Подобно тому, как правоверные мусульмане молятся, обратившись лицом к Мекке, прогрессивная интеллигенция на протяжении многих лет обращала свои помыслы к Швеции, в которой она видела маяк победоносной социал-демократии, символ торжества прогрессивной идеологии, воплощение третьего пути между мерзким капитализмом и, увы, дискредитировавшим себя коммунизмом.

В знак солидарности со страной, сумевшей построить социализм с человеческим лицом, гуманитарная профессура американских университетов считала делом чести обставлять свои апартаменты скандинавской мебелью и ездить на “саабах” и “вольво”. В прогрессивных салонах “шведская модель” превозносилась как верх совершенства и образец для подражания. Однако в последние годы светлый идеал заметно потускнел. Ныне истинное положение в Швеции далеко не столь благополучно, как представляется ее восторженным поклонникам.

Шведская модель гниет и разлагается, провозглашает на сайте www.brusselsjournal.com живущий в Норвегии блоггер “Фьордман”. Он убежден, что построенное в Швеции общество в недалеком будущем рухнет под гнетом  всеевропейской бюрократизации, идеологического маразма, мультикультурализма и исламской иммиграции.

Полтора века назад Швеция, в то время отсталая сельскохозяйственная страна, вступила на путь индустриализации. Экономика была освобождена от пут государственного регулирования, налоги снижены, тарифы упразднены. Были приняты законы о поощрении свободного предпринимательства, введена система  защиты патентных прав. Благодаря всем этим мерам в период 1890-1950 гг. Швеция занимала первое место в мире по темпам экономического развития.

Следует учесть, что немалую роль в экономическом процветании Швеции сыграли объективные обстоятельства. Она вышла из Второй мировой войны практически единственной европейской страной, чья экономика не была затронута военной разрухой. Ее производственные и человеческие ресурсы полностью сохранились.

Лежавшая в руинах Европа, куда американцы начали накачивать финансовую помощь, представляла фактически неисчерпаемый рынок сбыта для шведских товаров. Неудивительно, что шведская промышленность и без вмешательства государства заработала на полные обороты, в избытке создавая рабочие места. В стране была достигнута фактически полная занятость. К 1950 г. налоговое бремя не превышало 21% валового внутреннего продукта.

Экономические успехи страны ударили в голову шведским социалистам и внушили им иллюзию о существовании “третьего пути” – некоего гибрида между капитализмом и социализмом. Они пренебрегли предостережением великого австрийского экономиста Людвига фон Мизеса, который категорически отрицал такую возможность. Противопоставляя капитализм социализму, в своей книге “Бюрократия” он заключил: “Между этими системами не может быть никакого компромисса. Вопреки популярному заблуждению, среднего пути не существует, третья система в качестве постоянного социального устройства невозможна”. Иными словами, Мизес был убежден, что любая попытка скрестить социализм с капитализмом обречена на провал.

Тем не менее именно таким путем повели Швецию правящие социал-демократы. Они уверовали, что строят, словами популярного премьер-министра Ханссона, “народный дом” – государство, в котором все жители будут чувствовать себя членами одной семьи, где восторжествуют принципы равенства, взаимовыручки, сотрудничества и безопасности для всех.

Контуры “шведской модели” обозначились уже в 50-е годы. На протяжении последующих десятилетий налоги и государственные расходы быстро росли и к середине 90-х годов достигли пика: налоги перевалили за 50% ВВП и достигли наивысшего уровня в Западной Европе, а государственные расходы поглощали до 66% ВВП.

Повышение налогов и государственных расходов сопровождалось ужесточением государственного контроля над экономикой, проектами “социальной инженерии” и попытками государственного планирования. Как и следовало ожидать, рост государственных расходов и регулирования привел к упадку самодеятельности населения в связи с его растущей зависимостью от государства. Жесткое трудовое законодательство вызвало застой на рынке труда.

