Вот потому и вызвало обвинение на судебный процесс по делу о покушении на Чубайса в качестве свидетеля Сергея Шкруднева, друга Александра Квачкова, без вести пропавшего 17 июля 2005 года, которого следователи упорно втискивают в сюжет так называемого покушения в качестве одного из участников.
В зал вошел коренастый тридцатипятилетний крепыш, встал к трибуне, ожидая допроса.
Прокурор завел обычную прелюдию: «Были ли Вы знакомы с Александром Квачковым, сыном подсудимого Владимира Квачкова?».
Шкруднев с ностальгической грустью: «Да, это мой друг, мы дружили лет с тринадцати».
Прокурор уточняет даты дружбы: «В 2004-2005 годах Вы поддерживали отношения?».
Шкруднев кивает: «Да, часто встречались, мы жили рядом».
Закончив ритуальное вступление, прокурор перешел к главному: «Вам Александр Квачков высказывал свои политические взгляды?».
Шкруднев поёжился, словно затылком почувствовал холодный сквознячок репрессий тридцать седьмого года: «Нет, таких бесед у нас не было».
Прокурор же как истинный наследник дедушки Ежова и папаши Берии с непроницаемым лицом продолжал: «Не наблюдали ли Вы в квартире Александра Квачкова какие-либо издания политического характера?».
Шкруднев, оказывается, наблюдал такие издания: «Один-два раза Саша зачитывал выдержки в связи с телевизионными передачами, которые мы смотрели».
С политической неблагонадежности прокурор перешел на быт: «На даче Квачкова Вы бывали в 2005 году?».
Шкруднев и этого отрицать не стал: «Да, бывал. Несколько раз мы там отдыхали, пили водку, привозили девушек».
Прокурор как клещами вцепился в девушек, словно в подрыве на Митькинском шоссе участвовали смертницы-шахидки: «Каких девушек?».
«Разных», - скромно пожал плечами свидетель.
«Опускаю тему девушек, - извинился за бестактность прокурор, - Еще что на даче делали?».
Шкруднев улыбается, предаваясь воспоминаниям: «В бане парились».
Прокурор: «А на дачу как добирались?».
Шкруднев: «У Александра была «Волга», потом СААБ он брал у отца».
Хоть и извинился за бестактность прокурор, да зудит его женский вопрос, не даёт покоя прокурору, и он снова соскальзывает в наезженную им колею: «А девочек Вы где находили?».
Шкруднев, удивляясь искренней невинности прокурора, охотно принялся надиктовывать интересующие прокурора адреса: «Есть места. Кинотеатр «Минск», Можайское шоссе, Митино».
Лицо прокурора в миг обрело пуританскую суровость: «Когда Вы последний раз видели Александра Квачкова?».
Шкруднев начинает подробно вспоминать: «В день, когда арестовали его отца. Он пришел ко мне домой вечером, а я должен был ехать на Охотный ряд жену с работы встречать. Саша сказал, что поедет со мной. Он сказал, что у него арестовали отца, что в квартире у него находятся люди из милиции».
Прокурор нетерпеливо перебивает: «В каком он был состоянии?».
Шкруднев: «Он был достаточно спокоен, в руке у него была бутылка пива. Он на Охотном ряду в мой телефон вставил свою сим-карту, позвонил куда-то, немного расстроился, потом мы отъехали от Охотного ряда и он вышел».
Прокурор тоном, исключающим представления о неприличии подслушивать и пересказывать чужие телефонные разговоры: «С кем он говорил?».
Шкруднев простодушно: «По-моему, с Иваном».
Прокурор требовательно: «Опишите дачу. Был ли там порядок или беспорядок?».
Шкруднев: «Ну, это была не дача с евроремонтом, там старые вещи стояли».
Прокурор досадливо: «Я не о том. Знаете ли Вы слово «бардак»? Так вот: был ли там бардак?».
Шкруднев решительно: «Ну, нет, бардака там не было».
Прокурор пояснил, что в его понимании означает «бардак»: «Имелись ли там вещи, которые не должны находиться на даче, например, строительные материалы, инструменты разные?».
Шкруднев понял, наконец, новое значение «бардака» и ответил, приложив к этому понятию собственное обозначение: «Это был не сарай».
