Результаты «минаретного» референдума в Швейцарии — лишь часть естественной реакции местного населения на глобальную экспансию ислама. Можно с уверенностью предположить, что радикализация антиисламских настроений во всем мире будет нарастать. Это также неизбежно и естественно, как и негативная реакция на распространение глобального евроатлантического проекта или в свое время расширение географии советско-коммунистической системы.

57,5% граждан Швейцарии, одного из символов европейской культуры, на поверку оказались прирожденными ксенофобами и потенциальными фашистами. По крайней мере именно так квалифицировали бы этих людей российские либералы, если бы подобный референдум проходил в нашем Отечестве. Теперь оказывается, что такие пороки в массовом порядке свойственны не только русским, как это модно сейчас считать в России, но и просвещенным европейцам. Мир в шоке. На самом деле все всё отлично понимают, но пытаются соблюдать правила игры в толерантность. То, что крайне серьезные проблемы с мусульманами в Европе лавинообразно нарастают с каждым годом, — секрет Полишинеля. И дело не только в минаретах.

СКРИЖАЛИ

В прошлом веке итальянские мусульмане обратились к Муссолини с просьбой о строительстве мечети в Риме. Ответ дуче: только после того как будет возведен католический храм в Мекке.

ЛОВУШКА ТОЛЕРАНТНОСТИ

Увеличивающееся в геометрической прогрессии количество мигрантов из мусульманских стран с каждым годом оказывает все более серьезное давление на социальную систему Европы. Примером может служить ситуация с немецкими переселенцами из Турции. С 1979 по 2000 год численность турецкой диаспоры увеличилась в Германии более чем вдвое — с 3 до 7,5 млн человек. Но при этом число работающих турок осталось примерно на уровне 1979 года — всего лишь около 2 миллионов.

Объясняется это просто. Вопервых, турки в массовом порядке перевозят в Германию всех своих родственников, которые уже предпочитают не работать, а сидеть на разного рода пособиях, откровенно эксплуатируя ту систему высоких социальных стандартов, которую немцы создавали десятилетиями. Во-вторых, и среди тех, кто появился на свет уже в Германии, распространено паразитическое отношение к жизни — «кем бы ни работать, лишь бы не работать». И это распространенная практика не только для турок (они еще не худший вариант), но и для подавляющего большинства мигрантов-мусульман во всех странах Европы. Развитая европейская система соцобеспечения порождает синдром принципиального иждивенчества. Ведь никто не станет отрицать, что именно за более сытой и беззаботной жизнью мусульмане едут в Европу, покидая свои родные страны. А нежелание (или неспособность) в полной мере интегрироваться в европейское общество создает питательную среду для размножения экстремистских идей.

В результате тот экономический эффект, который в свое время Европа получила от рабочей миграции, давно нивелирован теми издержками, с которыми неизбежно сталкиваются многие европейские государства в связи с возрастающим потоком мигрантов. А когда все это сопровождается еще и требованиями диаспор решить все их проблемы за государственный счет, а заодно и культурной экспансией в сочетании с ростом экстремизма, то и у непоколебимо спокойных швейцарцев начинают сдавать нервы. Как остановить процесс исламизации в Европе, в общем-то никто не знает. Европейцы сами попали в ловушку толерантности, открытости и мультикультурности, которую мастерили долгие годы. В том, что европейцы угодили в «исламский капкан», сыграл свою роль и их тотальный отказ от традиционной христианской идентичности, которая на протяжении многих веков позволяла не только динамично развиваться, но и осуществлять внешнюю экспансию, успешно переваривая инокультурные включения в европейскую нацию.

