Разгон — бессмысленный и беспощадный — «Марша несогласных»
Это кажется абсурдным, но это факт. А значит, требует объяснения.
Как устроены «несогласные»
Итак, что есть у «Другой России»? Есть три лидера из числа «бывших». Бывший шахматист Гарри Каспаров, так и не сумевший за несколько лет активной политической деятельности объяснить, чего он, собственно, хочет. Бывший премьер Михаил Касьянов, умудрившийся, утратив пост, из вальяжного государственного мужа превратиться в маргинального политика с рейтингом как раз в районе пресловутых «двух процентов». Плюс бывший писатель, бывший заключенный, а ныне – герой гламурной фотохроники Эдуард Лимонов. Есть актив человек в триста (по крайней мере, на первые акции, не вызывавшие необъяснимой ярости властей, больше народу не собиралось).
Есть принципиальное отсутствие внятной программы. Каспаров пришел в политику со свежей и богатой идеей «демонтировать режим и провести честные выборы», да так с ней и остался. Касьянов, однажды пообещав смутной «загранице» опустить, в случае прихода к власти, цену на нефть до тридцати долларов, больше осмысленных заявлений вообще не делал. Лимонов же, до обретения себя в составе «Другой России» сочинявший цветистые прокламации о доступных женщинах и массовых репрессиях, и вовсе подрастерял, кажется, все таланты, кроме исключительной ранимости. На критику обижается
Больше у «несогласных» ничего нет. Вернее, не было до того, как их начали бить. Но что ж такого страшного узрели вершители судеб с высоты кремлевских башен в этой странной молодежной группировке, возглавляемой тремя пенсионерами?
Пожалуй, вот что. «Несогласные» с самого начала ушли из поля дозволенного диалога. Власти не о чем с ними говорить. Каспаров хочет провести честные выборы? А кто не хочет? Все трое, включая лидера нацболов, не прочь поговорить о либеральных ценностях? Они за свободу слова? А кто против? Более конкретных предложений «несогласные» не формулируют принципиально. И в этом, как выясняется, их сила.
Обсуждать же перспективы собственного демонтажа представители режима явно не готовы. Они не верят в такие перспективы.
Почему это работает
Но дозволенный диалог тем и плох, что никому не интересен. Дозволенный диалог превратился в спектакль, где у допущенных к участию актеров роли прописаны заранее, и выхода за рамки сценария не предполагается. Система построена так, что ни одна из включенных в систему сил бросить власти вызов не способна. Вернее, —мы же свободные люди в свободной стране! – критика допускается, но результат ее известен заранее. Что бы в рамках системы ни происходило, зрители знают: специально назначенный виноватый,
Собственно, готовность (вернее, обязанность) участвовать в подобной эмуляции политики и есть цена за вхождение в систему. Бонусы, впрочем, тоже немалые – возможность избираться в Думу, например. Иных возможностей, благодаря реформе избирательного законодательства и огосударствлению метровых телеканалов,
Система, кстати, прекрасно функционирует: все участники политического процесса довольны (ну или недовольны, но в дозволенных, предполагаемых сценарием пределах), страной управлять в таких условиях, конечно, проще, да и поэффективней, откровенно скажем, получается, чем у предшественников. Уровень жизни, пусть неспешно, но растет, население уже не выживает, а обживается, долги выплачиваются, стабфонд пухнет, Запад, конечно, морщится, но у нас же нефть. А у них нет.
Непримиримые оппозиционеры из числа системных аккуратно ходят на прием к клеркам из Администрации и вежливо просят разумных процентов на очередных выборах. Возможность постучать в нужную дверь и есть сегодня шанс на выход из слоя политических маргиналов, ну а уж будет ли реализован этот шанс — зависит только от доброй воли принимающих решения и соображений высшей государственной пользы.
