Всемогущий властелин крупнейший в мире империи испустил дух в 21.50 пятого марта 1953 года. К этому времени страна, да и весь мир, уже более суток жили в напряженном ожидании — с той минуты, когда в 6.30 утра четвертого марта Левитан замогильным голосом объявил по всем радиостанциям Советского Союза о кровоизлиянии в мозг, поразившем Вождя. На самом же деле инсульт произошел еще первого марта.

В пять утра этого дня веселый и бодрый Сталин проводил Маленкова, Берия, Хрущева и Булганина, которые «обедали» у него с 11 вечера на Ближней даче, и пошел спать. Обычно он вставал часов в десять-одиннадцать, умывался, брился, ел легкий завтрак и отправлялся в Кремль. Но на этот раз Вождь залежался, видимо, как решила обслуга, по случаю воскресенья.

В половине седьмого вечера, когда стало смеркаться, в комнате Сталина вспыхнул свет, но вызова от него не последовало. Без вызова же Самого входить к нему никто не имел права. Охрана забеспокоилась.

В 22.30 из ЦК прибыла почта. Воспользовавшись моментом, один из охранников (или, как они себя называли, «прикрепленный») Петр Лозгачев, с бумагами вошел к Сталину. «Прошел одну комнату, — расскажет он потом в своих воспоминаниях, — заглянул в ванную комнату, осмотрел большой зал, но Сталина ни там, ни тут не было. Уже вышел из большого зала в коридор и обратил внимание на открытую дверь в малую столовую, из которой просачивалось электроосвещение. Заглянул туда и увидел перед собой трагическую картину. Сталин лежал на ковре около стола, как бы облокотившись на руку… Быстро побежал к нему: «Что с вам, товарищ Сталин?» В ответ услышал «дз» и больше ничего. На полу валялись карманные часы 1-го часового завода, газета «Правда»…»

Видимо, Сталин лежал так, в одном исподнем, уже довольно долго: он окоченел и обмочился. На крики Лозгачева вбежали еще трое «прикрепленных», и вчетвером они перенесли находившегося в бессознательном состоянии Вождя в большой зал, переодели, уложили на диван и укрыли пледом…

Лечила Сталина бригада врачей во главе с академиком А. Мясниковым. Это они и поставили диагноз: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза.

Но лишь спустя 46 лет (!) исследователям удалось увидеть оригинал записи, сделанной после консилиума светил. В качестве члена Совета по изучению фонда Сталина, созданного Росархивом, академик-секретарь отделения истории РАН Александр Фурсенко получил доступ к делу № 1482, — то была сакраментальная «История болезни И.В. Сталина, составленная на основании журнальных записей течения болезни 2-5 марта 1953 года». Папка с «Историей» оказалась настолько сенсационной, что теперь уже можно с полной уверенностью утверждать: смерть Сталина носила насильственный характер.

Вот, что написал об этом в своем заключении академик.

«Отпечатанное на 20 страницах машинописного текста и подписанное всем составом консилиума заключение отличается от рукописных подробных записей предшествующих заболеваний. Документ не датирован, но на его черновике стоит дата — июль 1953 г., то есть 4 месяца спустя после смерти Сталина, что само по себе заставляет усомниться в его полной достоверности. Как следует из текста заключения, оно было составлено на основе рукописного Медицинского журнала, который велся на протяжении 2-5 марта. Но журнал отсутствует в деле о болезни Сталина и, как сообщили автору этих строк компетентные лица, его вообще уже нет в природе. Иными словами, Медицинский журнал, видимо, уничтожен. Правда, сохранились некоторые «Черновые записи лекарственных назначений и графики дежурств во время болезни И.В. Сталина 2-5 марта 1953 г». на отдельных листочках, которым предшествует вырезанная из папки картонная обложка озаглавленного таким образом бывшего дела в истории болезни Сталина. Причем из двух десятков листочков таких записей, судя по первоначальной их нумерации, затем зачеркнутой, в деле не хватает первых нескольких страниц, по которым можно было бы судить, когда, в какой день и час началось лечение. Нет также расписания дежурств и заключения врачей после каждого из них. Наконец, на вырезанной крышке картонной папки, озаглавленной «Черновые записи…», значится том Х, что свидетельствует о том, что в истории болезни Сталина были еще девять томов. Какова их судьба — тоже неясно.

