Спустя год после эпохального обращения президента и правительства к теме демографии и стимулирования рождаемости и СМИ, и сами представители власти с удовольствием, хотя и весьма осторожно, констатируют «первые положительные результаты». Но можно ли действительно говорить о том, что российское общество всерьез озаботилось темой семьи и повышением рождаемости?

 Сегодня проблема демографии так или иначе актуальна почти для всех развитых стран. Применительно к вопросу рождаемости само понятие «развитая страна», по сути, стало синонимом страны, совершившей демографический переход, то есть пережившей радикальное изменение жизненного уклада, которое привело к резкому падению рождаемости, причем в большинстве случаев ниже уровня воспроизводства. Пути выхода из этого кризиса чаще всего видят в усилении государственного вмешательства. Однако практика стран, уже давно борющихся за повышение рождаемости на государственном уровне, показывает, что возможности государства, его основных экономических и пропагандистских моделей тут весьма ограничены.

Не готовы и не хотят

Самая распространенная ошибка, которая укрепляет миф о финансовой помощи как панацее, — это оценка рождаемости по числу родившихся за год (этот показатель действительно может варьироваться, в том числе в зависимости от изменения финансового положения). Власти и журналисты заключают: младенцев появилось на свет больше, чем за тот же период прошлого года, — значит, рождаемость повышается. Однако показатель этот сам по себе может быть отражением разных тенденций, не относящихся к объективному повышению рождаемости. Локальное увеличение рождаемости может быть следствием вступления в период активного воспроизводства более многочисленного поколения, притока мигрантов или, что вероятнее всего в сегодняшней российской ситуации, — сдвига сроков намеченных рождений (под воздействием повышения общего уровня жизни и улучшения финансовых условий в стране). Инициатива президента выделять всем родившим второго ребенка матерям «материнский капитал» действительно может дать эффект повышения рождаемости в 2007 году (и наверное, даст заметный прирост в 2008−м), но в большинстве случаев этот рост связан с тем, что те, кто собирался завести второго ребенка позже, когда «жизнь будет легче», просто сместили эти сроки. Долгосрочные же тенденции в рождаемости определяются с помощью суммарного коэффициента фертильности (числа детей на одну женщину), посчитать который исходя из локальных всплесков или падений рождаемости очень сложно. Тут мы имеем дело с общей установкой, на которую локальные изменения внешних условий практически не влияют. Как намеревались женщины завести максимум двоих детей в условиях окружающей субкультуры, уклада и состояния семьи, так они и поступят. Показатели фертильности у наиболее обеспеченных слоев населения к тому же не выше, чем у менее обеспеченных.

Собственно, коэффициент среднего числа детей на одну женщину показывает, сколько детей данное общество, учитывая его социальные, моральные и семейные нормы, состояние здоровья, может и хочет иметь сегодня — больше детей у этих конкретных мужчин и женщин при условии, что они остаются такими же, как сейчас, не будет.

И для того, чтобы изменить этот показатель, одних финансовых механизмов стимулирования рождаемости мало, нужно изменить все вышеописанные условия, систему установок и взаимоотношений в социуме.

В начале своей работы я тоже была большим энтузиастом внедрения программ пропаганды повышения рождаемости в Европе, но постепенно все больше проникалась широко обсуждавшимся европейской общественностью и демографами аргументом: если значительное количество людей не хочет заводить детей, то стоит ли различными административными и другими внешними способами пытаться их к этому принудить? Ведь они ни морально, ни физически не готовы иметь детей, они не будут готовы их воспитывать, и получится ситуация латиноамериканской бедноты, когда основная масса детей появляется у морально и социально не готовых к их воспитанию родителей.

Впрочем, даже если ориентироваться только на количественные показатели, то и тут любое внешнее воздействие на рождаемость (кроме случаев принудительного ограничения, как это было, например, в Китае) дает очень незначительный эффект. Даже самые агрессивные программы поощрения рождаемости сами по себе заметного эффекта не дали. Невозможно внушить населению, больше или меньше ему размножаться: оно будет это делать ровно в той мере, которая соответствует на данный момент его ментальным и социальным потребностям и физическим возможностям (государство способно влиять на последние два фактора, но это не прямое влияние, и реализовано оно может быть только в очень долгосрочной перспективе).

Поэтому все национальные проекты и громкие заявления о вымирании нации если чем и полезны, то лишь констатацией проблемы.

Извне на количество рождающихся воздействовать нельзя, но можно воздействовать на качество. На качество семьи, на атмосферу в социуме, на здоровье новорожденных, что, в свою очередь, будет благоприятствовать укреплению и расширению семьи.

Обратим внимание: ни одна из наиболее благополучных с точки зрения и института семьи стран, даже из числа преодолевших в свое время кризис в этой области, не ведет надрывной пропаганды увеличения рождаемости как таковой.

Нигде вы не найдете ни плакатов, подобных тем, которыми увешана Москва, ни надрывных призывов к спасению Родины. Однако они очень решительно борются с теми патологиями, которые мешают нормальному развитию общества и семьи. И далее здоровому и ответственному человеку предоставлена возможность свободно выбирать ту судьбу, которую он для себя захочет.