В XX веке Старый Свет ступил на путь добровольного разрушения своего цивилизационного кода, создавая некую новую, постхристианскую Европу, которая пока демонстрирует крайнюю рыхлость и неэффективность при столкновении с иными традиционными культурами (особенно если они обладают мощным идеологическим зарядом). Европейцы вместо христианства изобрели себе новую веру — веру во всесилие экономических факторов, которые в сочетании с демократическими институтами и общечеловеческими ценностями (в традициях теорий европейского гуманизма) помогут достичь максимального материального комфорта. Правда, оказывается, что на довольно большое количество людей в мире эти факторы действуют не совсем так, как задумывали европейские теоретики, или не действуют вовсе. Очевидно и другое. Швейцарский референдум, как, к примеру, и российская Кондопога, — это всего лишь мелкие, периферийные эпизоды того самого столкновения цивилизаций, которое абсолютно реально, что бы по этому поводу ни говорили разного рода записные гуманисты. Это проблема обостряющейся конкуренции различных проектов глобализации мира, одним из которых становится ислам. Имеет смысл рассмотреть некоторые технологические особенности его внешнего позиционирования, отбросив модные толерантно-ханжеские табу, мешающие трезвому анализу ситуации.

В последние десятилетия стало абсолютно очевидно, что ислам превратился в проект, принципиально претендующий на глобализацию мира по своим законам. Заявления по этому поводу исламских активистов и некоторых групп мусульманских элит, попытки выстраивания разного рода глобальных сетевых структур и системы солидарности по признаку веры не оставляют сомнений в наличии таких амбиций. По крайней мере заявка на такой проект подана.

Глобальная миссия ислама приобрела принципиально новое звучание и формы в свете изменения специфики этого мира — разрушения биполярной системы, появления новых технологических возможностей (включая качественный скачок в развитии масс-медиа и средств связи), укрепления ресурсной базы проекта (за счет изменения роли нефтедобывающих стран в мировой экономической системе), а также в связи с более «открытым» миром и динамизацией (в сравнении с прошлыми веками) миграционных потоков. Самое же главное заключается в том, что исламский проект резко политизировался уже на новом уровне и получил возможность действительно глобального влияния на мировые процессы. Чем дальше, тем больше он мутирует из чисто религиозного в религиозно-политический, а затем и в политико-религиозный. Конечно, процесс этот начался не вчера, но именно сейчас он приобрел новые формы и особый динамизм.

По иронии судьбы все эти благоприятные возможности для исламского проекта были открыты Западом, осуществляющим собственный глобальный замысел в своих интересах и по своему плану, но теперь пожинающим его неизбежные побочные эффекты. Либеральный план глобализации с обреченностью самоубийцы продолжает ступенька за ступенькой строить ту лестницу, по которой ислам (да и не только он) поднимается на качественно новый уровень развития.

Интересно здесь то, что исламский проект по своим технологическим целям мало чем отличается от либерального евроатлантического, которому себя противопоставляет. И Запад, и исламский мир считают необходимым не мытьем так катанием заставить весь мир жить по тем правилам, которые они считают универсальными и полезными, независимо от того, что по этому поводу думает остальное население планеты. Подход не нов. Так же вели себя и предшествующие глобализаторы, к примеру, коммунисты, потерпевшие поражение. Они тоже противостояли либеральному проекту, но технологические цели были тождественны — привести мир к единому, унифицированному знаменателю.

И в этом смысле совершенно не удивительно, что исламисты в качестве основного своего врага выбрали именно западную цивилизацию, а не Китай или Индию с Бразилией и даже не Россию с ее ядерным потенциалом. Потому что Китай, Индия, Россия и Бразилия на сегодняшний день не имеют собственных глобальных проектов, вселенской идеологии, которую можно было бы экспортировать во внешний мир. Именно по этой причине западная цивилизация ведет открытые бои за влияние именно с исламским миром, а с остальными конкурентами пока решает вопросы другими средствами.

СКРИЖАЛИ

В 1974 году президент Алжира Хуари Бумедьен заявил в выступлении перед Генеральной Ассамблеей ООН: «Однажды миллионы людей покинут южное полушарие, чтобы проникнуть в северное. Уж конечно, не как друзья. Ибо они придут, чтобы завоевывать. И они завоюют вас, населив северное полушарие своими детьми. Чрево наших женщин принесет нам победу».

