Помнится, много сделавший для развития демократии во Франции кардинал Ришелье говаривал своим оппонентам: «Дайте мне две Ваших фразы, и я найду повод заточить Вас в Бастилию». У нас в России пара фраз как повод для расправы – сущее излишество, демократия шагает столь широко, что порой достаточно слова, или интонации, или неправильно заданного вопроса, чтобы наша русская Бастилия в виде Лефортово или Матросской тишины стала строчкой в биографии, случается даже, и последней строчкой.
Очередное заседание по делу о покушении на Чубайса началось со ставших уже ритуальными ходатайств адвокатов Квачкова и Яшина вернуть в зал суда своих подопечных. Судья, прежде чем отказать, строго соблюдая процессуальный церемониал, поставила ходатайства на обсуждение сторон. Выслушав со скукой обычные - «поддерживаю» от защиты и «возражаю» от обвинения, - она была приятно удивлена ловкостью чубайсовского адвоката Сысоева, который выдвинул новые, яркие идеи, обосновывающие практику заочного осуждения подсудимых при наличии подсудимых, - до таких идей не додумались ещё даже самые либеральные умы нашей бесконечно реформируемой судебной системы. Адвокат Сысоев торжественно зачитал список всех прегрешений Квачкова, взятые им на карандаш, из-за которых, по его убеждению, подсудимый должен быть надолго, если не навсегда, изолирован от общества судьи, прокурора, адвокатов и, разумеется, присяжных заседателей.
«Хочу напомнить следующие обстоятельства, - торжественно начал Сысоев, - в самом начале, 11 ноября 2009 года, Владимир Васильевич Квачков уже был впервые предупрежден. 23 ноября он допустил оскорбление потерпевшего Чубайса. 25 ноября его дважды предупредили о недопустимости пререкания с судом. 30 ноября Квачков был предупрежден за пререкания с судом и удален до конца заседания. 2 декабря он снова был удален. 11 декабря он высказал неуважение прокурору. 16 декабря опять имело место оскорбление. В текущем году 13 января Квачкова предупреждают о нарушении порядка. 25 января он предупреждается за некорректное поведение, а 27 января – за оскорбление адвоката Чубайса и прокурора. 29 января предупреждается дважды. 1 февраля он высказал неуважение суду. 3 февраля допустил оскорбление суда. 9 февраля дважды предупреждается, а 17 февраля, - возвысил голос до упоенного фальцета Сысоев, - удален из зала судебных заседаний! И удаление это было справедливым! Прошу отказать в удовлетворении ходатайства адвоката Квачкова».
Какая логика и свежесть мысли! Какие новаторские подходы к осуществлению правосудия! Пусть отсохнет язык у всякого, кто назовет это сутяжничеством. Если человек не может стойко и молча переносить в суде лжесвидетельства, фальсификацию показаний, искажения протоколов, постоянное нарушение равенства сторон, упразднение состязательности сторон в суде, одним словом, по оригинальному мышлению адвоката Чубайса, не хочет, чтобы его засудили очно, надо предоставить ему право быть осужденным заочно.
Уязвлённый научным триумфом собрата адвокат Шугаев бросился ему вдогон к новым горизонтам юриспруденции. Обсуждая ходатайство адвоката Закалюжного о возвращении подсудимого Яшина в зал судебных заседаний, Шугаев внес достойную лепту в прославление суда, который, оберегая себя, а заодно и прокурора, и адвокатов дорогой его сердцу стороны, от лишних хлопот искать ответы на неудобные вопросы подсудимых, просто-напросто избавляется от них: «Решение об удалении Яшина из зала суда законное. Хочу сослаться на ч. 2 ст. 17 Конституции Российской Федерации, - в голосе Шугаева послышались слезы гражданской гордости, - что реализация прав одних граждан не должна ущемлять права других граждан. Действия Яшина не только дискредитируют правосудие, он оскорблял председательствующего судью! Я не буду перечислять здесь все его нарушения, но 25 ноября он заявил в присутствии присяжных, что судья скрывает от присяжных правду! Ни в одной стране мира ни один суд не допустил того, что допускается у нас. – Шугаев вдруг понял, что слова его звучат двусмысленно, что судья Пантелеева может даже обидеться на них, и он решил подстраховаться:
- Да, у нас более демократическая форма отправления правосудия, и я не жалею об этом. Но, - тут в шугаевское сопрано внезапно вплелось безжалостное громыхание железа, - того, что допускал Яшин, хватило бы на еще одно уголовное дело – оскорбление!».
