Автор: Севастьянов Александр

Сегодня, проигнорировав хронические хвори и хронический же цейтнот, я пришел в Московский городской суд на процесс по делу Никиты Тихонова и Евгении Хасис. Их обвиняют в убийстве адвоката Станислава Маркелова, известного откровенно русофобской позицией, а заодно молодой журналистки из ультралиберальной «Новой газеты» Анатасии Бабуровой, оказавшейся от него в опасной близости.

Двадцать один присяжный заседатель, четыре адвоката со стороны обвиняемых, два прокурора, два адвоката со стороны потерпевших и сами потерпевшие – родители журналистки. Судья Александр Николаевич Замашнюк. Таким был состав участников в зале суда. Были зрители, журналисты, какой-то художник (кажется, с телеканала Рен-ТВ), увлеченно рисовавший шаржи на обвиняемых и их адвокатов – малопочтенное дело, признаться.

Из наших была лишь известная правозащитница Наталия Леонидовна Холмогорова (Антирусофобская Лига, РОД), взявшая на свои плечи ответственную обязанность освещать процесс в Интернете. Больше, к стыду русских патриотов, я не заметил никого из известных в нашем движении людей, в то время как противная сторона явно сумела сколотить своего рода лобби, в том числе журналистское. Особенно старается «Новая газета», не упускающая малейшей возможности бросить тень не только на самих обвиняемых, но даже и на их адвокатов – испытанный приемчик.

За отдельной прозрачной перегородкой я увидел главных героев процесса: Никиту и Евгению. Они произвели на меня поразительное впечатление. Высокие, физически очень гармонично развитые, симпатичные и интеллигентные, они держались естественно, собранно и с большим достоинством. Евгения просто настоящая красавица. Лица у обоих спокойные, умные, у Никиты – очень волевое, мужественное, содержательное, у Евгении в быстром проницательном взгляде читается незаурядная личность.

Подумалось: будь я на месте Никиты, я бы тоже, не рассуждая, дал согласие следователю на признание в убийстве кого угодно, хоть папы римского, лишь бы избавить любимую (гражданскую жену, как выражается протокол) от унижений и тюремного насилия.

Но, если такая острая необходимость прошла, зачем же поддерживать самооговор, не имеющий подтверждения в материалах дела? Никита прав, что отказался от первоначальных показаний.

Судя по тому, что мне пришлось прочесть о деле и услышать в зале заседания, кроме этого нелепого самооговора, сделанного под давлением следствия, у обвинения нет серьезных аргументов, иначе они бы уже прозвучали. Ведь обычно обвинение всегда начинает с «тяжелой артиллерии», особенно, когда надо произвести впечатление на присяжных.

А что мы пока имеем? Одни смехотворные, да простится мне такое слово в столь серьезной ситуации, предположения и домыслы, озвученные, по большей части, гособвинителем, полковником Борисом Георгиевичем Локтионовым.

В самом деле: как вам понравится такое, например: Тихонов и Хасис-де «совместно с другими не известными следствию лицами, придерживающимися националистических идей», объединились в группу с целью убийства адвоката Маркелова.

Я охотно помогу обвинению: а также Винни-Пух, Тигра, Пятачок и все-все-все! Раз уж пошла охота на ведьм и призраков, почему бы не помечтать и о таких «не известных следствию лицах»?

Или вот, пожалуйста (в изложении «Новой газеты»): «Роль Хасис, по версии следствия, заключалась в наружном наблюдении – стояла на Пречистенке и ждала, когда Маркелов выйдет из «Независимого пресс-центра», чтобы затем дать условный сигнал Тихонову – быстро засеменив по противоположной стороне улицы».

Экие, право, художники слова! Это уж не обвинение, а прямо какой-то новый сценарий в духе триллера Тарантино! Надо бы только добавить красок, например, так: «быстро засеменила, вращая глазами, часто моргая и делая пальцами козу»… Как будто кто-то из следователей видел своими глазами, как Хасис «семенила»! 

Хватает и других домыслов. Особенно ярко они проявляются, когда в употребление берутся слова «национализм» и т.п. К примеру, по сведениям «Новой газеты», у обвиняемого нашли-де «нацистскую литературу». По своей профнепригодности газета напечатала и список этой литературы. Это следующие книги: «Стрелковое оружие», «Энциклопедия военного искусства. Снайперы», «Искусство снайпера», «Русские. Последний рубеж», «Россия в неволе», «Россия, кровью умытая», «Тайная военная разведка и борьба с ней», «Тайные общества смерти», «Азеф. Король провокаторов», «Отщепенцы», «Боевые пистолеты России», «Анатомия стрельбы», «От революции к тоталитаризму», «От декабристов до моджахедов», «Полководец», «Избранное».