СТОЛКНОВЕНИЕ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

У исламского проекта, несомненно, есть свои сильные стороны. В первую очередь, это наличие четкой и внятной идеологии, нравственных ориентиров, системы ценностей, которая противостоит современной квазирелигии потребления, гедонизма и релятивизма, которую проповедует сегодняшний Запад. Собственно, такой системой ценностей обладают в той или иной мере все крупные мировые религии, по крайней мере монотеистические. И уж совершенно точно такой системой обладает христианство. Проблема Запада в том, что он добровольно отказался от веры и пытается убедить отступиться от нее всех остальных. По сути, сегодняшний Запад проповедует новое язычество, которое с неизбежностью вступает в конфликт с любым монотеизмом. Со своим христианским единобожием западные язычники уже разделались. А исламский монотеизм на сегодняшний день наиболее динамичен, прост, доступен и имеет глобальные амбиции.

Он обладает сводом доходчивых правил повседневной, бытовой жизни, которые, откровенно говоря, заменяют малограмотному в своей массе мусульманскому большинству богословские тонкости, доступные ограниченному кругу духовенства и исламских интеллектуалов. В повседневной жизни ислам дает простые ответы на сложные вопросы. Иногда эти ответы слишком просты, намного проще, чем в других мировых религиях, и это не может не привлекать огромное количество людей.

Второе несомненное преимущество — позитивная демография исламских стран. Мусульман в мире становится все больше, в первую очередь по причине высокой рождаемости, обусловленной как религиозноидеологическими причинами, так и низким уровнем развития большинства мусульманских стран. Бедность всегда подталкивает к многодетности как гарантии выживания рода. Она же придает динамизм и миграционным потокам. Миллионы мусульман бегут из своих стран, не имея там никаких перспектив. Общая религия позволяет им сохранять идентичность в западном мире, вести особый образ жизни, относительно успешно сопротивляться культурной интеграции, консолидироваться в закрытые сообщества, что всегда эффективнее для отстаивания групповых интересов. Они сохраняют связи с родиной, а также остаются действующими участниками глобального исламского проекта. Третье преимущество — рост ресурсной базы. Современное разделение труда и тенденции развития того же общества потребления требуют с каждым годом все больше энергии. Эта энергия есть у стран исламского мира в виде нефти и газа. Деньги, получаемые от продажи углеводородов, вкладываются в прямое или косвенное продвижение глобального исламского проекта. Это хорошо видно на примере бывших советских республиках, где исламизация спонсируется из-за рубежа.

Однако у исламского проекта есть и совершенно очевидные недостатки, которые создают и будут создавать проблемы для его дальнейшего продвижения. При некоторых условиях проблемы могут стать настолько серьезными, что выльются в глобальную конфронтацию исламского проекта со всем остальным миром. Собственно периферийные бои идут уже сейчас. Вопрос лишь в том, перерастут ли они в глобальное столкновение.

Главный недостаток исламского проекта резонирует с его главным достоинством. Да, ислам пытается активно продвигать систему ценностей, альтернативную западной цивилизации. На этом он, несомненно, зарабатывает симпатии миллионов. Но одновременно исламский проект демонстрирует и крайнюю избирательность, высокую степень нетерпимости к любому инакомыслию. Ислам рисует позитивную картину будущего исключительно для тех, кто принял мусульманство. Таким образом, автоматически сужаются и электоральная, так сказать, база, и поле для маневра, и основания для утверждения нравственного преимущества. Исламский проект вовсе не намерен доказывать человечеству свою моральную правоту. Да ему и нет дела до человечества в целом. Если оно не выбрало истинную веру — тем хуже для него.

 Например, в связи с «минаретным» референдумом парламент Турции заклеймил позором всю Швейцарию, обозвав ее жителей расистами, и призвал к толерантности и веротерпимости. Однако было бы интересно посмотреть на реакцию турок, если бы им напомнили, на чьей территории расположилась современная Турция и как она ее получила. Или, к примеру, в подтверждение веротерпимости попросили бы водрузить крест над Софийским собором в Стамбуле (бывшем Константинополе).