Пока зрители размышляли, почему на даче не могут находиться строительные материалы и инструменты, в то время как у всех они именно там и находятся, прокурор подкрался к кульминационному вопросу: «Приглашал ли вас Александр посетить дачу 15 марта 2005 года?».
Свидетель не стал отказываться: «Дня за два до события приглашал, но я не смог».
На этом прокурор иссяк, зато адвокат Чубайса Шугаев захлестнул свидетеля фонтаном вопросов.
Шугаев спрашивал, устрашая свидетеля и громадностью своей кучеподобной комплекции, и чеканностью обвинительных формулировок: «Высказывал ли Вам Александр Квачков какие-либо политические взгляды на Президента России, на Правительство России, на Анатолия Борисовича Чубайса, на евреев, на представителей неславянских национальностей?».
Шкруднев, похоже, ощутил себя в застенках лубянских подвалов и в ужасе прошептал: «Нет».
Шугаев не поверил, в глазках его сверкнул отблеск бериевского пенсне: «Предлагал ли Вам Александр Квачков вступать в какие-либо политические партии, в тройки боевиков с целью свержения политического строя?».
Шкруднев, кажется, в его словах явственно различил щелканье затвора расстрельной винтовки, но стойко, хоть и дрожаще отказался еще раз: «Н-н-нет».
От политических взглядов Шугаев перешагнул к тесту на терроризм: «Имел ли Александр какие-либо навыки в подрывном деле?».
Шкруднев взмолился и … почти признался: «Не знаю, но… но думаю, если человек в армии служил, значит, что-то может делать».
Шугаев с видом охотника, поймавшего, наконец, добычу в силки, почил от трудов, обрушившись всей кучей своей массы на хлипкий стул.
Как ни странно, в тон Шугаеву - поклоннику традиций лубянских подвалов, оказались вопросы подсудимого Миронова: «Квачков Александр состоял в какой-либо политической структуре?».
Шкруднев покачал головой: «Нет, не знаю о таком».
Миронов: «Вы видели его когда-либо в майке с изображением Эрнесто Чегевары?».
Шкруднев: «Не видел».
Миронов не отступает: «Александр Квачков когда-либо при Вас изготавливал коктейль Молотова или взрывное устройство?».
Шкруднев пугается: «Нет, не видел».
Вмешивается судья: «Вот Вы, Миронов, позиционируете себя как аспирант, историк, подающий надежды ученый, и употребляете слова, которыми окрестили эту смесь вот те заграничные м-м-м, та, другая армия…».
Миронов удивлённо: «Это советская историческая классика, Ваша честь. Роман Фадеева «Молодая гвардия».
Судья не спорила. Миронов продолжал спрашивать: «С какой целью Александр Квачков пригласил Вас на дачу накануне 17 марта?».
Шкруднев бесхитростно: «Наверное, водки попить».
Миронов: «Александр не предупреждал Вас, что помимо распития спиртных напитков, Вам придется участвовать в расстреле бронированного кортежа Чубайса?».
Шкруднев ошарашено: «Нет, не предупреждал».
Подсудимый Найденов дал свидетелю возможность перевести дух от политики: «Была ли военная форма у Александра в квартире и лицензия охранника?».
Шкруднев охотно: «Да, была, и форма была, и лицензия».
Найденов: «Известно ли Вам, оказывал ли Александр Квачков какие-либо услуги в частном порядке – пробивал номера, охранял кого-либо, вел за кем-либо наблюдение, ну, за чьим-то мужем, женой?».
Шкруднев задумался: «Он об этом не любил говорить, но я вспоминаю, что какие-то побочные заработки у него были».
Найденов: «Вы можете подробнее рассказать о его звонке 15-16 марта?».
Шкруднев: «Он меня приглашал на дачу отдохнуть, эсэмэску прислал «Я под Минском», но меня жена не отпустила».
Найденов живо: «Что означает на сленге молодежи Кунцева «быть под Минском»?
Шкруднев застенчиво: «Это точка, где собираются девочки. Ну, раньше они там стояли».
Найденов: «Вот 17 марта, когда Александр Квачков пришел к Вам с бутылкой пива, кроме пива, у него оружие, боеприпасы, маскхалаты были?».
