Город Знаменск не виден на карте страны. Даже на карте Нижнего Поволжья отыскать его нелегко: закрытый городок, выросший вокруг знаменитого ракетного полигона Капустин Яр, скромно притулился на самой границе с соседней Волгоградской областью. Здесь обитают тридцать шесть тысяч человек: офицеры-ракетчики, гражданская обслуга ракетодрома, работники инфраструктуры, отставники-пенсионеры, прожившие и прослужившие здесь всю жизнь.

С первого взгляда кажется, что жизнь в этом военном городке остановилась лет двадцать назад: улицы носят все те же советские имена, все также стоит напротив Дома офицеров Ленин с протянутой рукой. Люди приветливо здороваются на улицах – все здесь друг друга знают. Почти все магазины, как в былые времена, закрываются в семь вечера и не работают по выходным. Из развлечений – шоппинг в Доме быта, кинотеатр, дискотека, примета нового времени – компьютерный клуб, где мальчишки развлекаются «стрелялками». Несколько школ, филиал Астраханского госуниверситета. На въезде в город – КПП, где положено проверять пропуска у въезжающих и выезжающих; впрочем, реально их проверяют лишь изредка. А за КПП – дорога на Ахтубу: удивительно теплая и прозрачная вода, чистый белый песок, чудесная рыбалка, отлогие берега, на которых так удобно ставить палатки и разжигать костры для шашлыка... Летом сюда приезжают отдохнуть туристы со всей России.

Сонное провинциальное местечко, где, кажется, никогда ничего не случается и случиться не может...
Но это только кажется.

В тот день в доме Могилевых было шумно и весело. По квартире плыл аппетитный запах блинов: отмечали масленицу. Лишь одно омрачало праздник: сын Игорь, студент шестого курса юрфака Знаменского филиала АГУ, все не возвращался домой.
Около полудня Игорю позвонили из милиции. Попросили зайти. «Должно быть, что-то насчет стажировки, – беззаботно бросил Игорь; по получении диплома он должен был поступить стажером в Знаменское ОВД. – Скоро буду». Кивнув родителям на прощание, молодой человек скрылся за дверью... и не вернулся.
Время шло: Игорь не появлялся и не звонил. Алексей Иванович и Людмила Анатольевна начали беспокоиться. Хотели уже звонить в милицию или даже идти туда – в Знаменске нет больших расстояний, и отделение милиции находится в нескольких минутах ходьбы от их дома. Но вот наконец – было четыре часа дня – раздался звонок в дверь.
– А вот и Игорь! – с облегчением вздохнула Людмила Анатольевна, отперла дверь... и отшатнулась.
Не здороваясь и не спрашивая разрешения войти, в квартиру ввалилось несколько человек в милицейской форме.
«В первый миг я подумала: с Игорем что-то случилось! Его убили!» – рассказывала потом Людмила Анатольевна. Но, вглядевшись в лица работников МВД, она не увидела там сострадания.
– Ваш сын арестован, – сухо сообщил один из вошедших, следователь Знаменской прокуратуры Денис Мироненко.
– Господи... за что?
– Статья 282 Уголовного кодекса, часть вторая, пункт а: разжигание межнациональной вражды с использованием насилия.
У пожилой женщины потемнело в глазах.
– Какого насилия? – прошептала она. – Наш Игорь и мухи не обидит...
Следователь, казалось, слегка замялся.
– Имеется в виду моральное насилие, – туманно пояснил он. – А сейчас мы должны произвести у вас обыск.

Позади раздался тихий стон: Алексей Иванович – полковник в отставке, тяжелый «сердечник», перенесший уже три инфаркта – побелел и медленно осел на стул.

Так началось хождение по мукам Игоря Могилева и его родных – эпопея, которую можно было бы назвать трагикомедией или фарсом, не будь она так страшна для самих ее участников.

Игорь никогда не принадлежал к числу «трудной молодежи», из тех, кому, как говорится, на роду написано попасть за решетку. Он – трезвенник, не балуется наркотиками, даже не курит. Никаких неблаговидных дел за ним не числится. В школе и в ВУЗе его характеризуют сугубо положительно: хорошо учится, интеллектуал, серьезный и ответственный, с разносторонними интересами. «Игорь – наша надежда и опора», – говорили о нем родители.