И тут вдруг появляется группа граждан, вся политическая деятельность которых сводится к принципиальному нежеланию вписываться в систему. Конечно, нынешние «несогласные» — предприятие сугубо технологическое. Само отсутствие тем, которые можно было бы с ними обсуждать, демонстрирует – они пробуют систему на прочность. Это такая разведка боем, в ходе которой можно смело потерять все подразделение, но зато достоверно узнать, где у противника хромает оборона. Не исключено, что именно поэтому во главе «Другой России» оказались только «бывшие». Их не жалко.
(Это рассуждение предполагает наличие за «несогласными» некоего субъекта, принимающего решения. Но обсуждать здесь, кто конкретно стоит за нынешней внесистемной оппозицией, неинтересно.)
Итак, систему проверяют на прочность, и система дает сбой. Система не готова воспринимать сам факт существования
Они симулируют политику самостоятельно, не пытаясь даже договориться об участии в дозволенной симуляции. Выстраивают рядом с Системой свою маленькую систему, совершенно такую же, кстати (здесь интересно было бы отследить, как гасятся внутри сообщества «несогласных» попытки несогласия, как подвергаются обструкции, «изгоняются из профессии» и объявляются нерукоподаваемыми «несогласные с несогласными»; примеров достаточно). В этом смысле название «Другая Россия» исключительно удачно, если вспомнить, что слово «другая» в русском языке может означать и просто «еще одна».
Никакой реальной угрозы эта «Другая Россия» сейчас не представляет. Но только с точки зрения не включенного в систему наблюдателя. С точки зрения системы появление альтернативы – уже катастрофа. И ответом на подобный вызов может быть только тотальная зачистка. Ну представьте себе
Смешная картинка, но примерно так же выглядят девять тысяч омоновцев, приехавших спасать Москву от «Марша несогласных» со всех концов необъятной родины. При том что в марше, даже до арестов, собиралось принять участие, по самым оптимистичным оценкам, не более полутора тысяч человек. Из которых пятьсот – журналисты.
Чем это чревато
И тут сила системы оказывается ее же слабостью: невозможно сочувствовать пяти омоновцам, с видимым удовольствием мутузящим парнишку, который, может статься, и вовсе по своим делам шел. Каждый удар милицейской дубинки добавляет если не сторонников «несогласным», то уж точно – противников системе. И чем жестче будет подавляться очередной марш, тем больше участников соберет следующий.
Просто потому, что включенным в систему людям, в силу самодостаточности системы, наверное, уже и не видно – за рамками «дозволенного диалога» есть масса реальных проблем. Которые в сценарий не укладываются. Которые нельзя решить, пожурив перед телекамерами очередного козла отпущения из правительства. Которые мешают жить тем, кто живет не в системе, и не в «Другой России», а в этой. В единственной, строго говоря, России.
А теперь представьте, что найдутся желающие наполнить технологический каркас, эффективность которого доказана «несогласными», реальным содержанием. Сформулировать список вызовов, на которые система в принципе не может ответить. Ничего такого невообразимого в этом нет. Кстати, на первом марше в Питере это примерно и произошло – «Другая Россия» организовала шествие, а местные оппозиционеры, пока еще системные, но, возможно, вдохновленные избирательной кампанией, пришли на это шествие и заговорили об актуальных для города проблемах. Городская же власть, бросившая на жителей ОМОН, выглядела в этой ситуации совсем паршиво: получилось, что единственным ответом на разговоры о проблемах города являются милицейские дубинки.
И это – новый поворот темы, это уже не конфликт системы с узурпаторской альтернативой, это конфликт власти с гражданами, исключающий возможность диалога. И в долгосрочной перспективе ничем хорошим для власти не чреватый. В конце концов, вопреки легендам, и в ОМОНе не звери служат, а все те же граждане, которые могут однажды просто устать колошматить себе подобных.
А ведь в России едва ли не все государственные катастрофы могут быть описаны знаменитой фразой «Караул устал»…
И тут не столько систему жалко, сколько как раз граждан – именно они, как правило, гибнут под обломками, когда система рушится.
И вот еще что – точно ли так уж прекрасно жить в стране тотального согласия? Так ведь если дальше пойдет, то каждый слесарь из ЖЭКа в ответ на жалобу о протекающем кране наряд ОМОНа высылать станет.
хорошо
