129,33 КБВ ночь на понедельник в станице Орджоникидзевская в Ингушетии была убита учительница местной школы Людмила Терёхина и двое ее детей - сын и дочь – студенты местных вызов. На месте преступления оперативники нашли семь гильз от пистолета Макарова с глушителем.
Это уже не первое убийство русских в Ингушетии. Год назад здесь же была точно так же убита экс-заместитель главы Сунженского района Ингушетии Галина Губина.

Чем дальше, тем всё более отчётливо становится ясно, что ни о какой лояльности вайнахов речи нет...



...Речь идёт лишь о закачивании денег в бездонную бочку по имени Чечня - Ингушетия. В обмен на это «вайнахи» так и быть - согласны не вести активных боевых действий против России, но это совершенно не значит, что они готовы терпеть на своей территории русских и уж тем более подпускать их к власти или источникам финансирования. Русские как были париями здесь так ими и остались. Убийства русских продолжаются, исход русских из этих республик не ослабевает.
 
Только за последние четыре года Чечню покинуло более 6 000 человек русскоязычного населения. И это при том, что фактически русскоязычное население Чечни с 1991 года сократилось более чем в шесть раз. В 1991 г. русская община мятежной республики составляла 23, 1 % от общего количества жителей Чечено-Ингушской АССР. Согласно данным последней Всесоюзной переписи населения 1989 г., численность русских на территории Чечено-Ингушетии равнялась 294 тысячи человек, при этом доля русских в этническом составе столицы автономии - Грозном - составляла в 1989 г. 50, 3 %. Сегодня же, по данным датского Совета по беженцам, чеченцы составляют 96 % населения республики. Русских в столице Чечни насчитывается по разным данным от 500 до 1500 человек – в основном одиноких стариков. Ещё примерно 16 -18 тысяч русских проживает а в Наурском и Шелковском в бывших казачьих станицах по Тереку и Сунже. Удельный вес русских в Чечне снизился до 2 %, то есть более чем в десять раз.
 
 
При этом, странным образом «пострадавший» от войны вайнахский народ плодится и размножается самым непристойным образом, чем сильно опровергает все байки правозащитников о «геноциде чеченского народа».
Например, по итогам переписи 1989 года в СССР было 956 879 чеченцев, а уже по итогам переписи 2002 года в РФ за 13 лет число чеченцев выросло до 1 360 253 человек.
При этом в самой республике и соседней с ней Ингушетии:
В 1989 - 1 270 429 человек в Чечено-Ингушской АССР;
В 2002 - на территории Чечни и Ингушетии проживало уже 1 570 970 (1 103 686 и 467 294 соответственно).
 
Из них:
Чеченцы: в 1989 - 734 501, в 2002 - 1 031 647
Ингуши: в 1989 - 163 762, в 2002 - 361 057
Русские: в 1989 - 293 771, в 2002 - 46 204 (40 645 в Чечне и 5 559 в Ингушетии)

При этом Ингушетия всё это время остаётся как-то вне фокуса внимания. Боевых действий на её территории официально не велось. Официально она все эти годы находилась вне зоны контртеррористической операции. Но именно на её территории в засадах регулярно гибли колонны войск и милиции. Все эти годы именно Ингушетия была тыловой базой чеченских боевиков, здесь укрывались их семьи, здесь они лечились и отдыхали, здесь же проводились основные сделки по закупке оружия, продовольствия, амуниции.
И все эти годы Ингушетия постоянно требовала себе статус «пострадавшей» республики, напирая на то, что в ходе конфликта 1992 года ингуши де оказались «пострадавшим народом».

О «страданиях» разговор отдельный, но вот по степени русофобии и ненависти ко всему русскому Ингушетия ничем не уступала Чечне.
 