Но нашелся у этого молодого человека один «порок», в наше время, пожалуй, куда более опасный для юношества, чем пьянство или склонность к правонарушениям – активная политическая позиция. С 15-16 лет Игорь интересовался политикой, более того – стремился активно бороться за права простых людей, мечтал сделать все, что в его силах, чтобы хоть немного улучшить положение страны и народа.

Размышления над текущей ситуацией в России привели его к «правым» и националистическим убеждениям.

Город Знаменск, где никакой общественной активности отродясь не водилось, предоставляет мало возможностей для политической борьбы. В соседнем Волгограде Игорь познакомился с редактором местной право-консервативной газеты «Колокол», обнаружив в себе способности журналиста, написал для этого издания несколько статей. Познакомился по Интернету с единомышленниками из разных концов России и вступил с ними в переписку. Но всего этого казалось мало. И тогда Игорь решил издавать свою газету.

В одиночку, своими силами, он составил и сверстал на домашнем компьютере два номера газеты под названием «Я – русский: Нижнее Поволжье», а также две брошюры без номеров с причудливыми заглавиями «Церберы свободы» и «Morituri Department» (последнее заглавие впоследствии не сумели перевести призванные прокуратурой «эксперты»). Каждая брошюра составляла четыре полосы – то есть один развернутый газетный лист. Одни из материалов были написаны самим Игорем или его друзьями из Волгограда и из Москвы, другие взяты из Интернета.

Издания Игоря Могилева носили характер литературно-публицистических альманахов: много поэтически-эмоциональных текстов, стихи, статьи об «альтернативной» музыке, интервью с лидерами рок-групп, обилие иллюстраций с разного рода символическими изображениями, «контркультурный» стиль оформления, общий возвышенно-эмоциональный и «боевой» настрой. Сам еще совсем молодой человек, Игорь писал о том, что его интересовало, и писал так, как ему нравилось, не сомневаясь, что это заинтересует и других молодых.

Было ли в этих брошюрах что-то подсудное?

Относительно перепечаток из Интернета – материалов респектабельных право-консервативных сайтов типа www.pravaya.ru, статей известных столичных политологов, таких, как Александр Елисеев, сообщений о московских политических событиях (например, о «Русском Марше» 4-го ноября 2005 г.) – такой вопрос даже странно задавать. Что может быть незаконного в том, чтобы перепечатать тексты, уже опубликованные в легальных и доступных изданиях, или рассказать о вполне легальном мероприятии?

Стихи, рассказы о музыкальных стилях, интервью с музыкантами, фольклорные орнаменты, обрамлявшие страницы газет, и даже необычный девиз на первой странице: «Слава Руси! Слава неизбежной победе!» – кажется, тоже не содержат в себе ничего крамольного.

В своих собственных текстах Игорь описывал тягостное положение простых людей в России, их бесправность, беззащитность перед лицом этнической преступности, горько упрекал власть в бездействии, призывал ровесников «не быть обывателями» и вырабатывать свою гражданскую позицию. Содержались ли в этих текстах «пропаганда расовой неполноценности», «призывы к насилию» или какие-либо подобные грехи? Достаточно сказать, что эксперты из Волгоградской Академии Государственной Службы, как ни старались, подобных призывов не обнаружили.

Однако, мы забегаем вперед. Сверстав издания, Игорь напечатал их за свой счет в одной из волгоградских типографий и отдал на распространение в фирму «Волга-рас(а)-печать», торгующую газетами и журналами в нескольких киосках в Волгограде. Поступили ли «самопальные» газеты в продажу, читал ли их вообще хоть кто-нибудь, кроме Игоря и нескольких его друзей – неизвестно (этот вопрос мы подробно осветим далее).

Могли ли Игорь и его родители ожидать, что на пятнадцатом году после падения Советской власти государство вновь начнет преследовать студентов за «самиздат»?

Зимой 2005-2006 гг., в противовес нарастающим среди народа националистическим настроениям, по всей стране развернулась кампания «борьбы с фашизмом». Печать предавала анафеме «экстремистов», смеющих говорить о том, что и у преступных группировок бывает национальность. Путинские комсомольцы из организации «Наши» организовывали антифашистские демонстрации, участникам коих предлагалось красить лица в разные цвета, и проводили в школах «уроки толерантности» с демонстрацией негритянских плясок. Это поветрие не обошло стороной и правоохранительные органы: наверное, нет в России региона, в котором хоть один человек не был бы за последний год привлечен к суду «за разжигание межнациональной вражды».