Надо ли говорить о той гамме чувств, которую испытали все присутствующие в зале – от законной гордости за служителей отечественной Фемиды до праведного возмущения ее недостойными подопечными. А, главное, всех захватило ораторское мастерство Шугаева, восторженная аудитория поняла, наконец, почему Чубайс, которому по карману призвать к себе лучших адвокатов страны и мира, остановился на нем, Шугаеве, малоизвестном и суесловном, и даже не очень хорошо разбирающемся в уголовном процессе юристе. Все дело в риторике, господа. Вот чем Шугаев пленил сердце Чубайса.
Итак, процесс, как говорится, пошел.
Прокурор предъявил присяжным свидетеля Губарева, охранника садового товарищества «Зеленая роща». Молодой парень, в 2005 году ему было всего 19 лет, никогда не знал подсудимых, не видел машин «злоумышленников», которые проезжали через КПП «Зеленой рощи», потому что вообще не дежурил в те дни, которые интересуют суд, а именно 10, 14, 16 марта 2005 года. Для чего прокурору понадобился свидетель, который ни о чем не способен свидетельствовать, первым догадался Иван Миронов: «Прокурор намеренно затягивает процесс. Я понимаю, что он хочет, чтобы хоть один свидетель обвинения сказал, что его показания получены не под пытками».
Судья немедленно вступилась за честь голубого мундира прокурора: «Ваше мнение, подсудимый, суд не интересует. Суд уже второй раз предупреждает Вас об оскорблении прокурора. Не забывайте, что мера ответственности в виде удаления из зала суда может наступить для Вас в любой момент».
Адвокат Сысоев тут же принялся заносить в свою записную книжечку очередное предупреждение Миронову, с тем, чтобы потом, когда и того удалят из зала и будут судить заочно, представлять статистику злостной неисправимости нарушителя порядка.
Свидетеля Губарева допросили. Каких откровений ожидал от него прокурор, так и осталось невыясненным. Однако картинка, нарисованная даже этим свидетелем, выглядела для обвинения удручающей.
Губарев: «17 марта я пропустил через КПП автомобиль СААБ темного зеленого либо синего цвета, может быть, это был автомобиль «Вольво».
Прокурор нетерпеливо: «Так это был СААБ или «Вольво»?
Губарев: «Не могу сказать».
Прокурор: «Он был зеленый или синий?».
Губарев: «Не могу сказать».
Першин, адвокат Квачкова: «Почему, когда сотрудники милиции стали Вас расспрашивать про посторонние автомашины, вы вспомнили именно этот СААБ?».
Губарев: «Так меня только про этот СААБ и спрашивали».
Михалкина: «Вам эта запись из журнала КПП знакома: «Никаких милиционеров на территорию «Зеленой рощи» не пускать»? Подпись – Городецкий. Дата – 19 марта».
Крик души это, а не запись. Милиционеры, видно, так достали владельцев дач, что пришлось выпустить отдельное постановление об их опасности для окружающих. Во имя престижа родной милиции вопрос был снят.
Найденов: «Вам известно что-нибудь о фактических обстоятельствах по делу?».
Губарев напрягся: «Не понял вопроса».
Найденов: «О фактических обстоятельствах – это о покушении на Чубайса».
Губарев облегченно: «Нет, не известно».
Так и осталось загадкой, с чем приходил, зачем приходил этот свидетель, чего хотел от него прокурор, зачем он явил его присяжным?
Однако то был не самый загадочный момент на этом судебном заседании. Суду предстояло разбираться с аккумулятором, найденным недалеко от места взрыва. Брошен он был там, как пытается убедить суд обвинение, подрывниками, однако экспертиза дала однозначное заключение, что аккумулятор подрывникам не нужен был вовсе, в схему подрывного устройства он не входил. Но аккумулятор – это единственная ниточка, связывающая подрывников с Квачковым, ведь именно этот аккумулятор, как доказывает следствие, Карватко накануне 17 марта видел на даче Квачкова. И вспомнил об этом Карватко как раз накануне своего освобождения из тверского СИЗО, вернее, Карватко отпустили из тюремного изолятора после того, как его долго спрашивали про аккумулятор и он, наконец, про него вспомнил. Так будет и точнее сказать и существеннее: ведь именно перед освобождением воспоминания Карватко обросли многими важными деталями, очень нужными следствию. То есть, опять же уточним, Карватко вспомнил и лишь после того как вспомнил то, что нужно было следствию, его отпустили.
