7 сентября исполняется ровно 90 лет со дня выступления генерала Корнилова на Петроград. Отметим, что сам Лавр Корнилов – фигура противоречивая, но нужно признать, что он был выдающейся личностью в истории России. Как знать, если бы его поход на Петроград увенчался успехом, может и не было бы в последующем ни многомиллионных ненужных человеческих жертв, ни гражданской войны, ни красного террора.

В результате длительного правительственного кризиса, вызванного событиями 3 -- 5 июля 1917 года, разгромом на фронте и непримиримой позицией, занятой либеральной демократией, в частности кадетской партией, в вопросе об образовании власти, Керенскому была предоставлена возможность единолично формировать правительство. Советы поддержали правительство, однако оставили за собой право отзывать министров социалистов, в случае уклонения их деятельности от намеченных программой демократических задач.

Верховное командование занимало отрицательную позицию как в отношении Петросовета, так и Правительства. Генерал Корнилов, один из наиболее выдающихся военачальников того времени, стремился вернуть власть в армии и восстановить. Поэтому борьба советов против Корнилова являлась борьбой их за самосохранение. Совет и Исполнительный комитет требовали от правительства смены Верховного главнокомандующего и разрушения "контрреволюционного гнезда", каким в их глазах представлялась Ставка.

Керенский, фактически сосредоточивший в своих руках правительственную власть, очутился в особенно трудном положении: он не мог не понимать, что только меры сурового принуждения, предложенные Корниловым, могли еще, быть может, спасти армию, освободить окончательно власть от советской зависимости и установить внутренний порядок в стране. Но добровольное принятие командованием мер вызвало бы полный разрыв с революционной демократией, благодаря которой Керенский вошел в большую политику и получил. К этому присоединилась и личная антипатия между Керенским и генералом Корниловым, и каждый не стеснялся высказывать свое отрицательное отношение один к другому. Несколько раз Керенский возбуждал вопрос об удалении Корнилова, но, не встречая сочувствия этому решению ни в военном министерстве, ни в среде самого правительства, ждал дальнейшего развития событий. В такой нервной, напряженной атмосфере протекал весь июль и август месяцы 1917 года. Помимо этого не только не появлялось ни малейших признаков оздоровления, а наоборот все стороны жизни страны быстро и неизменно шли к полному расстройству.

Русский военачальник Лавр Корнилов

Участились и внешние проявления этого расстройства, в особенности в области обороны страны. 20 августа разразилась рижская катастрофа, и германцы явно начали готовиться к большой десантной операции, угрожавшей Ревелю и Петрограду. Во второй половине августа назревала всеобщая железнодорожная забастовка, угрожавшая параличом нашему транспорту, голодом на фронте и всеми сопряженными с этим явлением роковыми последствиями. В армии участились случаи самосудов и неповиновения. Целые области, губернии, города порывали административную связь с центром, превращая Россию в ряд раздробленных и самоуправляющихся территорий. Возрастала и активность большевиков, грозившая Керенскому полной потерей власти и личным уничтожением.

Таким образом, ему предстояла альтернатива: без борьбы и в самом непродолжительном времени отдать власть партии большевиков, или выдвинуть силу, и способную вступить с ними в решительную борьбу.

Корнилов был солдат и полководец. Этим званием своим он гордился и ставил его всегда на первый план. Он был могучим тараном, который мог пробить брешь в заколдованном круге сил, облепивших власть, обезличивших и обескровивших ее, он мог очистить власть от элементов негосударственных и не национальных и поддержать и провести эту власть до изъявления подлинной народной воли.

Но слишком, быть может, терпимый, доверчивый и плохо разбиравшийся в людях, он не заметил, как уже с самого зарождения его идеи ее также облепили со всех сторон инородные государственности. В этом был трагизм деятельности Корнилова. Его политический портрет всегда оставался загадкой для современников. Мнения о нем варьировались в границах "монархист - республиканец", "реакционер - социалист", "Бонапарт - Пожарский", "мятежник - народный герой". Подобно преобладающей массе офицерства и командного состава, он был далек и чужд всякого партийного догматизма; по взглядам, убеждениям примыкал к широким слоям либеральной демократии и не придавал большого значения мелким теоретическим противоречиям, которые выходили за пределы профессиональных интересов армии.

Корнилова - правителя история не знает, но Корнилова - Верховного главнокомандующего знают все. Этот Корнилов имел более чем другие военачальники смелости и мужества возвышать свой голос за растлевающую армию, брать на себя ответственность за офицерство. Он мог бы мириться с правительством, политика которого не совсем соответствовала его идеалам, но мириться с тем, что "будущее народа - в слабых безвольных руках", что армия разлагается, страна стремительно идет в пропасть, он не мог.