Если в прошлом Швеция породила целый ряд знаменитых на весь мир концернов, то с тех пор, как она вступила на “третий путь”, процесс фирмообразования резко замедлился, производительность труда стала падать, себестоимость товаров и услуг круто пошла вверх. Высокие налоги породили подпольную экономику, масштабы которой с каждым годом неуклонно растут.

Видный шведский экономист Нильс Карлссон отмечает, что реальность “третьего пути” сильно отличается от розовых представлений об успехах “шведской модели”, старательно подогреваемых левой прессой. Например, начиная с 1950 года, в частном секторе Швеции не создано ни одного нового рабочего места (для сравнения: за этот же период занятость в американском частном секторе возросла на 60 миллионов рабочих мест).

Из 50 ведущих шведских компаний, чьи акции котируются на Стокгольмской фондовой бирже, ни одна не была создана после 1970 года, в то время как в США за это время возникли десятки исполинских компаний – Microsoft, Intel, Wal-Mart, Home Depot, Cisco, Apple…  да разве все перечислишь!

Неимоверные государственные расходы, конфискационные налоги, падающая производительность труда и застой на рынке рабочей силы дали себя знать. Если в 1970 году Швеция стояла на четвертом месте в мире по уровню дохода на душу населения, то сейчас она откатилась по этому показателю на 14-е место.

Какая экономика сможет долго выдерживать такие нагрузки? “Шведская модель” стала давать первые трещины уже в 70-е годы, а к середине прошлого десятилетия она уже трещала по всем швам, что вынужден был признать даже один из ее ведущих теоретиков Рудольф Мейднер.

Но причиненный социалистическим экспериментом ущерб не ограничивается только экономическим застоем. По мнению Нильса Карлссона, вероятно, самым пагубным следствием построения “государства всеобщего благоденствия” явилась утрата шведами “чувства собственного достоинства”. Карлссон, принадлежащий к школе классического либерализма, считает, что каждый индивидуум обладает “уникальной ценностью” и что подлинно “добродетельное общество” может быть построено только на принципах индивидуальной свободы, личной ответственности и уважения к свободе ближнего.

“Государство всеобщего благоденствия” отнимает у граждан необходимость заниматься производительной деятельностью, чтобы прокормиться, заставляет их жертвовать своей свободой, перекладывает на себя ответственность за их судьбу. Расплатой за это служит потеря чувства собственного достоинства, которое подрывает жизнеспособность отдельных людей и всего общества в целом.

Ничто в этом мире не дается бесплатно. Государственный патернализм порождает иждивенческие настроения. Шведский народ вручил свою судьбу правящей бюрократии – и по прошествии времени оказался в кабале. Как отмечает Нильс Карлссон, “большинство взрослого населения страны либо состоит на государственной службе, либо принадлежит к числу клиентов государства в том смысле, что львиную долю их дохода составляют государственные дотации”.

Пожертвовав экономической свободой, шведы расстались и с политической независимостью. Они вручили свою судьбу государству, твердо веря в его добрые намерения. Можно не сомневаться, что поначалу бюрократия была исполнена самых благих намерений. Но со временем верх взяли извечные человеческие инстинкты, и из слуг народа правители превратились в его хозяев, озабоченных только самосохранением, только упрочением и расширением своей власти.

Известная политическая острота гласит, что в то время как остальные страны – это государства, обладающие армией, Пакистан – это армия, обладающая государством. Подобным же образом можно смело говорить, что Швеция, начинавшая свой путь как государство, обладавшее бюрократией, выродилась в бюрократию, обладающую государством.

В рабстве не может быть равноправия. Анна Эклунд пишет в газете “Афтонбладет”: “Мы превратились в народ, который позволяет государству понукать нами на каждом шагу. Мы не вправе думать за себя, решать, что нам читать, как распоряжаться своими деньгами… Однако же мы не мчимся на избирательные участки, чтобы ликвидировать эту систему. Не потому, что мы этого не хотим, а потому, что слишком многие из нас попали от нее в кабальную зависимость”.