Глобальный политический проект, если он действительно пытается быть эффективным, не может проявлять такую вопиющую негибкость. Точнее, может, но в этом случае он обречен на провал. Глобальность как раз и подкрепляется универсальностью и общедоступностью модели, которую предлагает тот или иной проект. С технологической точки зрения необходима высокая степень свободы инкорпорирования в проект и позитивная перспектива будущего, открывающаяся для любого человека, независимо от его особенностей. Проект должен выглядеть привлекательным. Невозможно не признать за либерализмом высокой технологической эффективности его проекта глобализации. Он берет тем, что обещает модель счастливого будущего всем людям планеты, независимо от их религии, национальности, взглядов, благосостояния, роста, веса и так далее. Одновременно он апеллирует к тем проявлениям человеческой натуры, которые свойственны всем людям без исключения.

Исламский проект, напротив, выглядит не как борьба за некую истину, религиозную идею, а как средство борьбы мусульманских этносов за место под солнцем в этом мире. Проще говоря, в основе борьбы исламского проекта с Западом (и всем остальным миром) лежит не моральная правота, не противостояние системе пороков и греха (как это порой представляют исламские интеллектуалы), а всего лишь попытка отстоять свое право жить так же сытно и сладко, как и Запад, но на свой манер.

Это со всей очевидностью выражается в агрессивной тактике мусульманских диаспор, заселяющих новые территории. Мигранты не столько занимаются демонстрацией какого-то альтернативного, более нравственного, более привлекательного образа жизни и системы ценностей, сколько просто стараются физически вытеснять коренное население с исконных территорий, навязывая ему новые, чуждые для него формы жизни, вроде строительства пресловутых минаретов в Швейцарии. Ислам становится для них просто прикрытием и самооправданием в банальной борьбе за сферы влияния. Причем исламом же нередко оправдываются и откровенно криминальные методы этой борьбы.

Не добавляет привлекательности исламскому проекту и безумная роскошь, практикуемая многими (в первую очередь арабскими) элитами на фоне бедности основных масс мусульманского населения планеты. Нефтяные шейхи дают сто очков вперед евроатлантическому гедонизму. Не заметить их мотовства невозможно, они с явным удовольствием демонстрируют свою роскошь миру. Все это в значительной степени обнуляет для немусульманских стран морально-нравственные преимущества религиозной концепции исламского проекта, о которых говорилось выше, потому что в реальной жизни мусульманские ценности действуют весьма выборочно и остаются лишь теорией. По сути, это тот же релятивизм и двойной стандарт, только под другой крышей. Несправедливость, притеснение и насилие в реальной жизни плохи не сами по себе, а только тогда, когда ущемляются права мусульман. В отношении же остальных они вполне допустимы. Но в таком случае ценности ислама оказываются не универсальными и не безусловными, а значит, и не столь актуальными для всего человечества.

ЭНЕРГИЯ ИСЛАМА

Главная проблема внешнего позиционирования ислама — его отрицательный имидж. Скажем откровенно, лицом исламского проекта сегодня являются террор и агрессия. И, к сожалению, дело здесь не только в предвзятости недружественных СМИ. Можно однозначно утверждать: умеренный и традиционный ислам, здравые мусульманские интеллектуалы повсеместно проигрывают борьбу исламским радикалам и уже стремительно радикализирующимся мусульманским массам, так называемой улице.

Если, конечно, такая борьба вообще ведется. Иногда возникает подозрение, что развитие экстремистских тенденций не вызывает особых протестов у традиционного духовенства, так как радикалов удобно использовать как таран для завоевания новых территорий и ресурсов. Впрочем, это лишь догадка. Но в любом случае, если бы не поддержка государственных властей и правящих элит, во многих странах умеренные мусульмане быстро и окончательно стали бы маргиналами, так как в свободной конкуренции их шансы на победу над радикалами оказались бы равны нулю. Мусульманская «улица» сегодня, как никогда, склонна к поиску самых простых ответов на самые сложные вопросы. И насилие представляется ей вполне допустимым, а порой и предпочтительным способом решения проблем.