После неудачи июньского наступления офицерский корпус перешел в прямую оппозицию к правительству. Но сколько-нибудь широких размеров действенное проявление оппозиции не приняло. Причины - нравственная подавленность офицерства, укоренившаяся интуитивно в офицерской среде внутренняя дисциплина и отсутствие склонности и способности к конспиративной деятельности. Когда генерал Корнилов был назначен Верховным главнокомандующим, все искания прекратились. Страна - одни с надеждой, другие с враждебной подозрительностью - назвала имя диктатора. В Москве, в день приезда на государственное совещание Корнилов был встречен овациями. Офицеры понесли его на руках к автомобилю. Родичев на вокзале в своем горячем обращении к Корнилову говорил:

- Спасите Россию, и благодарный народ увенчает вас. Таковы были внешние, официальные отношения общественных кругов к Верховному главнокомандующему.

Генерал Корнилов на фронте Первой Мировой

Еще 30 июля на совещании с участием министров путей сообщения и продовольствия Корнилов высказал взгляд: "для окончания войны миром, достойным великой, свободной России, нам необходимо иметь три армии: армию в окопах, непосредственно ведущую бой, армию в тылу -- в мастерских и заводах, изготовляющую для армии фронта все ей необходимое, и армию железнодорожную, подвозящую это к фронту". Корнилов считал, однако, что "для правильной работы этих армий они должны быть подчинены той же железной дисциплине, которая устанавливается для армий фронта". В записке, приготовленной для доклада Временному правительству, указывалось на необходимость следующих главнейших мероприятий: введения на всей территории России в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-революционных судов, с применением смертной казни за ряд тягчайших преступлений, преимущественно военных; восстановления дисциплинарной власти военных начальников; введения в узкие рамки деятельности комитетов и установления их ответственности перед замком. Ознакомившись с запиской 3 августа, Керенский выразил принципиальное согласие с указанными в ней мерами, но уговорил Корнилова не представлять записки правительству, а выждать окончания аналогичной работы военного министерства для согласования с ней. Было условлено, что после этого Корнилов вновь приедет сделать доклад правительству. 4 августа копия доклада была уже напечатана, и с 5 августа началась широкая травля верховного командования. Таким образом, Временное правительство узнало о содержании записки Корнилова из газет.

Корнилов отказался ехать 10 августа в Петроград, ссылаясь на серьезное положение фронта. Действительными причинами были опасение подвоха со стороны Керенского и сложившееся убеждение о безнадежности проведения корниловских мероприятий. Однако Савинков и Филоненко переубедили Корнилова, и он выехал 9-го. Корнилов был поставлен в трудное положение: подписать записку и тем признать своими некоторые еретические взгляды той части ее, которая касалась реорганизации армии и расстрелов в тылу, или отклонить, следовательно, дать моральную поддержку Керенскому. Корнилов принял первое решение.

Керенский на Московском совещании пытался лишить Верховного главнокомандующего слова. Корнилов настоял, однако, на своем требовании. 17 августа по различным соображениям, и в том числе по настойчивому представлению Корнилова, министр-председатель отклоняет отставку Савинкова и соглашается на образование междуведомственной комиссии для разработки проекта о военно-революционных судах и смертной казни в тылу.

20 августа Керенский, по докладу Савинкова, соглашается на "объявление Петрограда и его окрестностей на военном положении и на прибытие в Петроград военного корпуса для реального осуществления этого положения, т. е. для борьбы с большевиками".

Таким образом, не находя или по крайней мере не высказывая возражений по существу по вопросу об изменении правительственного курса в сторону решительной борьбы с анархией, Керенский колебался, хитрил, то соглашался, то отказывался, старался выиграть время и все откладывал решение сакраментального вопроса, проведение которого, по его мнению, должно было оторвать массы влево и смести правительство, "сдерживающее зверя".

Военачальники Лавр Корнилов и Николай Духонин

По личному твердому и искреннему убеждению и под влиянием общественного мнения Корнилов видел в диктатуре единственный выход из положения, созданного духовным и политическим кризисом власти. Ещё 19 июля Корнилов при назначении своем на пост Верховного требовал от правительства признания за ним ответственности "только перед собственной совестью и всем народом". Корнилов и ближайшее его окружение склонялись к диктатуре как форме правления. Но они не делали её самоцелью, огромное значение придавалось факту законной правопреемственности. В силу этого окончательное решение вопроса ставилось в зависимость от хода событий: если будет достигнуто соглашение с Керенским и изменение курса государственной политики, тогда возможно устроение власти в порядке сговора; не будет достигнуто соглашение, предстояло насильственное устранение верховной власти и в результате рисовалась одна перспектива - личная диктатура.