Рассмотрим пример Франции и Великобритании, где еще недавно демографическая ситуация стремительно ухудшалась. Что сделало правительство Великобритании? Основные средства, выделяемые государством, было решено направить на запуск целой серии программ, способствующих решению главных проблем, которые стоят сегодня перед молодыми семьями: конфликты в семье на фоне большого числа разводов, защита детей и подростков от насилия, в том числе насущная в Великобритании и катастрофическая по своим масштабам (но тотально игнорируемая) проблема насилия и нездоровой обстановки в учебных заведениях, обучение этике общения в различных ситуациях и т. д. Большую роль сыграла Англиканская церковь, с готовностью отозвавшаяся на призыв организовать сеть программ по консультированию семейных пар и молодежи.

Во Франции рост рождаемости (среди коренных французов) происходит на фоне резкого замедления роста благополучия. Ключевым же здесь оказался поворот в системе ценностей среди молодежи в возрасте до 35 лет. Еще десять лет назад успешная карьера и доходная работа были во главе списка жизненных приоритетов, сегодня же огромное число молодых французов получает отличное образование и отказывается от работы в престижных компаниях, выбирая благотворительный бизнес, социальные организации. Такие молодые семьи заводят в среднем больше детей, чем их родители, а уровень самоубийств и насильственных патологий снизился почти в два раза.

Еще больших успехов в демографической стабилизации добились Нидерланды и скандинавские страны.

Мужские и женские семейные стереотипы

Тем временем во многих других странах, например в Германии, Греции, Италии, Испании, на Кипре, ситуация, при всей озабоченности государства, продолжает ухудшаться. К этой группе стран, «застрявших» в демографическом переходе, относится и Россия.

Какие же ментальные установки, социальные и моральные нормы, системные сбои в отношениях между членами общества создают тот уклад, который не дает улучшить ситуацию с рождаемостью?

Для начала нужно развеять миф о любви населения к семье и его безумной жажде улучшить демографическую ситуацию. Несмотря на то что на словах общество превозносит традиционную «христианскую» модель семьи, на практике оно оказывается приверженным далеко не самым просемейным стереотипам ни в гендерном поведении, ни в семейной этике, ни в том, что касается здоровья. Анализируя стереотипы, как преподносимые в СМИ, так и просто распространенные в повседневной культуре, можно сказать, что они какие угодно, но только не просемейные. Ролевые модели поведения, ожидаемого от женщин, мужчин, от родителей, от детей, как будто специально сгенерированы для изображения семьи в самом негативном свете. Не говорю уже о стереотипах сексуального поведения — они просто «врагом созданы» для скорейшего распространения болезней.

Имидж успешных мужчин и женщин в российском менталитете отнюдь не способствует ни здоровой, ни крепкой, ни тем более многодетной семье. Образ многодетной матери или матери-домохозяйки в общественном сознании рисуется весьма нелестно, всячески снижая привлекательность этой роли: нередко подчеркивается предполагаемый низкий уровень ее интеллекта и личностная несостоятельность, несвобода. Причем в России представления о матери-домохозяйке существенно хуже, чем в других проблемных странах — Германии, Италии, Греции и даже наиболее близких в этом вопросе балканских государствах.

Еще одна серьезная проблема России — кризис института и традиций отцовства. Несмотря на пламенные слова в пользу рождаемости и института семьи, которые в большой степени исходят именно от мужского населения, на практике именно оно оказывается наиболее неподготовленным и неспособным выполнять свою роль. Массовая культура заботится о том, чтобы давать такие понятия о роли мужчин и о мужском поведении, которые мало совместимы со здоровым образом жизни и здоровой семьей. В результате мы получаем целые поколения с атрофированной культурой личной ответственности. Таким образом, и так ограниченное участие российских мужчин в воспитании потомства постоянно снижается, грозя сойти на нет и дать завершение формирующейся модели «половинчатой» семьи — семьи одного родителя. И опять мы получаем поколения, где больше половины составляют либо дети из семей с неблагополучной обстановкой, либо фактически безотцовщина. Так и закрепляется постепенное отмирание модели семейных взаимоотношений, обеспечивающей наиболее здоровую социальную и демографическую ситуацию.

Опросы общественного мнения показывают, что к созданию семейных отношений на словах положительно относится большинство, однако если более глубоко проанализировать мотивацию в этом отношении, то картина окажется куда менее радужной. Семья гораздо чаще упоминается как источник статуса, гарантия от насмешек либо приставаний родственников, а также как источник удовольствия («они должны дарить мне радость») и средство от одиночества. То есть все мотивы в основном вращаются вокруг собственного эго и совершенно не предусматривают готовности к несению ответственности и преодолению трудностей. Уровень готовности к разрешению конфликтов тоже крайне низок. В связи с этим определяющими качествами при выборе партнера (а отсутствие таковых — при разводе), судя по ответам на опросы и официально заявленным причинам, являются способность супруга или супруги материально обеспечить желаемый уровень жизни, удовлетворить своего партнера в сексуальной сфере, соответствие партнера общественным понятиям престижа, а вовсе не обращение с детьми и с партнером, этичное отношение к родственникам, совпадение жизненных установок и т.  д. Как ни парадоксально, но последние аспекты гораздо реже становятся причиной развода, особенно среди наиболее и наименее состоятельной категорий населения, хотя к здоровью и состоятельности семьи имеют вроде бы куда более непосредственное отношение.