Исламские лидеры пытаются убедить весь мир не верить своим глазам. Они говорят, что экстремизм это искажение, что ислам — это религия мира, что у террористов нет национальности и вероисповедания. Но теоретикам исламского проекта необходимо понять, что в это практически невозможно поверить, когда почти ежедневно со всех концов света приходят сообщения об убийствах, взрывах и других преступлениях, демонстративно совершаемых «во имя Аллаха». Ничего подобного не совершается представителями других религий. Никто не идет взрывать дома «во имя Христа» или расстреливать людей «во имя Будды». Да и практика личного, бытового общения с мусульманскими диаспорами в разных странах мира, мягко говоря, не дает ощущения того, что ислам — это действительно религия мира.

Видя все это, большинству немусульман крайне трудно относиться к исламскому проекту терпимо, пытаясь сосредоточиться на том, что исламская цивилизация когда-то дала миру плеяды блестящих философов и ученых. Основная масса людей живет сегодняшним днем. А в сегодняшнем дне внешний имидж исламского глобального проекта выглядит эгоистично-агрессивным и мало чем отличающимся от его конкурентов. Исламский проект ищет счастья для мусульман. Причем для воплощения этой мечты все средства хороши. Такая постановка вопроса ведет в тупик. Между прочим, именно агрессивное продвижение подорвало в свое время и позиции другого глобального проекта — советскокоммунистического, который выработал достаточно привлекательную и универсальную модель позитивного будущего. Глупо спорить с тем, что на определенном этапе популярность этого проекта носила поистине глобальный характер. Если бы это было не так, то никакой биполярный мир, в котором коммунистический проект на равных спорил с западным, был бы невозможен. Но одной из причин, обрушивших его, стала именно склонность к насилию в решении поставленных задач осчастливливания всего человечества. Или, по крайней мере, глобальный образ этого проекта, как склонного к насилию.

И здесь бессмысленными и даже смешными выглядят заявления мусульманских лидеров о том, что ислам — это одно, а радикалы — это совсем другое. Что, мол, это внутренние проблемы исламского мира. У большинства немусульман возникает законный вопрос: если это действительно отклонения, если это ваши внутренние проблемы, то почему их должны решать не вы сами? Добейтесь, чтобы не радикалы правили бал, чтобы не они формировали внешний имидж проекта. Тогда и отношение к вам изменится, и эффективность ваших усилий повысится.

Но, к сожалению, адекватного понимания этих проблем, судя по всему, нет даже в мусульманских элитах. Исламский мир в массе своей проявляет неспособность к серьезной саморефлексии и «работе над ошибками». В собственных проблемах мусульманские лидеры и «улица» склонны винить кого угодно, только не себя. О причинах этого явления можно спорить, но его наличие отрицать сложно. Уверенность в себе — это неплохо, пока она не перерастает в нарциссизм и убеждение в собственной избранности. Для политического, глобального проекта сознательный отказ от самоанализа чреват неизбежным поражением. Это, кстати, всех касается.

Еще одна серьезная проблема внешнего позиционирования исламского проекта — его зависимость от непосредственных конкурентов. Исламский проект уже давно утратил лидерство в развитии науки и техники и не демонстрирует способности к самостоятельному развитию на новом технологическом уровне. Исламский мир перестал дарить человечеству великих ученых, талантливых изобретателей и философов. Открытия, инновации, эффективные технологии и социальные методики даже самые богатые мусульманские страны импортируют извне. Развитие носит сугубо экстенсивный и заимствованный характер. Есть, конечно, исключения, но в массе своей это именно так. Причем иногда создается впечатление, что исламский проект и не стремится к подлинному, а не покупному лидерству. Молодежь не тянется к учебе и занимается в итоге низкоквалифицированным трудом, реализуя свой потенциал в торговле, посредничестве, криминальном бизнесе. Верх мечтаний — статус военного, юриста или экономиста.