Шкруднев категорически отмел военное снаряжение друга: «Нет, пустой был».
Найденов: «А после этого звонка на Охотном ряду как изменилось поведение Александра?».
Шкруднев: «Он заволновался, расстроился».
Снова подсудимый Миронов: «Какая зарплата была у Александра Квачкова?».
Шкруднев: «Сейчас не вспомню, но совсем небольшая».
Миронов: «Тогда на чьи средства Вы гуляли с девочками?».
Судья снимает вопрос по требованию целомудренного прокурора.
Миронов пытается переформулировать: «Кто оплачивал спиртные напитки, питание во время вашего отдыха?».
Прокурор снова требует снять вопрос, и судья привычно уже корит Миронова за неприличный вопрос: «Подсудимый, Вы сводите суд к такому мероприятию, когда в компании можно смеяться, шутить со своими однолетками».
Миронов вспыхивает: «Ваша честь, мне больше всех здесь не до шуток!».
Судья оставляет без внимания реплику Миронова и сама обращается к свидетелю: «Интересовались ли Вы у Александра, как он провел время «под Минском» в кавычках, учитывая тот факт, что на вашем сленге это означает «снять девочек»?
Шкруднев с возмущением возражает: «Нет! У нас это не означает «снять девочек», у нас это означает – встретиться у кинотеатра «Минск».
Судья: «Ну, - встретиться! Ой, извините, я думала, у вас это называется – «снять девочек». Почему Вы решили, что он Вам назначает встречу у кинотеатра «Минск»?
Шкруднев ей растолковывает: «Человек пишет, что находится под «Минском», сидит, с кем-то отдыхает. Я приехать не смог и все».
Кажется, друг Александра Квачкова искренне и подробно рассказал все, что знал, и даже все, что только предполагал. Но прокурор, не удовлетворенный показаниями свидетеля, требует огласить его допрос на следствии. Оглашение разрешено. Вот что рассказывал Шкруднев пять лет назад на следствии: «Я заметил, что Александр стал интересоваться политикой, это связано с тем, что он стал сильно общаться со своим отцом. Отец его Владимир Квачков имел такие взгляды, они заключались в том, что Россию разворовали, что в этом виноваты жиды. Причем жиды – это не лица еврейской национальности, а те, кто грабит и разворовывает Россию. В квартире Александра я видел книги Бориса Миронова. Александр зачитывал отрывки из них. 17 марта он пришел ко мне на квартиру, сказал, что его отец арестован, и это связано с покушением на Чубайса. Он позвонил с моего телефона на Охотном ряду Ивану или Игорю, я не понял, а потом простился со мной и вышел из машины».
Прокурор закончил чтение и указал на противоречие: «Вы указали, что он политикой не интересовался, а раньше говорили, что он перенял взгляды от отца?».
Шкруднев пожал плечами: «Я уже забыл».
Миронов: «Вы не помните, кого конкретно называл жидами Александр Квачков?».
Шкруднев: «Не Александр, а Владимир».
Адвокат Першин тут же уточняет: «Вот это вот, что Владимир Квачков называл кого-то жидами, это в Вашем присутствии происходило?».
Шкруднев замялся: «Ну, я сейчас не уверен, что это было. Может, я сам слышал, может, Александр мне говорил».
Судья морщится: «Я вопрос сниму. То, что записано в протоколе – это слова того, кого допрашивают. А в данном процессе вопросы задает профессиональный юрист, и задавать вопросы в нецензурной, некорректной или оскорбительной форме – это недопустимо».
Першин пытается отстоять вопрос: «Ваша честь, это относится к обстоятельствам дела».
Судья несговорчива: «Но это не означает, что профессиональный юрист должен повторять слова, которые говорит свидетель. Я предупреждаю Вас о недопустимости нарушения порядка в судебном заседании».
Першин встает: «Возражаю. Прокурор зачитывал те же самые слова, оглашая протокол. Вы тогда запретите прокурору употреблять эти слова».
Судья грудью встает на защиту коллеги: «Прокурор читает то, что записано, и автором этих слов является свидетель, и это не означает, что это должен повторять адвокат».