Не миновала чаша сия и Астраханскую область.

Однако с «фашистами» в Астрахани туго. Исторически многонациональный край, где русские, татары, калмыки и казахи много столетий живут бок-о-бок, разделяя и радости, и горести, не слишком располагает к проявлениям национальной вражды. Правда, в Астрахани есть свои «скинхеды» – но они предпочитают, по старинной гопнической традиции, гоняться за хиппи и панками, а «расово неполноценными», кажется, вовсе не интересуются. Преступления на почве национальной неприязни в Астраханской области редки. Так что служителям Фемиды и защитникам госбезопасности, желающим включиться во всероссийскую кампанию, выбирать было особенно не из чего. Игорь Могилев со своими брошюрками подвернулся им очень вовремя.

Кто именно стал инициатором «дела Могилева»? Город или область? Прокуратура или ФСБ? Это нам доподлинно не известно, но кое-какие предположения сделать можно.

Судя по протоколам суда, все началось с того, что в феврале 2006 года некий житель Знаменска, офицер в отставке по фамилии Савчишкин, принес в местное отделение ФСБ все четыре экземпляра могилевского «самиздата», заявив, что эти брошюры дал ему почитать – по знакомству – сам Игорь. А он, мол, нюхом учуял в них что-то неладное и на всякий случай решил отнести в родные органы – пусть они разберутся! По крайней мере, так написано в обвинительном заключении.

Брошюры у гражданина Савчишкина приняли и переправили в прокуратуру. Правда, почему-то не в установленном законом порядке – не составив протокол и вообще не отразив это событие ни в каких документах.
А на суде выяснилось, что Игорь своего «приятеля» Савчишкина никогда и в глаза не видал, не говоря уж о том, чтобы снабжать его своими изданиями. Сам же Савчишкин немедля после своего «гражданского подвига» покинул город и уехал, никому не оставив нового адреса – так что разыскать его и задать ему уточняющие вопросы не представляется возможным.

Можно предположить, что гражданин Савчишкин является штатным осведомителем; а «донос от бдительного гражданина» – очевидно, инсценировка, призванная скрыть, что дело начато по инициативе Знаменского отдела ФСБ. По мнению самого Игоря, органы госбезопасности держали его «на карандаше» уже несколько лет; возможно, образцы его издательской деятельности они каким-то образом раздобыли заранее – «на всякий случай», а, когда понадобилось начать в Астраханской области дело по «модной» статье, пустили эти брошюры в ход.

Так или иначе, Знаменская прокуратура начала дело. 4 марта 2006 года – за три дня до своего двадцать третьего дня рождения – Игорь Могилев оказался за решеткой. И здесь начинается вторая странность этого дела.
Дело в том, что предварительное заключение – то есть помещение в СИЗО до суда – применяется при обвинении в преступлении большой тяжести. Правонарушение по статье 282, согласно законам Российской Федерации, не относится к тяжким преступлениям и не требует заключения под стражу – здесь достаточно подписки о невыезде. И действительно, на сегодняшний день все многочисленные обвиняемые по 282-й статье в самых разных регионах России находятся на свободе. Такова обычная практика.
Но с Игорем все было иначе. С четвертого марта и до сегодняшнего дня знаменская Фемида упрямо держит его за решеткой, не гнушаясь никакими средствами ради юридического оправдания этого.

Уголовное дело против Игоря было возбуждено по статье 282, часть вторая, пункт а: разжигание межнациональной вражды с использованием насилия. О том, что за насилие имелось в виду, семья Могилевых узнала через несколько дней, когда к ним пришел знакомый сына – восемнадцатилетний парнишка по имени Р.
– Простите меня, – понурив голову, проговорил он. – Я там, в милиции, наговорил на Игоря, чего не было... но я не хотел, меня следователь на это подбил!
Выяснилось, что 6 мая (Игорь уже два дня сидел в СИЗО) следователь Мироненко вызвал Р. на допрос. Существует видеозапись этого допроса, демонстрировавшаяся в суде; правда, получить с нее копию, скорее всего, будет сложновато – уж очень ярко она разоблачает нравы и методы Знаменской прокуратуры. На пленке двое следователей, ведущих допрос, обращаются к юноше – кстати сказать, психически неуравновешенному, состоящему на учете в психдиспансере – примерно с такими наводящими вопросами:
– Неужели тебе, русскому, нравится, когда вокруг столько «черных»? Неужели вы с Игорем никогда об этом не говорили? Ага, говорили... И что же, только разговорами и ограничивались? Никогда не пробовали кулаки в ход пустить? Выходит, вы с ним просто трусы, только болтать и умеете? Ну что же, неужели ни разу не было ни одной драки?