Допрос Карватко в этот день продолжился после показа присяжным заседателям видеосъемки показаний Карватко на даче Квачкова.
Прокурор: «Вы подтверждаете содержание данного протокола?».
Карватко: «Частично. На Митькинском шоссе я по просьбе Яшина и Найденова не останавливался».
Прокурор: «Вы подтверждаете, что поднимались в квартиру в Жаворонках?».
Карватко: «Я указал дом, а на этаж мы не поднимались».
Найденов: «Почему в Ваших показаниях 2 апреля Вы ничего не говорили о повреждении руки, которое было у меня?».
Карватко: «Мне было запрещено об этом говорить».
Найденов: «Кем?».
Карватко: «Людьми, которые меня допрашивали».
Найденов: «А почему Вы ничего не говорили, что мы с Яшиным выпивали 16-го марта?».
Карватко: «Мне было сказано, что об этом не надо говорить».
Найденов: «Почему Вы не говорили в этих показаниях, что я должен был посмотреть и оценить работу по электропроводке на даче?».
Карватко: «Мне было строго регламентировано, что нужно сказать».
Найденов: «То есть фактически получается…».
Прокурор вскакивает: «Прошу запретить Найденову высказывать свое мнение!».
Судья спохватывается: «Уважаемые присяжные заседатели, прошу оставить без внимания информацию, содержащуюся в вопросах Найденова и ответах Карватко, в которых говорится о принуждении его к даче показаний. Он на следствии давал ответы по собственной инициативе».
Адвокат Першин: «В ходе показаний Вы действительно давали показания, которые хотели давать?».
Судья не дремлет: «Уважаемые присяжные заседатели, напоминаю, что существуют определенные правила рассмотрения дела присяжными заседателями. Это относится и к вопросам Першина».
Першин: «Ваша честь, это мое право – задавать вопросы».
Судья: «А мое право – снимать вопросы».
Огласили протокол опознания аккумулятора – главного вещдока обвинения, единственная ниточка, которая ведёт следствие от места происшествия на дачу Квачкова. Ведь именно на даче, как утверждает обвинение, Карватко видел этот аккумулятор. Из озвученного на суде протокола стало ясно, что следователь предъявил Карватко «аккумуляторную батарею в группе из трех аккумуляторных батарей». Протокол этот, зачитанный в зале суда прокурором, имел явно недружественные отношения с логикой: «Карватко заявил, что в предмете № 2 он опознает аккумулятор, виденный им на даче Квачкова: однозначно опознать этот аккумулятор я не могу, так как у него не ярко-зеленый индикатор и на нем нет наклеек. Но он похож на тот, который я видел на даче Квачкова, так как он серого цвета и у него синяя ручка». Любой здравомыслящий человек, владеющий русским языком, понимает, что «опознал» и «однозначно опознать не могу» - это разные вещи, что «похож» вовсе не означает «тот самый». Защита попыталась в этом разобраться.
Найденов: «Вы до процедуры опознания эту аккумуляторную батарею видели?».
Вопрос снят.
Найденов: «Какие-либо фотографии этого аккумулятора до опознания Вы видели?».
Вопрос снят.
Найденов: «Вам какие-либо аккумуляторы в руки давали?».
Вопрос снят, и не просто снят, а с угрозой.
Судья: «Подсудимый Найденов, Вы предупреждаетесь о вопросах, не соответствующих судебным слушаниям с участием присяжных заседателей. Данный факт может повлечь удаление Вас из зала».
Найденов: «Вы предъявленную аккумуляторную батарею опознали как ту, которую наблюдали на даче Квачкова?».
Карватко: «Нет, не опознал».
Найденов: «По каким отличительным признакам Вы ее не опознали?».