Генерал Корнилов весной 1917 года в Петрограде

Несомненно, августовская переброска войск на Северный фронт, их дислокация, создание Петроградской армии и ее усиление были вызваны, безусловно, стратегической необходимостью; однако, конечно, выбор войск соответствовал и другой цели - создания благоприятных условий на случай крушения центральной власти.

24-го августа Савинков прибыл в Ставку, познакомил Корнилова с проектами законов, вытекающих из его записки, сообщает о решении Керенского объявить Петроград и его окрестности на военном положении и просит от имени правительства, ввиду возможных осложнений, к концу августа подтянуть к Петрограду 3-й конный корпус. Корнилов дает cвое согласие. Между тем, подготовка выступления, ни время, ни формы которого не были еще достаточно ясными, продолжалась. О подготовительных мерах, предпринимаемых кругами, близкими к Ставке, знали и Керенский, и Савинков. Держа в своих руках нити организации уже в конце июля, Керенский в течение августа месяца имел возможность прекратить их деятельность путем разрушения их руководящих органов и остановки движения частей на Северный фронт, если считал его опасным. Итак, к концу августа Керенский все еще не решался - идти ли с Корниловым против советов или с советами против Корнилова; Корнилов, твердо решив вопрос о необходимости изменения конструкции власти, колебался еще в выборе методов его осуществления. Поводом к развязке событий послужило, несомненно, роковое вмешательство в них бывшего члена правительства В. Львова, который проникся страхом и воспылал желанием спасти положение. Он решил переговорить с Керенским. Эти переговоры должны были привести к примирению между Корниловым и Керенским, к предоставлению полной мощи над всей вооруженной силой страны Верховному главнокомандующему и к созданию нового правительства на национальной основе. 22 августа между Керенским и Львовым этот разговор произошел.

А 24 августа Львов разговаривал с Главнокомандующим. Предложения Корнилова ультимативного требования не носили, тем более, что вопрос о личности диктатора в случае возможности сговора, оставлялся открытым. На другой день уже, 26-го, Корнилов в беседе с Филоненко, Завойко и Аладьиным допускает возможность коллективной диктатуры, в виде Совета народной обороны, с участием Верховного главнокомандующего в качестве председателя. Поздно вечером, 25 августа, к войскам поехал Крымов, которому были даны Верховным две задачи: 1) "В случае получения от меня или непосредственно на месте (сведений) о начале выступления большевиков, немедленно двигаться с корпусом на Петроград, занять город, обезоружить части петроградского гарнизона, которые примкнут к движению большевиков, обезоружить население Петрограда и разогнать советы; 2) По окончании исполнения этой задачи генерал Крымов должен был выделить одну бригаду с артиллерией в Ораниенбаум и по прибытии туда потребовать от Кронштадтского гарнизона разоружения крепости и перехода на материк".

Этот документ как раз и стал доказательством того, что Корнилов начал мятеж, хотя по существу он вытекал непосредственно из всей создавшейся обстановки: войска Крымова по требованию правительства шли к Петрограду; ожидавшееся большевистское выступление неизбежно втягивало в себя советы. Утром 27-го Ставка была поражена неожиданной новостью: получена была телеграмма, передающая личное распоряжение Керенского, в силу которого Корнилов должен был немедленно сдать должность Лукомскому и выехать в Петроград. Керенский дал сбивчивые указания о порядке разрешения вопроса об удалении с поста Корнилова, утверждая, что мера эта была принята Временным правительством в заседании 26 августа. Члены правительства собрались только 28-го на частное заседание, которое явилось последним, так как Керенский действовал уже самостоятельно, считая себя восприявшим единолично верховную власть. Большинство бывших членов правительства высказалось за мирную ликвидацию Корниловского выступления и образования директории с участием генерала Алексеева, с совмещением им должности Верховного; а кадеты, поддержанные извне Милюковым, настаивали даже на том, чтобы Керенский покинул правительство, передав власть генералу Алексееву. Днем 27-го августа Керенский поведал стране о восстании Верховного главнокомандующего, причем сообщение министра-председателя начиналось следующей фразой: "26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной Думы В. Н. Львова с требованием передачи Временным правительством всей полноты военной и гражданской власти, с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной".