По поводу последнего названия – вообще одно недоумение. Но и с остальными не лучше: я не поленился, полез в «Федеральный список экстремистских материалов», но ни одной (!) из названных книг там не нашел.

А между тем, посмотрите, что вещает свидетель обвинения – опертивный работник Жемеров, участвовавший в обыске! Даже пристрастная «Новая», и та заметила: «Из показаний свидетеля не до конца понятно было лишь то, по какому принципу изымалась литература. Эксперта по экстремизму среди присутствовавших при обыске лиц не было, только эксперт-криминалист».

Вот Никита Тихонов и задал под протокол оперу вопрос:

– Как вы определили изъятую литературу как экстремистскую?

И получил выдающийся по своему простодушию, чтобы не сказать хуже, ответ:

– Есть определенный перечень материалов, которые признаны судом как экстремистские. К тому же есть определенные признаки… Плюс личный опыт работы. Я изымаю, дальше следствие разбирается.

Определенные признаки… Личный опыт… Но если бы опер заглянул в тот самый список, он убедился бы, что его заявление – прямая клевета! Возможно, это его бы не остановило. Что ж, получается прямо по заповеди доктора Бартоло из комедии Бомарше: клевещите, клевещите, что-нибудь да останется!

Неудивительно, что от этого словоблудия на тему национализма и экстремизма в один момент у Тихонова лопнуло терпение и он задал прокурору простой вопрос:

– А можно узнать, что под понятием «национализм» и «националистические идеи» понимает обвинение?

Ответа от прокурора Никита, разумеется, не услышал. Ему неожиданно ответил судья Замашнюк, спасший растерявшееся гособвинение от конфуза:

– Вы хотите подискутировать на эту тему? – ответил он вопросом на вопрос в лучших традициях еврейских анекдотов. Как говорят в таких случаях, замнем для ясности!

Но скажи мне, читатель, разве обвиняемый задал вопрос не по существу? Разве он не имел отношения к делу? Ведь обвинение оперирует термином «национализм», настаивая на отягчающих обстоятельствах! А между тем, этот термин не прописан в УК РФ. Так разве не важно знать, какое значение вкладывает в него прокурор? И почему судья поспешил блокировать этот важный разговор?

А вот сам Никита в аналогичной ситуации не растерялся, не спасовал, не стал блеять нечто невразумительное или отвечать вопросом на вопрос.

– Скажите, вы националист? – спросил его адвокат потерпевших Владимир Жеребенков, холеный и самоуверенный, одетый в дорогущий костюм и любящий поучать коллег со стороны обвиняемых. И получил ответ:

– Смотря, что вы под этим понимаете… Ну, я могу сказать, что люблю свою страну, свой город. Я не люблю правительство, правоохранительные структуры… Я не считаю, что Россия должна принадлежать только русским. Но мой город – это мой город. И если придется, я буду его защищать…

Впрочем, обвинению не до тонкостей теории. Ведь у них вот-вот посыпется та фактическая основа, на которую они уповают. Их свидетели дают странные, путаные, противоречивые показания.

Так, у главного свидетеля Мурашкина, опознавшего, якобы, Тихонова, возраст преступника то «20-22 года», то «25-30 лет», и брови у него то «густые», то «русые», и куртка то «синяя», то «темная»…

Никита поинтересовался у Ермаковой, стоявшей рядом с Мурашкиным в тот роковой миг, видела ли она лицо прошедшего мимо нее человека.

– Да, доли секунды, когда сполз шарф. Глаза, брови, нос, как-то так… Я могу точно сказать, что… В общем, извините, но я вас опознала… – сказала Ермакова.

Такой решительный ответ вызывает сильное сомнение: видела доли секунды более года назад – и столь уверенно опознала? Это просто чудо какое-то, феномен судебной психиатрии…

Тем более, что память подводит этих свидетелей не раз, если судить по показаниям других свидетелей, в том числе заслушанных 3 марта.