Неудивительно, что после нескольких часов такой психологической обработки Р. «сознался». Нет, он не трус! Да, однажды они с Игорем и еще целой компанией молодежи ходили в Капустин Яр бить казахов!
Следователь, обрадовавшись, принялся вытягивать из Р. подробности. Какие-то детали парень сочинял на ходу; других, как ни старался, сочинить не смог.

В окончательном своем виде история избиения казахов выглядела изумительно – хоть сейчас в «Очевидное – невероятное». Из обвинительного заключения мы узнаем, что компания в тридцать человек «русских фашистов» встретилась возле церкви в Капьяре с десятью-пятнадцатью казахскими подростками. Игорь Могилев – заводила в «банде скинхедов» – произнес перед соратниками длинную пламенную речь, в которой указывал на расовую неполноценность казахов и призывал отомстить за все обиды, нанесенные русскому народу азиатами (вот оно, разжигание розни с применением насилия!). Казахи стояли и спокойно слушали. Затем началась драка, в которой Игорь (не дравшийся никогда, даже в детстве) якобы принял активное участие. Происходило все это «в период 2003-2004 гг.» – то есть, по-видимому, бедных казахов лупили два года подряд.

Однако следователь Мироненко, что называется, сам себя перехитрил. Поскольку пресловутая «драка» происходила за чертой города, ее расследованием должна была заниматься другая прокуратура – Ахтубинская. А к моменту допроса в Ахтубинске Р. уже пришел в себя, осознал, что своим хвастовством подставил друга, и заявил твердо и однозначно: ничего подобного не было, он дал ложные показания, поддавшись давлению следствия. Ни одного свидетеля «массовой драки», ни одного потерпевшего от нее Ахтубинской прокуратуре также обнаружить не удалось. В результате на суде смехотворное «применение насилия» даже не рассматривалось.

Однако обратим внимание на странные слова, сказанные следователем Мироненко 4 мая матери Игоря: «Имеется в виду моральное насилие...» Ни о каких драках – ни слова. Очевидно, формулируя статью обвинения, служитель закона еще даже приблизительно не представлял, в каком именно «насилии» будет обвинять Могилева. Зато, приписав ему «применение насилия», он перевел преступление в разряд более тяжких, допускающих заключение под стражу до суда – и что за беда, если это наскоро состряпанное обвинение рассыпалось через несколько дней? Дело сделано – обвиняемый сидит.

Потерпев крах с «применением насилия», Мироненко изыскал новый способ удержать Игоря за решеткой – переформулировал обвинение, добавив к нему статью 280: публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности. И это обвинение тоже лопнуло, не дойдя до суда – никто из друзей и знакомых Игоря Могилева, вызванных на допрос, не слышал от него подобных призывов...

Так или иначе, Могилев оказался в тюрьме. И сидит уже полгода. В одной камере с грабителем и убийцей. Поскольку закон запрещает держать человека в СИЗО более пятнадцати дней, Игоря то и дело перевозят из Знаменского СИЗО в Астраханское и обратно.

Чем объяснить такое рьяное желание Знаменской прокуратуры отнять у родителей сына и потратить на заключенного побольше казенных средств? Игорь – не уголовник, не член какой-нибудь банды, все свои «преступления» совершал в одиночку. Никакой общественной опасности он явно не представляет. Побег тоже очень маловероятен: неужто скромный, «домашний» молодой человек, всю жизнь проживший в тихом Знаменске, примется, подобно бандиту из боевика, бегать от милиции, бросив стариков-родителей и недописанный диплом? И ни на каких свидетелей он повлиять не может, поскольку в конечном счете единственным пунктом обвинения против него остались пресловутые газеты, а единственными значительными свидетелями обвинения – волгоградские эксперты, о которых речь впереди.

