Один из ведущих экономистов страны, академик Дмитрий Львов, недавно опубликовал острую публицистическую работу под названием «Миссия России. Гражданский манифест», где высказал мысль о том, что российское общество находится чуть ли не на пороге социального взрыва.
Государственность
--Дмитрий Семенович, как-то необычно, что вы, экономист, выступили, чуть ли не в жанре политической публицистики. Что подтолкнуло заняться столь необычным для вас сюжетом?
--Анализ экономической ситуации. Мы распределили все население страны на пять социально-экономических групп по получаемым доходам и выяснили, что за прошедшие 15 лет социальная стратификация претерпела сильные изменения. По нашим расчетам, первая 20-процентная группа – это просто позор России. Попросту говоря, это бомжи, это люди, которые с очень большой натяжкой действительно могли бы называться людьми. Это практически полная деградация человека. Так вот, доля этой группы за три пятилетки в общих суммарных денежных доходах сократилась в два раза, что уже неплохой для правительства результат.
Следующая за ней 20-процентная группа тоже очень нехорошая с точки зрения социальных последствий для общества. И ее доля сократилась в полтора раза за 15 лет. Третья группа – это те, кто, грубо говоря, более или менее успешно сводит концы с концами. Их доля, по нашим расчетам, сократилась где-то на треть.
Четвертая могла бы претендовать на звание «среднего класса». Ее доля в суммарных денежных доходах осталась примерно на том же уровне, хотя количественно эта группа возросла.
И только одна, пятая, группа – наиболее обеспеченных людей, наиболее богатых жителей России – не сократила, а увеличила свои доходы за три пятилетки в полтора раза. Вот она-то, единственная, и является лидером в изменении доли душевых доходов населения.
Ситуация не революционная, но может таковой стать
При всех оговорках такая социальная стратификация не может нас не настораживать. Если мы проследим историю революций в мире, а в особенности у нас в России, то увидим, что революции происходили не там, где росла абсолютная величина бедности, а там, где соотношение между богатыми и бедными достигало предельных отметок.
Нет параметра, который бы более точно указывал на эту опасность. Мы сегодня особенно близки к этому неблагополучному показателю, потому что перед нами простирается социально-экономическое поле, где нет единой в социально-экономическом отношении страны, нет единой России, а есть много Россий, которые не похожи одна на другую. Разный менталитет, разный образ жизни. И что самое главное, с моей точки зрения, налицо разная оценка всего происходящего: внутренний мир человека, уклад его жизни у этих нескольких Россий существенным образом разнится.
Да и богатая группа тоже неоднородна. Если взять 1,5–2%, или те 100 семей, о которых постоянно говорят и пишут средства массовой информации, это один образ, это замкнутый контур: мой офис, мой загородный дом, дети учатся в Лондоне, там же и капиталы. У этой группы свое представление о нормах морали, справедливости. Им просто незнакомо понятие соучастия по отношению к жизни соотечественников.
Вот это разделение в обществе по социальным критериям диктует совершенно разное отношение членов нашего общества к Родине, к России как целому. Нельзя сказать, что мы эту Россию приобрели за прошедшие 15 лет. Нет, это, скорее, традиционно для российского общества. Так было и при царе, и тогда, когда было «все вокруг колхозное, все вокруг мое». Может быть, я немножко утрирую, но большинство российских граждан всегда отличались тем, что их личные цели не совпадали с целями развития страны в целом (эта парадигма изменялась только в годину иноземных нашествий). И уж тем более цели властной управляющей структуры никогда не совпадали с личными целями конкретных людей. Народ про власть всегда говорил – «они», а про себя – «мы». Как будет развиваться Россия, какое место она займет в мире, каким будет ее авторитет и так далее, – по этим вопросам народ и власть всегда имели разное суждение и представление.
--Не слишком категорично?
--Я понимаю – это, может быть, очень резкое заявление, но мне представляется, что это очень важное обстоятельство, поскольку и власть и общественное мнение в России никогда не обращали должного внимания на социальную раздробленность, разобщенность. А в результате мы сегодня имеем несколько Россий, которые называем единой Россией.
--Этот вывод можно подтвердить цифрами?