Тогда Першин перекраивает свой вопрос: «Скажите, пожалуйста, кого имел в виду Квачков, называя слово на букву «жэ», которое говорить здесь нельзя?».
Зал разулыбался. Слишком много пикантного подпадает под букву «жэ».
Прокурор: «Ваша честь, я прошу снять данный вопрос, поскольку в протоколе записано четко и ясно, кого называли словом на букву «жэ».
Судья: «Я вопрос снимаю как поставленный некорректно».
Першин пытается разминуться с этой проклятой «жэ»: «Все-таки кого Квачков имел в виду под этим словом? Я даже буквы не буду называть».
Судья не воспринимает и эзопов язык: «Ваш вопрос судом был снят, и будет снят в этом виде тоже».
Преодолеть цензурные рогатки судьи
Шкруднев обрадовано: «Мог-мог!».
Судья запоздало: «Вопрос снимается как не относящийся к свидетелю. Спросите об этом Гоголя, Пушкина, Достоевского».
Кажется, Миронову интересна такая перспектива: «Будем вызывать, Ваша честь?».
Судья ворчит: «Миронов, Вы кого угодно можете вызывать».
Добродушие судьи явно не по нутру адвокату Чубайса Шугаеву, он вопрошает с обвинительной суровостью: «Квачков-старший когда-либо предлагал Вам поехать в Подмосковье пострелять из автоматического оружия?».
Шкруднев энергично мотает головой: «Да нет же, нет!».
Прокурор начинает зачитывать СМС-сообщения, которые Александр Квачков присылал своему другу Шкрудневу 15, 16, 17 марта 2005 года, и тут же, деликатно откашлявшись, оговаривается: «Вот сейчас я вынужден сделать заявление, Ваша честь, поскольку закон требует от меня оглашать документ в том виде, в каком он имеется в материалах уголовного дела. Но в нем имеется нецензурное выражение. Это слово всем понятно, и на просторечии оно означает девиц легкого поведения. Поэтому я их так и назову вместо того самого нецензурного выражения. Я думаю, это всем будет понятно».
За спиной прокурора кто-то тихо уточняет: «Слово на букву «бэ»?
Судья чутка, как ночная птица: «Миронов, любитель Вы букв!».
Встает адвокат Закалюжный: «Это я, Ваша честь».
Судья ахает: «Я не ожидала!».
Закалюжный никак не понимает безнравственности своего поступка: «А что это Вы не ожидали?».
Миронов возмущенно: «А от меня Вы это ожидали! Да, Ваша честь?!».
По залу прокатывается с трудом сдерживаемый смех.
Закалюжный продолжает борьбу за гласность: «Это цензурное слово, по-моему».
Судья продолжает бороться за нравственную чистоту аудитории: «Господин Закалюжный побеспокоился, что вдруг кто-нибудь не поймет, на какую букву это слово начинается».
Прокурор зачитывает первую СМС-ку от 15 марта: «В Минске девицы легкого поведения – 700 рублей». Он тоже не выдерживает, фыркает, представив себе прейскурант цен.
Зал открыто веселится, а прокурор с гримасой страдания, изо всех сил стараясь сохранить похоронную серьезность, продолжает читать сообщение от 16 марта: «Я под Минском 17 вечером или 18 утром». Почти всхлипывая, зачитывает еще: «Ну, ты чего?», «Приезжай, я один до утра», не выдерживает, фыркает и просит объявить технический перерыв, наверное, чтобы отсмеяться.
После короткого перерыва последний штрих заседания – оглашение детализации телефонных переговоров Александра Квачкова с 1 марта по 17 марта стал мучительной пыткой для всех присутствующих. Никто в детализации ничего не понимал. Назывались только номера телефонов, с которыми связывался Александр Квачков, время звонков и место, где находился абонент. Кто были эти люди – родные? близкие? друзья или знакомые девушки из-под «Минска»? а может, предполагаемые подельники Александра? – никто из присутствующих понять не мог, как никто не мог предположить, что доказывает вся эта длиннющая распечатка телефонных звонков, кроме того, что эти звонки были. Ни содержание разговоров, ни смысл отношений между звонившими неизвестны никому, в том числе творцам этого уголовного дела.
Сон клонил головы зрителей, с дремотой дружно боролись
Любовь Краснокутская.
хорошо