Помнится в 1996 году я записал на видеоплёнку исповедь русского раба, жившего не где-нибудь, а в семье дяди тогдашнего президента Ингушетии Руслана Аушева. Вот её расшифровка:
- В мае 1994 года я прибыл в город Моздок на заработки. Меня заинтересовали выгодной работой двое неизвестных молодых людей, которые подошли ко мне на вокзале. Они посмотрели мои документы (паспорт, военный билет) и посадили в машину “Волга”, а затем повезли в неизвестном направлении, после чего мы преодолели перевал с мощеной дорогой, которая проходила через село Вознесеновское. Как я позже понял, меня привезли в ингушское село Верхние Ачалуки, где передали семье Ехьи Аушева. Мои документы они вручили Аушеву, который отказался мне их вернуть.
С мая 1994 года по настоящее время меня заставляли бесплатно работать с утра до поздней ночи, кормили плохо, систематически избивали. Ночевал я в гараже, в непригодных для этого условиях. Меня охраняли, постоянно контролировали мое передвижение в доме и за воротами. Предупреждали, что мне не уйти, а если попробую убежать, то расстреляют на месте. Люди, которые приезжали к Ехье, рассказывали, что Ехья занимает большой пост, контролирует ингушское ГАИ. Но ГАИ не главный его заработок. Ехья и его люди занимаются покупкой и продажей оружия. Я лично видел у него собственный пистолет, автомат и гранатомет. В феврале 1995 года неизвестные мне люди на автомашине “ВАЗ 2101”, зеленого цвета, привезли в дом к Ехье два пулемета с лентами и 12 коробок (цинков) с пулеметными патронами. Как я понял из разговоров, ведущихся в доме, Ехья поставлял оружие в Чечню и продавал его там с целью наживы. Он, его семья, родственники и все приезжающие гости ненавидят русских. На праздниках и вечеринках многие хвастались тем сколько имеют русских рабов, и что их отцы имели рабов, и деды имели русских рабов. Мне в лицо Ехья говорил, что русские должны быть только рабами, а их женщины — проститутками.
В июне 1994 года в дом к Ехье приезжал отец президента Ингушетии. Старик приехал на белой “волге” в сопровождении двух автомобилей “жигули”, из которых вышла вооруженная охрана. Через некоторое время в дом к Аушевым приехал и сам президент Ингушетии Руслан Аушев, портрет которого в генеральской форме я видел в доме Ехьи раньше. Президент приехал также с охраной. Он был в советской военной форме. Собрались люди, встреча была торжественной. Аушев несколько раз видел меня, перетаскивающего поклажу, но никакого внимания на меня не обратил, хотя было ясно, что я не ингуш.
Президент Аушев покровительствует Ехье. Он иногда сопровождает президента в его поездках. Поэтому мой хозяин ведёт себя очень самоуверенно, к нему приходят за советом, везут продукты и к нему ведут угнанный скот со всей Ингушетии и даже Кабарды. Дом Ехьи расположен недалеко от трассы. Если двигаться со стороны Вознесеновского перевала, то в Верхних Ачалуках, после проезда мимо мечети, расположен мост. Через 100 метров после моста с левой стороны расположена улица (на углу — коммерческий ларек), на которой проживают братья Аушевы: Башир, Абас, Амир. Все они живут в собственных домах.
 
В доме у Амира (так же, как и я) работал русский мужчина лет пятидесяти по имени Володя. Его, возможно, убили, так как мы планировали бежать вместе. В таких же рабских условиях, как и я, на этой же улице, в доме дяди президента работал парень 1965 года рождения, узбек по национальности. Он выполнял самые грязные работы и его постоянно избивали, особенно бесчинствовали сыновья. У дяди Аушева четверо сыновей, одного из которых зовут Алихан.
 
 
В доме у Ехьи имеются автомобильные номера разных серий: грузинские, кабардинские, осетинские, ставропольские и др. Он их продает, как и угнанные машины, поставляемые ему из разных мест. Ехья и его братья также занимаются производством и продажей водки, которую возят в Тюмень. Из Тюмени возят лес, кровельное железо, металл и другое строительное сырье и товары. Из Тюмени осенью прошлого года к Ехье приезжали сотрудники МВД, которые приобретали у Ехьи автомобили “Волга”.
 
Они прилетали самолетом, а уезжали на машинах. Мне стало известно, что они приезжали неоднократно.
Убежал я ночью 3 марта, так как был праздник Ураза, и хозяин и гости потеряли бдительность, однако они быстро обнаружили мое отсутствие, так как я видел, как из дома выехали машины, которые стали объезжать все дороги. Были слышны выстрелы, в том числе в доме Амира Аушева, где жил Володя. Возможно, его убили, так как в назначенное время он не вышел, а после первых выстрелов я убежал. Я шел всю ночь, ориентируясь по высоковольтной линии, и вышел на Кантышево, а далее мимо аэропорта попал на окраину Беслана, где встретил бэтээр с военными, которые доставили меня в отдел милиции.
 