Не исключено, что определенную роль здесь играют и вопросы мировоззрения. Именно сверхидеологизированность, сверхполитизированность и непримиримое противопоставление себя остальному миру, столь модные сейчас в исламской среде, а также внушение самим себе идеи об избранности и непогрешимости как раз и лишает стимулов к развитию, загоняет в пещеры афганских (или кавказских) гор. Зачем развиваться, если ты уже избранный? Зачем о чем-то думать, если за тебя уже подумали? Зачем чтото изобретать, если русские изобрели «Калашников» и он прекрасно стреляет? Зачем учиться на чужом опыте, если это опыт неверных? На самом деле это как минимум тормоз для развития, а как максимум — тупик.

Ко всему прочему, прибыли мусульманского мира — это, в первую очередь, деньги Запада, выплачиваемые за нефть и газ. И лишь до тех пор, пока западные страны будут играть в ближневосточные нефтяные игры, арабы смогут спонсировать глобальный исламский проект. Не хотелось бы углубляться в различные теории заговоров, но нельзя не заметить, что это странная двойная игра, в которую многие мусульманские элиты играют сознательно. Атомная бомба, которой владеет Пакистан и так жаждет завладеть Иран, проблемы не решает. Понимают это исламские лидеры или нет, но нынешнее позиционирование обрекает их проект на вечную зависимость от тех, кого они так яростно критикуют. А зависимость всегда означает и подверженность влиянию. Более того, сколько бы ни расширялись исламские диаспоры в Европе, США или других развитых странах мира (включая Россию), в настоящее время они не смогут выжить, не паразитируя на достижениях своих конкурентов. Поэтому стремление к вытеснению или даже уничтожению соперников для исламского проекта на сегодняшний день грозит собственной гибелью. В этом месте круг замыкается.

Исламский глобальный проект (или хотя бы заявка на него) на сегодняшний день не демонстрирует способности к моральному и технологическому лидерству в мире. Моральное первенство невозможно, так как ислам строго ориентирован только на интересы мусульман. А технологическое — в связи с нежеланием или неспособностью формулировать инновационную повестку дня. Строго говоря, все это свидетельствует о внутренней незрелости и непроработанности исламского политикорелигиозного проекта, который при этом обладает огромными амбициями. Однако пока масса внутренних трудностей и отсутствие консолидации внутри исламского мира не позволяют ему осознать все эти проблемы в полной мере. Исламскому проекту для повышения эффективности нужны масштабные качественные внутренние реформы. В реальности же нежелание признать проблемы только стимулирует рост агрессии. Ставка делается на экстенсивное распространение как способ откладывать решение проблем до бесконечности. В этих условиях сопротивление глобальному исламскому проекту повсеместно будет только нарастать. Исламским теоретикам не стоит обольщаться переходом в ислам небольших групп населения в традиционно немусульманских странах. Эти группы обречены оставаться маргиналами, что со всей очевидностью и показали 57,5% голосов на «минаретном» референдуме в Швейцарии.

ФАКТЫ

Крупнейшая мусульманская община обитает во Франции. Она насчитывает 7 млн человек (10% населения страны). В Германии проживает 3,5 млн мусульман. В Британии ислам исповедуют 1,5 млн жителей. Мусульманские общины Италии и Нидерландов также приближаются к отметке в миллион человек. Диаспоры разбросаны по всем без исключения западноевропейским странам, включая Финляндию и Ирландию. В целом в Европе проживают более 20 млн мусульман. И это только по официальной статистике, которая не учитывает огромного числа нелегальных иммигрантов, исповедующих ислам. Самой радикальной общиной считается французская (некоторые политологи предсказывают, что Франция станет первой исламской страной Западной Европы). Французские арабы куда более политизированы, чем турки, проживающие в Германии и Северной Европе, и куда хуже адаптированы к французской культуре, чем индусы и пакистанцы к английской. Что касается швейцарской общины, то она насчитывает 400 тыс. человек. В первую очередь это выходцы с Балкан: албанцы и босняки. Албанская диаспора вызывает в Европе негативные эмоции, поскольку ассоциируется с организованной преступностью — работорговлей и наркотрафиком. По словам экспертов, помимо неприязни к албанцам в Швейцарии существуют также стойкие антитурецкие настроения. Неслучайно организаторы референдума ссылались на стихотворение, которое когда-то цитировал премьер Турции Реджеп Таип Эрдоган: «Мечети — наши казармы, минареты — наши штыки».