«Заключение комплексной психологической и психолого-лингвистической экспертизы» могилевских брошюр – пожалуй, самая поразительная глава этой трагикомической истории. На этой экспертизе строится все обвинение: однако, чтобы перечислить все нарушения, с которыми она проведена, и все нелепости в ее тексте, не хватит и восьми газетных полос.
Отметим лишь некоторые, самые красноречивые моменты.

За экспертизой по делу, расследуемому в Астраханской области, местные служители закона почему-то обратились в Волгоград. Неужто в Астрахани нет собственных психологов и лингвистов?

Конечно, в этом еще нет ничего противозаконного. Как и в том, что все пятеро экспертов, по странному совпадению, трудятся преподавателями в Волгоградской Академии Государственной Службы – учреждении, прямо связанном с системой МВД. А вот то, что заключение отпечатано на официальном бланке Академии Госслужбы с государственным гербом и печатью – уже прямое нарушение закона, согласно которому, эксперт должен представлять свои заключения как частное лицо.

Далее: экспертиза подписана пятью фамилиями – четыре психолога и один лингвист. Этакий плод коллективного творчества. Где в тексте кончается психологическая экспертиза и начинается лингвистическая? Кто из экспертов несет ответственность за каждое конкретное суждение? Темна вода во облацех.

Некоторый свет на методы написания этой экспертизы проливает телефонный разговор адвоката Игоря, Александра Михайловича Никонова, с экспертом-филологом Людмилой Гончаровой. После долгих усилий адвокату наконец удалось застать эксперта на работе и задать ей несколько вопросов.
– Каков лично ваш вклад в эту экспертизу? – спросил он.
– Да я только запятые проверила, и все! – раздраженно отмахнулась дама-филолог.
(Проверила, заметим, плохо – в тексте заключения полно грамматических и пунктуационных ошибок.)
– А предупреждали ли вас об уголовной ответственности за дачу ложных сведений? – не унимался адвокат.
– Никто меня ни о чем не предупреждал! – буркнула дама, явно тяготясь разговором, и бросила трубку.
Вот и еще одно вопиющее нарушение: экспертиза, авторов которой не предупреждали о возможной уголовной ответственности, не может считаться действительной.

И, наконец, главное: сам Игорь Могилев узнал об этой экспертизе, только когда она была уже проведена. Это грубейшее нарушение, лишившее всю экспертизу смысла: по закону, экспертное изучение литературно-публицистических материалов обязательно должно проводиться при участии автора, чтобы он мог сам пояснить, какой смысл вкладывал в те или иные слова.

Но кого и когда в нашей судебной системе интересовало мнение обвиняемого, презумпция невиновности и тому подобная ерунда? «Доктор сказал, в морг – значит, в морг...» – то бишь в тюрьму.
Неудивительно, что текст этой «на коленке сляпанной» экспертизы, результат которой, по-видимому, был предопределен заранее, способен вызвать только смех сквозь слезы.

Никаких утверждений о неполноценности каких-либо народов и рас, оскорблений по национальному признаку, призывов к насильственным действиям против кого-либо и т.д. в текстах Могилева, несмотря на все старания, обнаружить не удалось. Но бравых экспертов это не смутило. Достаточно оказалось того, что в своих изданиях Игорь заявлял себя сторонником национализма и описывал это идеологическое течение в положительных тонах («Национализм – это любовь к своей нации...»), противопоставляя его «интернационализму» и «безликому россиянскому “патриотизму”». Раз националист – значит, нацист; раз любит свою нацию – значит, ясное дело, ненавидит все остальные! Именно такова логика экспертного заключения, львиная доля которого посвящена именно указаниям на то, что Игорь выражал в письменном виде свои симпатии к национализму.

Доказывая это, эксперты ломятся в открытые ворота. Да, политические убеждения Могилева именно таковы. Он никогда их не скрывал – более того, считал нужным распространять. Хорошо известно и то, что в последние годы с подачи высоких инстанций само понятие национализма – во всем остальном мире вполне респектабельного политического течения – в России превратилось в жупел. Но с каких пор исповедание неодобряемых властями политических взглядов сделалось у нас преступлением? Выходит, «демократическая» Россия дошла до уголовных преследований и тюремных сроков за инакомыслие?