--Конечно. Я говорю о дифференциации не только социальных групп, но и регионов. Сегодня фактом является разрыв живой экономической пространственной ткани страны. Посмотрите на отдельные регионы, лучшие и худшие с точки зрения экономического развития. Ну, например, валовый региональный продукт на душу населения, регионы-доноры и те, которые пользуются трансфертами. Состояние первых по отношению ко вторым отличается в 64 раза.
--Не может быть!
--Я пользуюсь данными официальной статистики… Можно взять другой показатель – инвестиции. Инвестиции на душу населения, как известно, определяют возможности и потенциал развития того или иного региона. В 2006 году этот разрыв составил 156 раз. Если же посмотреть аналогичные показатели у стран Евросоюза, то там он существенно ниже (8–10 раз). В известном смысле сегодня страны Евросоюза имеют гораздо больше оснований считаться единой страной, чем 89 регионов в пределах единой России…
--Там свои противоречия, и если по показателям экономического развития они и могут считаться единым регионом, то все другие критерии, национально-культурные в первую голову, позволяют понять, почему и Первая, и Вторая мировые войны начинались именно на территории нынешнего Евросоюза, и почему Великобритания так и не перешла на евро…
--Да, мы говорим об экономических и социальных критериях, однако именно они в нашей недавней истории чуть не привели к появлению Уральской республики с введением собственной денежной единицы. Есть и другие примеры: Татарстан, Чечня, вообще российский Кавказ…
--Вот-вот, единое государство собирается и существует все-таки не на экономическом потенциале…
--Разрыв между экономическим уровнем развития регионов всегда будет, но вот такой недопустимо высокий разрыв не только по доходам, но и по территориям – это очень опасное для любого государства явление. Мы можем говорить что угодно, но наличие такой социальной дифференциации и по доходам и по территориям – предвестник очень плохих событий. Общество настолько неоднородно, что оно становится социально опасным. И главное внимание на данном этапе мы должны уделить решению именно этой проблемы.
А теперь о последствиях и первопричинах этих последствий. И я хочу здесь высказать мою третью гипотезу. Сейчас власть вроде бы взялась, наконец, за решение одной из самых сложных проблем – демографической. Здесь хороши все средства, какие бы ни предпринимались: и родовые деньги, и увеличение пособий по уходу за ребенком, да любые. Но главная причина вымирания российского населения, как мне представляется, заключается в том неравенстве, социальной раздробленности, о которой мы сказали выше.
Почему я так считаю? Оказывается, если мы посмотрим статистику по заболеваниям с летальными исходами, таким как онкология, Россия практически не отличается по этому показателю от западных стран. В той же консервативной Англии – 205 человек на 100 тысяч населения, а в России – 195. Это в последние 15 лет.
Но все принципиально меняется, если мы берем статистику по сердечно-сосудистым заболеваниям – инфарктам, инсультам и др. И здесь разрыв измеряется не процентами – у нас летальных исходов от этих заболеваний в 6 раз больше, чем в консервативной Англии. Примерно в 4,5–6 раз у нас больше убийств и самоубийств, чем в странах Западной Европы.
Может быть, точка зрения, которую я выскажу, кому-то покажется спорной, но я хочу, чтобы ее услышали. Генетические причины, качество медицинского обслуживания, своевременная диагностика и т.д. имеют место быть. Но главная причина смертей от сердечно-сосудистых заболеваний – не менее 70% – в России из-за неудовлетворительной внешней среды. Народ не воспринимал и не воспринимает реформы, которые ему чужды.
Как могло случиться, что произошло совершенно недопустимое (по историческим российским меркам) – ученый, врач, госслужащий, военный, которые традиционно находились на одной из первых ступеней в иерархии общественных ценностей, оказались невостребованными? Ведь это очень трудно перенести. А как перенести так называемый «черный вторник» 1994 года, на который пришелся пик смертности? А как перенести 1993 год, когда 38% занятых были выкинуты из производства? Если внимательно посмотреть статистику, можно увидеть, что она это очень четко улавливает. Я прихожу к выводу, что эта эпидемия смертности есть результат пренебрежения властей в 1990-е годы к судьбе народа и страны.
Что же за этим стоит-то? Думаю, здесь мы подходим к самому главному. За этим стоит неразрешенность реформаторами проблемы собственности. Ошибка в этом плане носила стратегический характер. Она дала колоссальной силы негативный выброс в психологическое состояние масс населения, привела, с одной стороны, к апатии людей, с другой – к всплеску агрессии и молодежному бандитизму. В основе того и другого лежит утеря доверия к властям.