Политическая инертность шведов усугубляется острым сознанием того, что весь мир равняется на их страну как на “образцовое общество” и, хочешь не хочешь, им приходится держать марку. Шведское государство насквозь идеологизировано, его руководители полны решимости навязать согражданам свое мировоззрение, и в силу этого инакомыслящих в буквальном смысле третируют как врагов народа и государственных преступников.

В начале 70-х годов прошлого столетия британский историк Роланд Хантфорд в своей книге “Новые тоталитаристы” пришел к заключению, что фашистскую модель корпоративного государства гораздо легче реализовать в Швеции, чем на родине Муссолини - в Италии. Причину этого проницательный англичанин усматривал в различии культур: итальянцы весьма скептически относятся к государственной власти, в то время как в Швеции уже сложилась централизованная бюрократия, и шведы доверяют ей, чего никогда не позволит себе ни один уважающий себя итальянец.

Когда-то Салтыков-Щедрин, не жалея сарказма, издевался над “государственниками”, мечтавшими о принудительном введении единомыслия в России. Шведов принуждать не понадобилось. В силу особенностей своего характера они сами полезли головой в ярмо. “Шведы старательно избегают любого спора, - пишет Хантфорд. - Малейшее отклонение от единомыслия воспринимается ими как нечто неприятное, непродуктивное и отчасти даже аморальное. Ради самоуспокоения они уклоняются от конфронтации и жаждут консенсуса. Консенсус для них – основополагающий принцип во всем: в частных беседах, в интеллектуальной жизни, в управлении государством”.

Министр просвещения Швеции в те годы Ингвар Карлссон (позднее он занимал пост премьер-министра в одном из социал-демократических кабинетов) откровенно объяснял цель образования: “Школа предназначена воспитывать уравновешенных, законопослушных членов общества. Она учит уважать консенсус и отвергать все, что идет с ним вразрез”. Или еще определеннее: “Школа – таран социализма”.  Не зря Людвиг фон Мизес предупреждал, что “социализм железной рукой ведет своих подопечных от колыбели до могилы... Дети и подростки находятся под полным контролем государственного аппарата”.

“Когда шведы меняют свою идеологию, они идут до конца, не оставляя места ни для критики, ни для оговорок, - пишет Хантфорд. – Швеция не обладает интеллектуальной иммунной защитой, она не в состоянии противиться напору новизны”. Ее консенсус “сводится к убеждению в том, что технический прогресс – единственный путь к счастью, валовой внутренний продукт – единственное мерило национального успеха, а коллективное благо при любых обстоятельствах выше блага индивидуума. Консенсус запрещает ставить под сомнение или даже просто обсуждать основные принципы, лежащие в основе шведского общества”.

В книге английского историка приводятся слова начальницы одного из отделов Школьного управления Швеции Май Боссом-Нордбе, без обиняков заявившей: “Поощрять индивидуальность бессмысленно, ибо, не научившись приспосабливаться к обществу, люди не могут ощущать себя счастливыми. Мы не делаем упора на концепции свободы. Вместо этого мы говорим о свободе отказа от свободы. Мы делаем упор на социальную функцию детей, и я не стану отрицать, что мы всячески пропагандируем принцип коллективизма”.

Но шведское общество разъедает не только ржа коллективизма. Вероятно, еще более ядовитой является проповедь мультикультурализма. В 2005 году в Швеции вышла книга четырех авторов под названием “Прощай, «народный дом» – крах модели общества”, где утверждается, что члены шведской элиты видят себя в первую очередь гражданами вселенной и всячески поощряют культурное разнообразие в ущерб всему национальному. А противников такого подхода они огульно клеймят как расистов.

“Доминирующей идеологией в Швеции, господство которой обеспечивается посредством репрессий и затыкания ртов инакомыслящим, является тоталитарная идеология борьбы с национальным аспектом национального государства, - говорится в книге. – Проблема в том, что этническая группа, именуемая шведами, заведомо считается проникнутой духом национализма и в силу этого рассматривается как сонмище расистов”.