Эксперты, по-видимому, сами понимали, что одного указания на национализм Могилева недостаточно. Любовь к своей нации и готовность защищать ее интересы – возможно, и преступление с точки зрения россиянских властей; но в УК такой статьи пока не существует. Велено найти «разжигание межнациональной розни» – значит, требуется именно разжигание. И вот нам предстает такое чудо экспертной мысли:

Под призывом не обязательно понимаются конкретные лозунги. Призывом к возбуждению национальной и расовой вражды и розни можно считать: определение национальной или расовой группы в качестве враждебной, объяснение социальных и экономических бед деятельностью какой-либо национальной или расовой группы, указание на историческую враждебность между национальными и расовыми группами...

Легкое движение пера – и целые разделы истории, социологии, этнологии подпадают под уголовную статью! Теперь, стоит написать что-нибудь вроде: «Армяне и азербайджанцы недолюбливают друг друга», или: «В 1941-1945 гг. русские воевали с немцами», или: «Испанское владычество принесло много бед жителям Нидерландов» – мигом окажешься на скамье подсудимых!

Но, товарищи дорогие, как же так можно? Ведь и ребенку очевидно, что народы и нации не всегда живут дружно – случаются между ними и раздоры. Бывает, что одна национальная группа становится во враждебное отношение к другой; бывает, что одна национальная группа причиняет другой разные беды. Это общеизвестные, широко распространенные явления, древние, как само человечество. Из страха перед «возбуждением вражды» объявлять их несуществующими и запрещать о них говорить – не значит ли впадать в двоемыслие гораздо худшее, чем практиковалось при пресловутом «тоталитарном режиме»?

Оттого, что кошку запретят называть кошкой, она не превратится в безобидного мышонка. На сегодняшний день национальный вопрос стоит в России весьма остро – это ясно показывают хотя бы последние события в Кондопоге. Замалчивать эту проблему, затыкать рот тем, кто смеет указывать на рост межнационального напряжения – не только безрассудно, но и преступно.

Национальная проблема не обошла стороной и Знаменск. Несмотря на «закрытый» статус города, за последние два-три года в нем чрезвычайно увеличилось число приезжих с Кавказа: эти люди с удивительной легкостью проникают на закрытую территорию, прописываются здесь, обзаводятся своим бизнесом – и именно с их появлением городская молва связывает все более широкое распространение в городе наркотиков и «паленой» водки. Вот чем стоило бы заняться Знаменской прокуратуре! Проверить те факты, о которых говорят жители города и о которых, в частности, упоминал в своих газетах Игорь Могилев...

Впрочем, довольно прекраснодушных рассуждений – толку от них не будет. Едва ли заключение волгоградских экспертов обусловлено малоумием или непониманием ситуации. Скорее всего, эти люди прекрасно понимали, что делают и чего от них хотят. Не случайно сейчас они, по сути, скрываются от суда – не являются на заседания, несмотря на повестки. Видимо, догадываются, что адвокат Игоря готов задать им немало «неудобных» вопросов – о том, каковы их связи со Знаменской прокуратурой, как формулировалась просьба об экспертизе и был ли предопределен ее результат.

Суд над Игорем Могилевым начался 19 июня 2006 года. Дело движется очень неторопливо – примерно по два заседания в месяц. На все ходатайства адвоката об освобождении подсудимого из-под стражи (если заключение еще могло быть чем-то оправдано во время следствия, то сейчас оно совершенно бессмысленно) судья Александр Шалаев отвечает отказом. Не трогают его ни горе родителей Игоря, ни указания на его тяжелое семейное положение (тяжелобольной отец, брат-инвалид, за которым нужен постоянный уход). Зимние морозы давно сменились весенней прохладой, прохлада – изнуряющей жарой. Теперь на смену жаре придут дожди – и их Игорь тоже встретит за решеткой...

Но не все так безысходно. В войне государственной репрессивной машины против одинокого студента у Игоря нашлись союзники.
После неудачи с двумя знаменскими адвокатами, очевидно работавшими «заодно» с прокуратурой, Могилевы отправились в Волгоград, к редактору газеты «Колокол» Станиславу Викторовичу Терентьеву, которого знали через Игоря – попросить у него помощи и совета.

