Ничто лучше архитектуры ни выражает духа эпохи и ее символов. Архитектура материализует психическую энергию народа и его правителей и делает ее наглядной если не для современников, то уж точно для потомков. Архитектура оставляет свидетельство того, как люди понимали свой внутренний мир и его главные ценности, какова была картина мира людей данной эпохи.
Мне хочется поговорить о Главном Доме нашей страны, который называется Кремль. Мне могут возразить, что это не дом, а комплекс зданий, выгороженное и застроенное место, крепость, наконец. Эти возражения я отметаю, ведь я сказал не "дом", а "Главный Дом".
Необыкновенность этого Главного Дома увидел в
Кремль – это дом-государство, это смысловой центр абсолютистской империи, это стволовая клетка, из которой воссоздается империя, сколько кусков бы у нее ни оттяпали. Кремль – это кащеево яйцо российской империи, в которой ее жизнь и ее смерть.
Увы, проходящие века начинают играть с Кремлем странные шутки. С одной стороны, миллиарды долларов тратит прилежный Павел Бородин на восстановление невероятной роскоши его убранства. С другой стороны, Кремль давно превратился в грандиозную барахолку, плюшкинскую коллекцию чудовищных и бесполезных предметов: царь-пушка, которая не стреляет, царь-колокол, который не звонит, царская корона, которую некому носить…
Очередной выдающийся реформатор русского государства обязательно производит или, по крайней мере, собирается произвести перезагрузку Кремля как царского дома.
Самым радикальным образом поступил Петр I, который от Кремля попросту избавился, построив для столицы особый город – Петербург.
Почти так же радикально поступил Ленин, перевезя столицу в Кремль, вернув ему статус дома-государства. Этот жест Ленина – лишнее подтверждение бердяевской идеи, что революции, по существу, консервативны и стремятся вернуть общество в некое идеальное прошлое.
Следующим радикальным реформатором был, бесспорно, Сталин. Государство террора, которое Сталин выстроил из стихийного насилия гражданской войны, обладало цельностью, монументальностью, величественностью и художественной завершенностью.
Однако замыслы Сталина шли гораздо дальше тесных пределов российской империи, вперед, в просторы мировой революции и преобразования мира в сверхграндиозное советское государство. Недаром на советском гербе серп и молот распространены на весь земной шар.
Кремль был хорош для русского государства, но совершенно не годился для всемирного интернационального сверхгосударства диктатуры пролетариата. Поэтому Сталин замыслил свой вариант перезагрузки Кремля.
Новый Кремль должен был стать воплощением грандиозной пирамиды власти, выстроенной Сталиным, пирамиды с мощным основанием и вершиной уходящей в небеса.
Замысел Сталина воплотился в знаменитом проекте Дворца Советов, где только Малый зал был рассчитан на пять тысяч мест, а на вершине четырехсотметрового здания - стометровая статуя Ленина с пятиметровыми пальцами.
В этом здании должны были собираться депутаты республик будущего всемирного СССР
Здание для Верховного Совета всемирного СССР Сталин начал проектировать еще в
Однако Сталину предстояло стать одним из самых горьких неудачников в истории, чьи грандиозные замыслы разбились о вероломство партнеров: именно вероломное нападение Германии разрушило планы строительства и Дворца Советов, и всемирного СССР.
На месте величайшего архитектурного замысла Сталина образовался (совсем по-платоновски!) котлован, который заполнили водой и устроили бассейн. Вряд ли москвичи, купаясь в подогретой воде, понимали, что они развлекаются внутри символа гибели грандиознейшего сталинского замысла – замысла преобразования мира в Советское государство.
Когда гибель замысла, гибель цели и смысла существования сталинского СССР привели к постепенной деградации и гибели советского государства, то появилось ощущение, что закончилась та гражданская война, которую все десятилетия советской истории государство вело со своим народом.
Тогда неизбежно возникло побуждение все "вернуть на место", - как было до этой гражданской войны. Так на месте бассейна возник новодел храма Христа Спасителя, - наивная попытка во второй раз войти в ту же реку.
Однако история не закончилась. Тут мы не без удивления обнаруживаем, что на роль радикального реформатора, который хочет произвести очередную перезагрузку Кремля, претендует В.В.Путин.