Я утверждаю, что в Ачалуках находится много русских и людей других национальностей, которые эксплуатируются как рабы, с ними расправляются в случае отказа выполнить их требования, многих уже нет в живых. Президент Ингушетии Аушев не может не знать о данных фактах и закрывает глаза на все нарушения прав человека в РИ, однако данные факты он и его правительство скрывают.
Сбежавший раб семьи Аушевых.
Сергей Дудкин”

Можно по-разному отнестись к этой исповеди, если бы она не пропала ко мне в руки из рук пресс-службы ФСБ в Северной Осетии, куда, собственно говоря, и пришел этот человек. ФСБ Осетии проводило расследование по этому факту, и человек этот — реальное лицо, имеющий имя, отчество, адрес. И только после этой проверки я смог с ним встретиться.
 
Я видел многочасовые пленки, на которых другие люди, сбежавшие из рабства в Чечне и Ингушетии, рассказывали о своих страданиях. Рабство есть. Оно — факт нашей нынешней истории.
 
Но еще один, не менее шокирующий документ, попал тогда ко мне одновременно с исповедью русского раба. Это указ президента Аушева о решении судьбы тех самых “дудкиных”, которые в указе презрительно названы “лицами без определенного места жительства”. Есть в нем такие строки:
“В связи с использованием отдельными гражданами в личных целях труда лиц без определенного места жительства
 
ПОСТАНОВЛЯЮ:
...выявить местонахождение лиц без определенного места жительства и факты использования их в личных целях.
При отсутствии трудового договора и документа, удостоверяющего личность, Министерству внутренних дел ИР к лицам без определенного места жительства принять меры в соответствии с действующим законодательством.
Президент Ингушской Республики
Р. АУШЕВ”


Заметьте, не “освободить”, “помочь”, “вызволить”, а именно: “принять меры”. По словам вырвавшихся из неволи людей, этот указ спровоцировал волну массовых убийств узников, которых отпускать на свободу никто не собирался из страха огласки, но содержать из-за “указа” стало накладно, — могли на большую сумму оштрафовать. Поэтому при любой серьёзной угрозе “выявления” русских рабов попросту убивали, как собак, и закапывали в ямах с отбросами.

Чем дальше, тем всё отчётливей я понимаю всю бессмысленность сегодняшней кремлёвской политики «замирения» вайнахов. Это не политика, это просто худший вариант самого дремучего рэкета, когда бандиту платятся «отступные» только за то, что бы он вёл себя мирно.
 
Те, кто поумнее, в своё время хотя бы платили за «крышу», заставляя «бандюков» выполнять функции охраны.
Русская казна, русская нефть, русские рабочие руки обеспечивают достаток и процветание вайнахского народа. Азиатскую роскошь его лукавых вождей, растущие как на дрожжах его города и посёлки, обучение его студентов, которые ведут себя в русских городах, как ордынские баскаки в покорённых городах.
На фоне стремительного вымирания русской популяции, процветание и демографический взрыв вайнахов выглядят особенно цинично.
 
Тем более, что мечта о «замирении» вайнахов, так и останется несбывшейся мечтой Кремля. Как только Россия откажется содержать этого присосавшегося к её вене упыря, она сразу увидит ощеренный оскал национального символа вайнахов – «борза» - волка. Животного подлого и беспощадного.
 
«Русские, нам нужны ваши бабы, мы их е…ть будем, и ваши руки, чтобы вы на нас работали!», — когда-то, в ходе ещё первой чеченской войны философствовал в эфире чеченский радист. В этой формуле — вся их мораль.
Радист был нахальный, любил залезть на наши частоты и порассуждать о «русских свиньях» и «чеченских героях». Это его и подвело. Гэрэушный спецназ засек место, откуда тот вещал. Вместе с «философом» накрыли здесь целый радиоцентр. Завалили десяток «чечей» и местного командира.
«Спецназу» в Чечне я верю больше чем Кадырову.
Вот только людей готовых защищать страну, после «дел» Ульмана, Аракчеева, Буданова становится всё меньше и меньше…

Владислав Шурыгин