Станислав Викторович охотно взялся за дело. Он нашел Игорю нового адвоката – волгоградца Александра Михайловича Никонова, человека честного, упорного и хорошо знающего свое дело. А поскольку Могилевы сильно потратились на предыдущих адвокатов, и выплаты еще одного гонорара скромный семейный бюджет мог не выдержать, Терентьев рассказал о «деле Могилева» на страницах своей газеты и объявил всенародный сбор средств в помощь Игорю. Благодаря многим читателям газеты из Волгограда и области необходимая сумма была собрана быстро и без труда.

Опубликовав в своем издании подробный материал о судилище над Игорем, Терентьев напечатал дополнительный тираж газеты и с помощью нескольких добровольных помощников распространил его в Знаменске. Правдивый рассказ о том, что происходит в городе, поступил буквально в каждый подъезд, в каждый почтовый ящик. Это оказалось достаточно эффективно. Трудно было ожидать, что жители городка, привыкшие к военной дисциплине, осмелятся на открытое выражение недовольства – этого и не случилось; но, по крайней мере, на Алексея Ивановича и Людмилу Анатольевну в городе перестали коситься как на «родителей фашиста». Страх и неприязнь сменились сочувствием – и пониманием, что такое могло случиться с каждым, кто осмеливается иметь свое мнение и его высказывать.

Нашлись у Игоря друзья и в Москве. Внимание к его судьбе проявил депутат Государственной Думы Николай Владимирович Курьянович, известный своим неравнодушием к проблемам национального угнетения и притеснения русских. Он подал запрос о «деле Могилева» в Генеральную прокуратуру; как профессиональный юрист, представил суду консультативное заключение по делу Игоря, в пух и прах разбивающее данные пресловутой «экспертизы»; наконец, помог адвокату Никонову связаться с несколькими специалистами – филологами, психологами, политологами, юристами, представившими свои экспертизы текстов Могилева.

Нетрудно догадаться, что заключения этих четырех или пяти неангажированных экспертиз разительно отличались от творения Волгоградской Академии Госслужбы. И столь же легко догадаться, что ни одна из них не была приобщена судом к делу.

И что в этом удивительного, если доподлинно известно, что каждое заседание по делу Могилева сопровождается продолжительными телефонными переговорами судьи с Астраханью? Интересно, какие инструкции и от кого он получает во время этих разговоров?

Звонки судьи в Астрахань не случайны. Знаменские служители Фемиды, как видно, не ожидали, что у Игоря найдутся заступники, что единомышленники будут бороться за него. Теперь они, судя по всему, пребывают в растерянности и уже жалеют о том, что начали это хлопотливое и неудобное дело.

А впереди у них еще много проблем. На последнем заседании, 28 августа, суд оказался в тупике: адвокат настаивает на допросе экспертов – а эксперты на суд не являются. По закону, в такой ситуации необходимо либо привлекать экспертов к даче показаний силой, с помощью судебного привода, либо назначать повторную экспертизу; ни то, ни другое судью явно не устраивает.

К тому же на последнем заседании вскрылись новые любопытные обстоятельства. Как известно, 282-я статья предполагает публичное распространение зловредных призывов; не было публичности (например, статья не вышла в печать) – не может быть и дела. Так вот: адвокат Никонов, проведя собственное расследование, обнаружил, что через систему киосков «Волга-рас(а)-печать» материалы Могилева не продавались! Оказывается, директор фирмы, к которому они поступили, смущенный «неформатным видом» газеты и действуя из соображений «как бы чего не вышло», попросту уничтожил весь тираж!

Если стороне обвинения не удастся опровергнуть эту информацию, то дело должно просто рассыпаться. О какой «публичности» можно говорить, если пресловутых «разжигательных» текстов не видел никто, кроме самого Игоря, нескольких его друзей и работников госбезопасности?

Если бы прокурор и судья руководствовались в своих действиях только законом, Игорю больше нечего было бы опасаться. Однако слишком многое указывает на то, что на позицию судьи Шалаева «давят» некие более могущественные силы. Очень вероятно, что он просто пропустит эту «бомбу» мимо ушей – так же, как до сих пор пропускал мимо ушей все свидетельские показания в пользу подсудимого.

---

Наталья Холмогорова