Как и у Кремля, роль как Дворца Советов, так и Газпром-Сити, – быть домом-государством, в котором сконцентрирован и воплощен конкретный исторический образ абсолютной власти.
Поначалу образ Газпром-сити возникает как призрак Дворца Советов:
Один из проектов Газпром-Сити
Фактически, Газпром-сити это очередной клон, очередная ипостась Кремля. Кремль по нынешнему замаху – мелковат, глядя на него, голову не запрокинешь, шапка с головы не слетит. А надо, чтобы слетала. Абсолютная власть должна обитать под небесами.
Только теперь здание Газпром-Сити символизирует не величественную пирамиду деспотии, а зыбкую и неустойчивую "вертикаль власти":
Один из проектов Газпром-Сити
Сталинский Дворец Советов – это роскошная декорация для сталинского всемирного псевдо-демократического государства диктатуры пролетариата. Газпром-Сити – это офис для владельцев страны, которых интересует только прибыль, и которым глубоко наплевать и на строительство государства, и на его демократические декорации.
Не случаен и выбор Питера вместо Москвы для нового дома-государства. Из Москвы Сталин простирал свою длань надо всяким жившим в советской стране народом, надо всяким языком, надо всякой тварью, обязанной дрожать и покоряться. Из Москвы эта длань должна была простираться и за пределы границ СССР – надо всем миром. Москва – столица грандиозного абсолютистского государства, а в ней Дворец Советов – столица столиц.
Газпром-Сити, этот нео-Кремль, удаленный из Москвы и водворенный в Питер, на окраину страны, как бы настаивает: "Я царствую, но немного с краю, никого не трогаю, починяю свой газовый примус, оставьте меня в покое и не лезьте".
Новая власть, может быть, и хотела бы простирать куда-нибудь свои длани, но знает, что руки коротки. Поэтому на самом деле она хочет очертить для себя компактную территорию, благодатный оазис, внутренний оффшор, где будет собрано все, необходимое для собственной жизни: Ямал и Сочи, Москва и Петербург. Очертить и там укрыться.
Вся остальная страна – это бессмысленная головная боль, от которой хочется избавиться. Сидеть в Москве – значит подставляться, ибо всякий в России в сторону Москвы глядит и сигнала оттуда ждет. Газпромовской власти совсем не хочется, чтобы на нее понапрасну пялились, да еще какого-то сигнала ждали. Какое-то правительство в Москве, конечно, оставят - для народа, как камуфляж продолжающегося якобы правления. Чтобы преждевременно какая-нибудь заварушка не случилась.
В Питере же разместится штаб-квартира владельцев имения, вырезанного из слишком большой России. Охрану частного имения осуществят частные войска Газпрома и Роснефти. Тогда власть реализует свое подлинное призвание – гедонистическое. Кому – пир, а кому, извините, - чума.
Тем не менее, выбор Питера в качестве будущей тайной столицы "нашего дома-Газпрома" - выбор рискованный. Кремль, в любых его клонах, с Питером мало совместим. Питер – столица империй, простирающихся вширь. Его линия – горизонталь. Имперская горизонталь рождала движение - пусть и механическое - вширь, в ней теплилась жизнь. Из этой горизонтали рождается стихийный демократизм, и зачинаются революции.
Кремль – это власть Московии, символ власти, недвижно доминирующей надо всем сущим, власти, уходящей в небеса. Линия Москвы, линия Кремля – это вертикаль. Это символ остановки, конца движения и вечного пребывания, символ смерти и вечной мерзлоты:
Окончательный проект Газпром-Сити. Так его и корежит, бедного
Власти не терпится перечеркнуть, пронзить, изнасиловать питерскую горизонталь московской вертикалью. Власть надеется, что возникнет координатная сетка, в которой она будет рисовать свои смыслы. Однако Питер видит в этом чертеже его истинный смысл: перекрестье прицела, в который взят город.
По старому выражению, история повторяется дважды: сначала как трагедия, потом как фарс. Дворец Советов – символ трагического времени. Газпром-Сити – символ фарсовой эпохи. Это не означает, между прочим, что это чудное здание не успеют построить до грядущих потрясений, когда оно рухнет. Ибо, прикладывая ухо к земле, все ближе и ближе слышишь топот копыт еще неведомой конницы. Истории не терпится сделать новый виток.
хорошо