Я сама

Другая сторона проблемы деградации отцовства, особенно актуальная в случае России и приобретающая все большую актуальность для некоторых других стран, — растущее на фоне кризиса института семьи количество матерей-одиночек, и речь идет уже не просто о большом количестве единичных случаев, а о формировании субкультуры и тенденции сознательно выбирать модель «я сама».

Такая модель популярна среди тех, кому до определенного (часто устанавливаемого стереотипами общественного мнения) возраста не удалось создать семью, либо тех, для кого подобные попытки закончились одним или несколькими разводами и моральным разочарованием. Однако в последнее время формируется и новая категория: молодые женщины изначально, наблюдая пример старших, нацелены на заведение ребенка «для себя». Несложно понять, что общество, теоретически выбравшее модель матери-одиночки в качестве основы своей семейной и репродуктивной системы, не будет иметь удовлетворительного уровня воспроизводства.

Забудем теленовеллы о героических одиноких матерях, воспитывающих пятерых детей и управляющих гигантскими корпорациями. Вернемся к реальности. Психологи единодушны в том, сколько проблем для детей создают неполные семьи, а социологи — в том, что обществу, опирающемуся на модель «мать-одиночка», гарантирована низкая рождаемость.

Учитывая еще одну особенность — огромное число разводов, можно понять, что, с одной стороны, подрастающее поколение все больше состоит из выходцев из дисфункциональных семей, а с другой — что, сознавая непрочность своей семьи и низкую взаимную ответственность в отношениях, большинство женщин вряд ли захотят заводить большее количество детей.

При этом как раз усиление социальных позиций женщин, их профессиональная и социальная защищенность в современной ситуации начинают работать на увеличение рождаемости. Что объединяет Норвегию, Францию, Финляндию, Данию и что представляет собой такое серьезное препятствие для демографической стабилизации в Греции, Италии, Испании, на Кипре? Во-первых, это традиционные семейные и гендерные установки, такие как положение женщин и отношение к ним в системе занятости. Первые четыре страны имеют самые высокие показатели женской занятости и защищенности. Основным поводом для беспокойства у ожидающих ребенка итальянок, гречанок и японок, судя по опросам, является потеря социального статуса и профессиональных перспектив вследствие исключения из профессиональной и общественной жизни в связи с их новой ситуацией. В Норвегии, Финляндии, Франции и Дании эта проблема осознается как менее значимая или даже вообще незначимая. Это, возможно, единственный «экономический» аспект, который реально влияет на демографическую ситуацию. Единовременные (и не только) выплаты не служат ни гарантией уверенности в завтрашнем дне, ни источником самореализации, а следовательно, умственного и духовного развития, так, как этому служит реальная возможность самореализации и уверенность в своих силах при любой экономической ситуации, которая неизбежно и в любой стране всегда будет колебаться и никогда не будет стабильно идеальной.

И еще одно важное обстоятельство, зачастую не учитываемое чиновниками, разрабатывающими демографические программы. Есть такое понятие, как «культура малодетности». В тех странах, где ситуация с семьей и рождаемостью относительно благоприятна, преобладающий стандарт — полноценная семья с двумя родителями (не обязательно состоящими в официальном браке) и несколькими детьми. То есть условно население скандинавских стран, Великобритании, США, Нидерландов делится на тех, у кого несколько детей (три-четыре ребенка вовсе не редкость и не делают семью многодетной в глазах окружающих), и тех, кто решает детей вовсе не иметь. В России, на Украине, а ныне и в немецкоговорящих странах преобладает модель семьи с одним-двумя детьми. В России и на Украине семья с тремя и более детьми как модель отсутствует уже на протяжении трех поколений. Она атрофировалась в культуре и этике поведения. Людям не только кажется странным завести такую семью, они еще и просто разучились существовать в таких условиях.

Так что основным препятствием на пути к здоровой семье являются сами представления о семье и своей роли в ней у представителей обоих полов. При этом модифицировать свои собственные нормы никто не хочет, так как под их допустимость или даже необходимость подводится целая база укоренившихся мифов и стереотипов. Потому что куда легче обвинять в бездеятельности и безответственности государство, рассуждать о заговоре с целью разрушения общественных ценностей или искать панацею во введении какой-нибудь умной программы (ответственность за нее лежит снова на других), чем взглянуть на собственные привычные установки и признать, что они нуждаются в изменениях, которые вполне могут рассматриваться как угроза собственному эгоизму.