Форма собственности и растущая агрессивность молодежи
Вот эта неразрешенность проблемы собственности, с моей точки зрения, является главной причиной расслоения, произрастания на нашей почве класса олигархов. Пусть это небольшая социальная прослойка, но она очень влиятельна. И если мы говорим о том, что часть смертей населения у нас связана с внешней средой и реформой, то главный порок реформы заключается в том, что власть до сих пор не поняла главного. А главное, с моей точки зрения, состоит в следующем: берясь за модернизацию российской экономики, мы забывали, а точнее сказать – не понимали, что при этом приходится перестроить не только реальность, собственно экономику, а и отношение людей к этой реальности.
Власть, да и политический класс в целом совершенно не учитывали внутренний мир человека, который призван был участвовать в этих реформах. В соответствии с рекомендациями наших оголтелых либералов человек никогда у нас в копейку не ставился. А в результате в обществе сформировался социально-психологический феномен, в котором присутствует, с одной стороны, апатия, когда народ уже не верит своей власти, а с другой – социальная агрессия. Агрессии подвержено, прежде всего, молодое поколение.
Откуда вся эта, с одной стороны, апатия, а с другой – агрессия, когда молодежь сбивается в банды, идет в терроризм? Это происходит оттого, что люди объяснить себе эту действительность не могут, а оправдать тем более. Они ежедневно наблюдают несправедливость. У них постоянно возникают вопросы: почему какой-то там руководитель мебельной фабрики или магазина или продавец игрушек в короткий срок становится мультимиллионером или миллиардером? Даже молодежь знает, что все, чем сегодня владеют эти олигархи, построено всеми людьми, и тинейджеры спрашивают: почему такое происходит? Эти вопросы без ответа загоняются на уровень подсознания и выплескиваются наружу в виде сколачивания молодежных банд, которые ищут, на ком выместить накопившуюся злобу. На тех, кто живет в замкнутом контуре, не выместишь, поэтому накидываются на тех, кто беззащитен, на студентов-иностранцев, просто людей с иным цветом кожи.
При этом власть и депутаты ничего не делают для того, чтобы в принадлежащих государству средствах массовой информации постоянно разъяснять, что надо разделить отношение к предпринимателям в целом. То, что построено за свой капитал, за собственный страх и риск, достойно всяческого уважения. Предпринимательский доход, частная собственность – это нормальные явления в нормальном обществе.
Я заведомо хочу подчеркнуть, что частная собственность в определенных рамках играет существенную роль в развитии экономики. Но одновременно с этим хотел бы подчеркнуть и другое: история человечества не доказала абсолютное преимущество одной формы собственности перед другой. Таких доказательств я принципиально не знаю.
Давайте опять же обратимся к фактам. Приватизация нефтепромыслов в 1992 году. В 1990-м, когда нефтепромыслы принадлежали государству, по такому показателю, как выработка на одну скважину, мы обгоняли США в 2,2 раза. Теперь вся нефтедобыча находится в частных руках, и по тому же показателю мы отстаем от тех же Соединенных Штатов в 1,8 раза. Кроме того, у нас в 1,5 раза больше занятых в этой сфере. И в целом частный хозяин производит меньше нефти, чем в то время, когда нефтедобыча находилась в руках государства.
Либеральные реформаторы уверяли нас, что если нефтепромыслы отдать в частные руки, то эффективность производства резко возрастет. Но вот нынешний хозяин нефтепромыслов испытал чувство хозяина, значит, должен работать намного эффективнее, а между тем он работает хуже. Посмотрите на «Газпром»: выработка на одного человека за 15 лет упала в 1,8 раза. Обновление фондов. В 1990-е годы этот коэффициент, если мне память не изменяет, составлял 8,6%, а в 2005-м – 2,2. Сходная картина в электроэнергетике. Непостижимые вещи происходят.
В общем, я хочу сказать, что неправильно уповать на одну только частную собственность и напрочь отказываться от государственной, от роли государства в экономике. И не потому, что рано, – дескать, в переходном периоде пока еще пребываем. Нет, это принципиальный вопрос. Нужно исходить из разумного сочетания государственной и частной собственности.
Адекватная постановка вопроса в этом плане способна оказать сильное позитивное воздействие на психологическое состояние общества.
хорошо