 * ПАТРИК БЬЮКЕНЕН, американский консерватор, бывший кандидат в президенты США, автор книги «Смерть Запада»:

Старая Европа вымирает. В прошлом столетии исконное белое население достигло пика рождаемости. Сейчас даже в католических странах, таких как Испания и Италия, детей рождается не больше половины от того числа, которое требуется для сохранения национальной идентичности. Любопытно, что единственное европейское государство, в котором наблюдается рост населения, — это мусульманская Албания. Европе нечего противопоставить массовому нашествию эмигрантов из исламских стран, которые не желают ассимилироваться. На наших глазах возникает два параллельных мира. Замкнутые эмигрантские общины живут по законам шариата, симпатизируют террористам и с пренебрежением относятся к европейской культуре, религии и истории. Все это напоминает позднюю Римскую империю, которую заполонили варвары, отказывавшиеся чтить римские традиции. Только европейские мусульмане вдобавок еще и требуют для себя особых прав и привилегий, указывая на то, что они принадлежат к «угнетаемому меньшинству». Правда, согласно статистическим данным, такое положение вещей сохранится недолго. В XXI веке мы увидим «закат Европы»: народы, которые несколько веков подряд господствовали над миром, фактически исчезнут, растворившись в исламской умме.

За физической смертью европейских народов стоит отказ от собственных корней. Отрекшись от христианского мировоззрения и заменив его гедонистическими ценностями, они подписали себе смертный приговор. Утратившие веру европейские индивидуалисты живут лишь настоящим моментом и не способны противостоять натиску молодой исламской цивилизации, движимой религиозным фанатизмом. Конечно, по экономическим показателям исламский мир отстает от Европы. Совокупный ВВП 22 арабских стран не превышает ВВП Испании. Однако в решимости и способности к завоеваниям стареющие страны ЕС явно проигрывают мусульманским соседям. Западу недолго осталось наслаждаться dolche vita: на месте Европы возникнет Еврабия, а Соединенные Штаты превратятся в МексАмерику. Если в 1950-е годы белые люди составляли 35% населения планеты, в 1960 — 25%, сейчас их — 16%, а к середине XXI столетия останется лишь 10%. Причем это будет самая пожилая часть населения. Что бы ни говорили оптимисты, западную цивилизацию ждет неминуемая гибель. Когда самолет, который летел на высоте в 30 тыс. футов, начинает падать, пассажирам кажется, что у команды достаточно времени, чтобы спасти его. Однако чем ниже он опускается, тем менее вероятно, что кто-нибудь сумеет предотвратить катастрофу.

* АЛЕН ТУРЕН, французский философ и социолог, профессор Парижского университета:

Исламизация — серьезная угроза для Франции. После крушения империи выходцы из стран Магриба заполонили крупные французские города. Мусульмане мигрировали также из Турции и из государств Черной Африки. Большая часть мигрантов, особенно французские арабы, не готовы принять европейские ценности и светскую культуру и предпочитают жить замкнутыми общинами. Более того, они начинают диктовать свои условия коренному населению Франции. Когда ученицы отказываются слушать курс биологии на том основании, что им рассказывают о сексуальности в присутствии мальчиков, или не желают посещать уроки истории, которые не соответствуют духу Корана, когда муж не дает врачу сделать укол своей жене, поскольку не хочет, чтобы к ней прикасался мужчина, мы теряем старую Францию, страну агностиков и рационалистов. Агрессивность французских мусульман во многом объясняется социальным неравноправием: ведь у них практически нет шансов сделать карьеру в обществе, где царят антиисламские настроения. Нищета, замкнутость общин, огромный процент неудачников — все это создает прекрасную почву для распространения радикальных исламистских учений.