Карватко: «Я просто помнил, что 16 марта на даче Квачкова у аккумулятора была синяя ручка и он был новый. А среди этих не новых аккумуляторов лишь у одного была ручка».
Найденов: «Вы какой-либо аккумулятор видели на даче Квачкова после 16 марта?».
Карватко: «Да, в гараже».
Найденов: «Расскажите, при каких обстоятельствах».
Прокурор как ужаленный: «Прошу снять этот вопрос!».
Вопрос, разумеется, снимается, но как испугался прокурор, что через частокол запретов судьи вдруг да проскочит до присяжных заседателей толика правды о том спектакле, которое устроило следствие с опознанием Карватко аккумулятора, когда и фотографию цветную аккумулятора перед опознанием Карватко показали, и как он сам вместе со следователем аккумулятор этот с экспертизы забирал, и как потом на его же глазах подбирали аккумулятору этому в соседство два других и близко на него непохожих аккумулятора, ни на одном из них не было даже ручки, и как убрали из протокола все сомнения Карватко, а после уже опознания повезли Карватко на дачу Квачкова, чтобы искать там аккумулятор, и нашли его было в гараже Квачкова, да только обязали Карватко о том забыть… Всё это Карватко уже рассказывал суду, да только без присяжных заседателей, потому ужас и охватил прокурора, что правда эта может просочиться вдруг в ответах Карватко на вопросы подсудимого Найдёнова в присутствии присяжных заседателей, которым знать то не положено.
Судья напускается на Найденова: «Я предупреждаю Вас о незаконности Ваших вопросов в присутствии присяжных заседателей. Вы не подчиняетесь председательствующему судье, что может привести к удалению Вас из зала судебных заседаний».
Что-то слишком частыми стали эти угрозы. Может всерьёз вознамерилась судья Пантелеева до конца очистить зал от подсудимых, так будет быстрее и легче вести процесс к поставленной перед ней цели. А может убрать Найденова с Мироновым из зала суда ей необходимо накануне явления в суд Чубайса – последнего из потерпевших, еще не дававшего показаний перед присяжными. Неудобные люди, неудобные вопросы – к чему всё это государственному и общественному деятелю?..
Следующее заседание в пятницу, 26 февраля, в 11 часов.
Стал удобным проезд до суда: от новой станции метро «Мякинино» 10 минут пешком до Московского областного суда. Паспорт обязателен, зал 308.
Любовь Краснокутская, Информагентство СЛАВИА
Очередное заседание по делу о покушении на Чубайса началось со ставших уже ритуальными ходатайств адвокатов Квачкова и Яшина вернуть в зал суда своих подопечных. Судья, прежде чем отказать, строго соблюдая процессуальный церемониал, поставила ходатайства на обсуждение сторон. Выслушав со скукой обычные - «поддерживаю» от защиты и «возражаю» от обвинения, - она была приятно удивлена ловкостью чубайсовского адвоката Сысоева, который выдвинул новые, яркие идеи, обосновывающие практику заочного осуждения подсудимых при наличии подсудимых, - до таких идей не додумались ещё даже самые либеральные умы нашей бесконечно реформируемой судебной системы. Адвокат Сысоев торжественно зачитал список всех прегрешений Квачкова, взятые им на карандаш, из-за которых, по его убеждению, подсудимый должен быть надолго, если не навсегда, изолирован от общества судьи, прокурора, адвокатов и, разумеется, присяжных заседателей.
«Хочу напомнить следующие обстоятельства, - торжественно начал Сысоев, - в самом начале, 11 ноября 2009 года, Владимир Васильевич Квачков уже был впервые предупрежден. 23 ноября он допустил оскорбление потерпевшего Чубайса. 25 ноября его дважды предупредили о недопустимости пререкания с судом. 30 ноября Квачков был предупрежден за пререкания с судом и удален до конца заседания. 2 декабря он снова был удален. 11 декабря он высказал неуважение прокурору. 16 декабря опять имело место оскорбление. В текущем году 13 января Квачкова предупреждают о нарушении порядка. 25 января он предупреждается за некорректное поведение, а 27 января – за оскорбление адвоката Чубайса и прокурора. 29 января предупреждается дважды. 1 февраля он высказал неуважение суду. 3 февраля допустил оскорбление суда. 9 февраля дважды предупреждается, а 17 февраля, - возвысил голос до упоенного фальцета Сысоев, - удален из зала судебных заседаний! И удаление это было справедливым! Прошу отказать в удовлетворении ходатайства адвоката Квачкова».