Было бы еще полбеды, если бы шведские правители презирали свою отечественную культуру, считая себя хранителями общеевропейской культурной традиции. Но это не так. Лидер Социал-демократической партии Швеции Улоф Пальме, возглавлявший правительство с 1969 г. по 1986 г., открыто выражал свое презрение к западной цивилизации: “Ренессанс? Западная культура? Что это такое? Для нас это пустой звук”.

Под бдительным оком социал-демократов (которые, к слову сказать, контролировали правительство в течение 64 из последних 75 лет – неудивительно, что Швецию нередко называют однопартийным государством) на протяжении многих лет поколениям шведских детей старательно внушалось презрительное отношение к западным ценностям.

Принятый в 1997 году Закон об интеграции провозгласил Швецию “мультикультурным обществом”. В примечаниях к закону указывалось: “Поскольку значительная группа нашего населения имеет иностранное происхождение, граждане Швеции лишены общей истории. Таким образом, связь со Швецией и опора на фундаментальные ценности общества важнее с точки зрения интеграции, чем общая история”.

Как видим,  коренное население Швеции зачислено в разряд рядовой этнической группы, имеющей не больше национальных прав, чем курды или арабы, только вчера ступившие на шведскую землю. Политические власти страны перечеркнули историю и культуру своего собственного народа.

Нынешний премьер-министр Швеции Фредрик Рейнфельдт, возглавивший правоцентристское правительство во итогам выборов в сентябре прошлого года, даром что считается консерватором, согласен с тем, что исторически в основе шведской культуры лежит варварское начало: “Полезно иногда напоминать себе о том, что Швеция в основном складывалась путем эволюции, за счет притока других народностей и культур”.  Иными словами, приток иммигрантов из мусульманских стран – не более чем продолжение стародавней эволюции.

Мультикультуралистское мировоззрение исчерпывающе объясняет дикую политику шведских властей по отношению к мусульманской иммиграции. Иначе как национальным самоубийством ее назвать невозможно. Правители страны открыто и без всякого сожаления говорят о том, что шведский народ обречен как нация.

Правительство Швеции прекрасно знает, что его народу суждено стать меньшинством в своей собственной стране. И что же оно делает, чтобы  воспрепятствовать такой горестной судьбе? Ровным счетом ничего. Наоборот, шведам предлагается принять посильное участие в самоуничтожении.

В ходе парламентских прений 1997 года министр иммиграции Пьер Шори заявил: “Расизм и ксенофобия должны быть запрещены и изгнаны из нашего общества”. Он добавил, что никакие “оправдания и ссылки на изъяны, якобы существующие в иммиграционной политике”, приниматься не будут. То есть тем, кто попытается воспрепятствовать идущим ныне процессам, не поздоровится.

Йенс Орбак, министр по делам демократии, городских проблем, интеграции и гендерного равенства в социал-демократическом правительстве, заявил в 2004 году в транслировавшихся по радио дебатах: “Мы должны быть открыты и терпимы по отношению к исламу и мусульманам в надежде на то, что они ответят нам взаимностью, когда мы станем меньшинством”.

В основе такого примиренческого подхода лежит так называемое «золотое правило», которое гласит: “Не делай другим того, чего не хочешь, чтобы причиняли тебе”. Этот главный принцип иудео-христианской морали пронизывает всю европейскую культуру, нравится это адептам мультикультурализма или нет. И что же, растроганные такой податливостью мусульманские иммигранты в Швеции выражают готовность принять нормы культуры приютившей их страны?

Как бы не так! Мусульмане принадлежат к совершенно иному типу культуры, их традиция базируется на вере в превосходство ислама. В их мышлении понятие компромисса начисто отсутствует. Сила побеждает, нежелание или неспособность применить силу – признак слабости, а для мусульманина нет в мире ничего более презренного, чем слабость. С точки зрения европейской культуры, лежачего не бьют; мусульманская традиция, наоборот, требует безжалостного отношения именно к лежачему.