В дальнейшем Керенский и советы лихорадочно начали принимать меры к приостановке движения войск Крымова и, вместе с тем, целым рядом воззваний, обращенных к народу, армии, комитетам, железнодорожникам, местным комиссарам, советам и т. д. стремились опорочить движение и вызвать ненависть против его главы. Во всех этих воззваниях не было правдивого, фактического и юридического обоснования, - они отражали лишь более или менее холерический темперамент составителей. "Мятеж", "измена родине и революции", "обнажение фронта" - вот главные мотивы. В то же время новый петроградский генерал-губернатор, Б. Савинков, собирал революционные войска для непосредственной обороны.

В последние дни августа Петроград представлял из себя разворошенный муравейник. И не взирая на громкие, возбуждающие призывы своих вождей, - призывы, скрывавшие неуверенность в собственных силах, революционная демократия столицы переживала дни смертельной тревоги. Приближение к Петрограду "корниловцев" заслонило на время все прочие страсти, мысли и интересы. Если в Петрограде положение было крайне неопределенным, то еще больший хаос царил в противном лагере.

27-го в Ставку начали поступать петроградские воззвания, и Корнилов, глубоко оскорбленный их внешней формой и внутренней неправдой, ответил со своей стороны рядом горячих воззваний к народу, армии, казакам. 28-го Керенский потребовал отмены приказания о движении 3-то конного корпуса на Петроград. Корнилов отказал и, на основании всей создавшейся обстановки придя к выводу, что "правительство окончательно подпало под влияние Совета", решил: "выступить открыто и, произведя давление на Временное правительство, заставить его: 1. исключить из своего состава тех министров, которые по имеющимся (у него) сведениям были явными предателями Родины; 2. перестроиться так, чтобы стране была гарантирована сильная и твердая власть". Для оказания давления на правительство он решил воспользоваться войсками Крымова, которому 29 августа послано было соответствующее приказание.

Военные несут Корнилова на руках. 1917 год

В ставке в Могилеве царило тревожное настроение. Ставка работала по-прежнему, и в составе ее не нашлось никого, кто бы посмел, а, может быть, кто бы хотел не исполнить приказания опального Верховного. В гарнизоне Могилева не было полного единства: он заключал в себе до трех тысяч преданных Корнилову - корниловцев и текинцев - и до тысячи солдат Георгиевского батальона, тронутых сильно революционным угаром. 27-го на обращение Ставки из пяти главнокомандующих отозвалось четыре: один - "мятежным" обращением к правительству, трое - лояльными. Но уже в решительные дни 28 - 29-го, когда Керенский предавался отчаянию и мучительным колебаниям, обстановка резко изменилась: один главнокомандующий сидел в тюрьме; другой (Клембовский) ушел и его заменил большевистский генерал Бонч-Бруевич, принявший немедленно ряд мер к приостановке движения крымовских эшелонов; трое остальных засвидетельствовали о своем полном и безотговорочном подчинении Временному правительству.

Не было никакого сомнения, что масса офицерства всецело на стороне Корнилова и с замиранием сердца следить за перипетиями борьбы, им кровно близкой; но, не привлеченное к ней заблаговременно в широком масштабе и в солидной организации, в той обстановке, в какой оно жило - офицерство могло дать лишь нравственную поддержку. Одна надежда оставалась на вооруженную силу, каковую представляли войска Крымова и петроградские организации, которые должны были выступить одновременно с войсками. Но с Петроградом, кроме военного министерства, связи не было никакой; о Крымове и сосредоточении его частей ничего не было известно; летчик и целый ряд посланных Ставкой офицеров застревали в дороге или были перехвачены, и никто не возвращался. 29-го Керенский отдал указ об отчислении от должностей и предании суду "за мятеж" генерала Корнилова и старших его сподвижников. Ночь на 30-е послужила решительным поворотным пунктом в ходе событий: генерал Алексеев, ради спасения жизни корниловцев, решился стать начальником штаба у Керенского. В этот день, 30-го, Ставка потеряла в значительной мере надежду на успех.

30-го Корнилов попросил Алексеева дать ему возможность переговорить по прямому проводу с Крымовым. 31-го он объявлял войскам и населению Могилева: "генерал Алексеев едет из Петрограда в Могилев для ведения со мной от имени Временного правительства переговоров. Являясь поборником свободы и порядка в стране, я остаюсь непреклонным в защите таковых, и буду отстаивать их во все время ведения переговоров". Таким образом, только утром 1-го сентября генерал Корнилов принял окончательное решение подчиниться судьбе. "Мятеж" был подавлен.

Служба Информации ДПНИ по материалам интернет-сми