* МИХАЭЛЬ ШТЮРМЕР, профессор Нюрнбергского университета имени Фридриха-Александра, советник немецкого правительства по вопросам внешней политики:

Турки-мусульмане никогда не смогут ассимилироваться в Германии. Конечно, они вносят большой вклад в немецкую экономику. Им принадлежит около 50 тыс. предприятий малого и среднего бизнеса, они держат продовольственные и текстильные магазины, работают в сфере услуг. Однако это люди с иным менталитетом, и рост их числа в Германии угрожает нашей идентичности. Тем более что в стране нет адекватной миграционной политики, не говоря уже о стратегии ассимиляции. Долгое время мы даже не требовали от мигрантов знания немецкого языка. Чудовищная степень политкорректности, связанная с комплексом вины за нацистские преступления, в итоге может сослужить нам дурную службу. Опасаясь услышать обвинения в неонацизме, немцы закрывают глаза на то, что творится в турецких кварталах.

Правда, стоит отметить, что мы находимся в более выигрышном положении, чем французы. Турки не могут ассимилироваться, но они по крайней мере принимают наши правила игры, адаптируются к немецкому образу жизни. Чего никак не скажешь о французских арабах — выходцах из стран Магриба. Во Франции есть целые регионы вроде Эльзаса на востоке и Прованса на юге, которые постепенно превращаются в островки Еврабии. Существует также арабский пояс вокруг Парижа. Французы, оказавшиеся в этих районах, не узнают собственную страну и чувствуют себя так, словно они попали в Северную Африку.

* СЭР ДЭВИД ЛОГАН, посол Великобритании в Турции в 1997—2001 годах, директор Центра исследований проблем безопасности и дипломатии Бирмингемского университета:

Мы всегда поощряли миграцию, по нимая, что Британии необходима свежая кровь. Не пугает нас и новая миграционная волна из мусульманских стран. Скорее, наоборот, мы видим в ней возможность обновления. Чтобы не превратиться в старое белое христианское общество, Британия должна быть открыта для исламских мигрантов. Они дарят эликсир молодости стареющему королевству. В Бирмингеме, например, который является вторым по величине британским городом, мусульмане составляют почти половину населения, а если говорить о молодом поколении — большинство. Именно это обеспечивает успешное развитие городской экономики. Стоит отметить, что до 11 сентября вообще не существовало понятия «британский мусульманин»: мигранты делились на выходцев с Ближнего Востока, из Южной Азии и Африки. Многие из них давно уже вошли в средний класс и не имели ничего общего с радикальными течениями ислама. И хотя жители Бирмингема оказались среди «воинов джихада» в Афганистане и были осуждены за террористическую деятельность в Йемене и Израиле, это еще ничего не доказывает. В семье, как говорится, не без урода. Традиционная для британцев толерантность по отношению к людям, исповедующим ислам, позволит нам изолировать радикалов и ассимилировать умеренных мусульман, доказав, что и Сэмюэль Хантингтон (создатель теории о столкновении цивилизаций), может ошибаться. Французы критикуют нас за излишнюю лояльность, утверждая, что в Лондоне и Бирмингеме находят убежище террористы всех мастей. Однако жесткая антиклерикальная политика Франции — не для нас. У среднестатистического британца в голове не укладывается, как можно, например, ввести запрет на ношение хиджабов, заставив людей отказаться от собственной идентичности. Мы считаем это типичным проявлением секулярного деспотизма, который зародился в эпоху Французской революции. Англия не переживала революции такого рода и поэтому с большим уважением относится к чужим религиозным ценностям.