По Мурашкину и Ермаковой, в их сторону бежал молодой человек 20-27 лет с пистолетом в руке, одетый в темную спортивную куртку, темные брюки, кроссовки, шапку. А вот по показаниям сотрудника ДПС, профессионального милиционера Черешнева, шедшего по другой стороне Пречистенки, на том человеке были светло-зеленые брюки, и «предмет, похожий на пистолет» он сразу сунул в карман, а не бежал с ним… Интересно также меняется цвет куртки в показаниях разных свидетелей… Создается впечатление, что все видели что-то очень молниеносное и приблизительное.

Впрочем, впереди еще не один день судебных слушаний, мы наверняка еще не раз споткнемся о различные нестыковки. Если суд будет объективным, он их учтет.

Но будет ли суд объективным? Пока что, судя по той железной последовательности, с которой судья отклоняет ходатайства защиты, не упуская при этом поиронизировать на ее счет, в этом позволительно усомниться.

Мало того. В ходе слушаний обвиняемые пожаловались на то, что в тюрьме их рано поднимают для доставки в суд, но поздно привозят, а поскольку заседания идут непрерывно день за днем, они не могут не только обсудить ход дел с адвокатом, но и элементарно проспать положенные по закону восемь часов. И ходатайствовали о том, чтобы заседания шли хотя бы через день (адвокаты подтвердили и поддержали ходатайство).

По сути, речь идет об одной из жестоких пыток – искусственном недосыпе, каковым способом опытные инквизиторы еще в давние времена ломали волю обвиняемых, выжимая из них показания. Кто-кто, но судья не может этого не знать. Однако ходатайство Замашнюк отклонил. А все попытки адвокатов оспорить его неоднократные отклонения ходатайств, он отбивал, цитируя почему-то главу 43 УПК «Апелляционное и кассационное обжалование судебных решений, не вступивших в законную силу».

Судья Замашнюк не раз напоминал присутствующим о необходимости соблюдать уважение к суду.

Журналисты же «Новой газеты» Никита Гирин и Вера Челищева в своем репортаже забавно доносят на адвокатов обвиняемых: «Ни слов “уважаемый суд”, ни “Ваша честь”».

Ах, скажите пожалуйста, какая, в самом деле, дерзость!

Но юным журналистам пора бы знать, что уважение надо заработать. Даже суду. Точнее, суду – тем более.

Кстати, не про этот ли самый Мосгорсуд не так давно без всякого (!) уважения писала эта самая «Новая газета» в связи с делом Ходорковского?! Впрочем, будь у нее такой же стаж общения с этой инстанцией, она бы еще и не так на ней оттопталась!

На моих глазах в этом самом Мосгорсуде, руководимом Ольгой Егоровой, не раз и не два творилось столь отчаянное беззаконие, что у меня призыв судьи вызвал нервный рефлекторный смешок.

Мне вспомнилось, к примеру, как снимали с регистрации на выборах в Госдуму в 1999 году Общероссийское политическое общественное движение «Спас» (я входил в центральный совет), когда судья Замоскворецкого суда г. Москвы три дня непрерывно вела процесс, ни разу не оторвав взора от стола (не могла нам в глаза посмотреть, настолько стыдно ей было!), а Мосгорсуд потом послушно проштемепелевал это решение. По моим данным, это было сделано по личному приказу Ельцина.

Мне вспомнилось, как Президиум Мосгорсуда под председательством самой Егоровой отменил решение Таганского суда г. Москвы, обязавшего Министерство юстиции зарегистрировать Федеральную русскую национально-культурную автономию (я был ее секретарем и вел процесс с нашей стороны). Отменил на основании бредовой надзорной жалобы московского прокурора, ссылавшегося на несуществующую статью 6 Конституции России, где, якобы, русский народ признается опорным (а он-то в нашей Конституции и вовсе не упомянут). И этот бред, этот правовой абсурд оказался для Егоровой и ее коллег – веским аргументом! По моим данным, убедительность ему придало личное вмешательство Суркова.

И многое мне еще вспомнилось… Так что вряд ли стоит так пафосно рассуждать о «чести» и «уважении», когда речь идет о Московском городском суде и вообще российском правосудии. Подождем по крайней мере до вынесения приговора по делу Тихонова-Хасис.

Я, вопреки своему горькому опыту, храню надежду, что он будет справедливым.

Впрочем, каким бы он ни был, но эта блистательная пара навсегда останется в моей памяти такой, какой я ее увидел в первый раз за стеклянной оградой зала судебных заседаний.

(Продолжение следует)