Неудивительно, что мусульманские иммигранты в Швеции, число которых стремительно растет, слушают призывы шведских политиков к веротерпимости и делают совершенно не те выводы, на какие рассчитывают шведские прогрессисты. Их дифирамбы мультикультурализму воспринимаются мусульманами как акт капитуляции. Швеция для них – покоренная страна, ее население – законная добыча завоевателей.

И почему бы им так не мыслить, если, например, видная деятельница социал-демократической партии Мона Салин, занимавшая крупные посты в ряде кабинетов, утверждает что шведы могли бы позавидовать иммигрантам, которые в отличие от шведов обладают своей собственной культурой и историей, скрепляющей их воедино?

А вот ее точка зрения на всеобщее равноправие: “Если на рабочее место подают заявку два равно квалифицированных претендента, предпочтение следует отдать тому из них, кто носит имя Мухаммед. Принадлежность к иной этнической группе, чем шведская, необходимо считать преимуществом”. В 2004 году эта дама, которую в нынешнем году социал-демократы избрали своим лидером, заявила: “Необходимо всеми силами убеждать шведов, что иммигранты – благо для их страны. Нравится вам это или нет, но такова новая Швеция”.

Что же после этого удивляться тому, что мусульманские иммигранты ведут себя в Швеции как хозяева? На отборочном матче Чемпионата мира по футболу 2006 года в Мальме одного шведского болельщика едва не убили за то, что он имел дерзость надеть тишотку с изображением национального флага своей страны. Иммигранты-мусульмане сочли это невыносимым оскорблением и наехали на наглеца в машине. Кстати, в этом городе, втором по величине в Швеции, самое популярное имя для новорожденных мальчиков – Мухаммед.

Волна грабежей, захлестывающая Мальме и другие места расселения иммигрантов, представляет собой часть “войны против шведов”, как откровенно поверяют журналистам юные хулиганы мусульманской веры. “Когда грабишь, испытываешь такие замечательные ощущения, такой прилив радости и довольства, - говорят они. – Мы грабим каждый день, когда захотим, тогда и грабим. Шведы не сопротивляются, а покорно отдают все, что нам захочется. Не люди, а слизняки какие-то!”

Параллельно стремительно растет статистика изнасилований. За последние 20 лет количество судебных разбирательство по делам об изнасиловании возросло в четыре раза, количество изнасилований девочек до 15 лет – в шесть раз. Именно так ведет себя оккупационная армия: надругательства над женщинами, грабежи, убийства.

Преступность среди иммигрантов-мусульман настолько высока, что невольно приходиться заключить, что они говорят чистую правду: для них это действительно война. Насилуя шведских девушек, они утверждают господство своей морали, грабя шведов, они взимают с коренного населения “джизью” – налог на покоренное население, которому приходиться покупать себе право жить под властью победоносных мусульман.

Главная функция государства – защищать своих граждан и обеспечивать власть закона. За это оно взимает налоги. Шведское государство сдирает со своих подданных самые высокие налоги в мире, не предоставляя им в обмен никакой защиты. А шведские граждане, чей дух ослаблен десятилетиями зависимости и иждивенчества, не в состоянии взять на себя ответственность за свою судьбу. Такова цена тоталитаризма.

Книга Роланда Хантфорда “Новые тоталитаристы” заканчивается вещим предостережением, что шведская система тоталитаризма может быть перенесена и в другие страны: “Шведы наглядно демонстрируют, насколько эффективны современные методы идеологической обработки в идеальных условиях. Швеция – это эксперимент под контролю над изолированным и стерилизованным объектом.

Будучи пионерами нового тоталитаризма, шведы являют убедительный пример того, что нас ждет, если мы не будем сопротивляться попыткам подчинить нас контролю и централизации, если мы забудем, что нельзя перекладывать политику на чьи-то чужие плечи, что свобода является заботой каждого индивидуума. Новый тоталитаризм, действующий средствами убеждения и манипулирования, вероятно, следует считать более эффективным, чем его старая разновидность, опиравшаяся на силу”.