Все это и вызывает недоуменные вопросы, позволяя предположить, что Черновые записи и Медицинский журнал содержали данные, не укладывавшиеся в официальное заключение. По-видимому, на каком-то этапе Медицинский журнал и часть черновых записей были сознательно изъяты. Нельзя пройти мимо того факта, что машинописный текст заключения был составлен через несколько дней после ареста Берии 26 июня 1953 г. Когда началось следствие по делу Берии, вероятно, кто-то из кремлевского руководства захотел уничтожить Медицинский журнал, чтобы ликвидировать возможные улики, что Сталина плохо лечили и умертвили. На июньском 1957 г. пленуме ЦК Молотов критиковал Хрущева, назначенного председателем Комиссии по архиву Сталина, за то, что он ни разу за четыре года не собрал Комиссию. Что говорит само за себя».

А сейчас вкратце прокрутим картину назад к пяти утра первого марта. Вот как описал ее Н. Хрущев в своих воспоминаниях:

«Когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил и был в хорошем расположении духа…»

П. Лозгачев, не читавший этих воспоминаний, рассказал то же самое:

«Хозяин был добрый, а когда он чувствовал себя неважно, у него настроение менялось, — лучше не подходи».

Добавим, что пили в ту ночь за обедом мачари — так по-грузински называется недобродивший виноградный сок. По вкусу он напоминает сладкое шампанское, так же приятно пощипывает, но крепость его не превышает трех-четырех градусов. Меньше всего мачари могло спровоцировать инсульт, тем более, что пил Сталин всегда очень умеренно, а в последние годы и вовсе символически: за вечер бокал-другой вина, да и то наполовину разбавляя его водой.

Гости уехали, а Сталин направился в свои покои. «Когда Хозяин гостей провожал, то прикрепленный тоже провожал, двери закрывал за ними, — расскажет почти через сорок лет Петр Лозгачев. — И прикрепленный Хрусталев Иван Васильевич закрывал двери и видел Хозяина, а тот сказал ему: «Ложитесь-ка вы спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». И Хрусталев пришел и радостно говорит: «Ну, ребята, никогда такого распоряжения не было…» И передал нам слова Хозяина… — Здесь Лозгачев прибавил: и правда, за все время, что я работал, это был единственный раз, когда Хозяин сказал: «Ложитесь спать…» Обычно спросит: «Спать хочешь?» — и просверлит тебя глазами. Ну, какой тут сон!.. Мы были, конечно, очень довольны, получив такое указание, и смело легли спать».

В 10 утра Хрусталев разбудил товарищей, передал смену подъехавшему своему начальнику Старостину, а сам покинул Дачу…

Как только «прикрепленные» перенесли на диван лежавшего без сознания Сталина, Старостин немедленно сообщил о происшедшем П. Игнатьеву, тогдашнему министру Госбезопасности. Тот велел позвонить Берии. Не врачам, не «скорую» вызвать, а доложить Берии. Его найти не удалось. Позвонили Маленкову. Тот ответил что-то невнятно и бросил трубку. Но через час позвонил сам и велел… найти Берия. Еще через час позвонил сам Лаврентий Палыч, расспросил, что случилось, и дал Старостину строгое указание: «О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите». Представляете? Человек лежит без сознания, в параличе, а тут приказ: молчать об этом.

Наконец, в три часа ночи приехала «сладкая парочка» — Берия с Маленковым, они были «не разлей вода» и верховодили в Политбюро. Когда они подошли к дивану, на котором лежал Сталин, тот захрипел. Берия со злостью зашипел на охранников: «Что, Лозгачев, наводишь панику и шум? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Нас не тревожь и товарища Сталина не беспокой…» С чем и укатили оба.

Поведение «сладкой парочки» квалифицировать как «неоказание помощи» — деяние тоже, между прочим, уголовно наказуемое, — было бы большим преувеличением. А дальнейшее их поведение еще больше усиливает подозрение о заговоре. Разве можно поверить в то, что Маленков и Берия не поняли, что Сталин умирает, тем более, что Лозгачев им подробно рассказал, как он нашел Хозяина, валявшегося на полу без сознания в луже мочи? Они всё отлично поняли. Они всё поняли еще до того, как приехали на Дачу. Но они не были полностью уверены, что Сталин умирает наверняка, что врачи, если их вызвать немедленно, смогут вытянуть Вождя из могилы. И потому не вызвали.

Врачи приехали только в 9 часов утра 2 марта! А Мясникова привезли и вовсе поздно вечером того же дня. Спустя сорок два года он опубликует свои заметки: «Как выглядел Сталин? Коротковатый и толстоватый, лицо перекошено, правые конечности лежали, как плети. Он тяжело дышал…»

И лишь утром следующего дня, наконец, состоялся консилиум. Вердикт был единодушный: смерть неизбежна. Итак, пораженный инсультом Сталин пролежал без сознания и без медицинской помощи по меньшей мере 14 часов! Неоказание своевременной помощи — разве это не есть умышленное убийство?!!

Агония Сталина была мучительной. Когда же, наконец, его стоны и прерывистые всхлипы, так называемое дыхание Чайн-Стокса, прекратились навсегда, то, как напишет в своих воспоминаниях дочь Сталина Светлана Алиллуева, «Берия первым выскочил в коридор, и в тишине зала, где все стояли молча, послышался его громкий, не скрывавший торжества голос: «Хрусталев, машину!».

Опять Хрусталев! Светлана, когда писала свои знаменитые «Двадцать писем к другу» еще ничего не знала о той роли, которую этот «прикрепленный» сыграл в те роковые часы, когда отправил спать охрану, якобы, по приказу Сталина. Но фамилию она запомнила.

Почему Берия позвал именно Хрусталева? Да потому, что это был ЕГО человек, это он «прикрепил» его к Сталину, когда стал исподволь заменять охрану Хозяина. По наущению Берия Сталин отправил в тюрьму в 1950 году Власика, бывшего у него начальником охраны почти двадцать лет, заменил верного своего цепного пса Поскребышева на бериевского ставленника Малинина и т.д. и т.п.

В то же время Сталин, идя на поводу у Берии, все больше и больше ему не доверял. И не только ему. Последние полтора-два года своей жизни Сталин стал сжимать удавку на горле Молотова, Микояна, Ворошилова, но в первую очередь, как это ни покажется парадоксальным, самого Берии. В окружении Сталина полушепотом передавали его слова: «Не доверяю я Берия, он окружил себя какими-то темными личностями».

Когда в 1952 году в Грузии раскрутили «мингрельское дело», Сталин многозначительно намекнул: «Ищите большого мингрела». Берия тоже был мингрелом, то есть, уроженцем Мингрелии, этнической области в Западной Грузии.

Хрущев вспоминал, как однажды, после очередного сталинского разноса, Берия выпалил: «Он сумасшедший. Он нас всех перестреляет».

Берия успел выстрелить первым. Мы никогда не узнаем, что произошло в промежутке между пятью и десятью часами утра 1 марта, с того момента, когда Хрусталев отправил охрану спать и до той минуты, когда он разбудил коллег, передавая смену Старостину. Но все факты в СОВОКУПНОСТИ говорят о том, что Сталин умер не своей смертью.

Как вспоминал впоследствии Молотов, сам Берия, стоя рядом с ним на трибуне Мавзолея 1 мая, с самодовольной улыбкой сказал: «Я его убрал. Я вас всех спас!»

Кстати, Хрусталев до 1 мая не дожил. Он умер через месяц после смерти Сталина — молодой, здоровый мужик. И унес с собой в могилу одну из множества тайн, плотной завесой окружавших полную загадок жизнь Сталина. Может быть, самую главную его тайну. И последнюю…