Какая логика и свежесть мысли! Какие новаторские подходы к осуществлению правосудия! Пусть отсохнет язык у всякого, кто назовет это сутяжничеством. Если человек не может стойко и молча переносить в суде лжесвидетельства, фальсификацию показаний, искажения протоколов, постоянное нарушение равенства сторон, упразднение состязательности сторон в суде, одним словом, по оригинальному мышлению адвоката Чубайса, не хочет, чтобы его засудили очно, надо предоставить ему право быть осужденным заочно.
Уязвлённый научным триумфом собрата адвокат Шугаев бросился ему вдогон к новым горизонтам юриспруденции. Обсуждая ходатайство адвоката Закалюжного о возвращении подсудимого Яшина в зал судебных заседаний, Шугаев внес достойную лепту в прославление суда, который, оберегая себя, а заодно и прокурора, и адвокатов дорогой его сердцу стороны, от лишних хлопот искать ответы на неудобные вопросы подсудимых, просто-напросто избавляется от них: «Решение об удалении Яшина из зала суда законное. Хочу сослаться на ч. 2 ст. 17 Конституции Российской Федерации, - в голосе Шугаева послышались слезы гражданской гордости, - что реализация прав одних граждан не должна ущемлять права других граждан. Действия Яшина не только дискредитируют правосудие, он оскорблял председательствующего судью! Я не буду перечислять здесь все его нарушения, но 25 ноября он заявил в присутствии присяжных, что судья скрывает от присяжных правду! Ни в одной стране мира ни один суд не допустил того, что допускается у нас. – Шугаев вдруг понял, что слова его звучат двусмысленно, что судья Пантелеева может даже обидеться на них, и он решил подстраховаться:
- Да, у нас более демократическая форма отправления правосудия, и я не жалею об этом. Но, - тут в шугаевское сопрано внезапно вплелось безжалостное громыхание железа, - того, что допускал Яшин, хватило бы на еще одно уголовное дело – оскорбление!».
Надо ли говорить о той гамме чувств, которую испытали все присутствующие в зале – от законной гордости за служителей отечественной Фемиды до праведного возмущения ее недостойными подопечными. А, главное, всех захватило ораторское мастерство Шугаева, восторженная аудитория поняла, наконец, почему Чубайс, которому по карману призвать к себе лучших адвокатов страны и мира, остановился на нем, Шугаеве, малоизвестном и суесловном, и даже не очень хорошо разбирающемся в уголовном процессе юристе. Все дело в риторике, господа. Вот чем Шугаев пленил сердце Чубайса.
Итак, процесс, как говорится, пошел.
Прокурор предъявил присяжным свидетеля Губарева, охранника садового товарищества «Зеленая роща». Молодой парень, в 2005 году ему было всего 19 лет, никогда не знал подсудимых, не видел машин «злоумышленников», которые проезжали через КПП «Зеленой рощи», потому что вообще не дежурил в те дни, которые интересуют суд, а именно 10, 14, 16 марта 2005 года. Для чего прокурору понадобился свидетель, который ни о чем не способен свидетельствовать, первым догадался Иван Миронов: «Прокурор намеренно затягивает процесс. Я понимаю, что он хочет, чтобы хоть один свидетель обвинения сказал, что его показания получены не под пытками».
Судья немедленно вступилась за честь голубого мундира прокурора: «Ваше мнение, подсудимый, суд не интересует. Суд уже второй раз предупреждает Вас об оскорблении прокурора. Не забывайте, что мера ответственности в виде удаления из зала суда может наступить для Вас в любой момент».
Адвокат Сысоев тут же принялся заносить в свою записную книжечку очередное предупреждение Миронову, с тем, чтобы потом, когда и того удалят из зала и будут судить заочно, представлять статистику злостной неисправимости нарушителя порядка.
Свидетеля Губарева допросили. Каких откровений ожидал от него прокурор, так и осталось невыясненным. Однако картинка, нарисованная даже этим свидетелем, выглядела для обвинения удручающей.
Губарев: «17 марта я пропустил через КПП автомобиль СААБ темного зеленого либо синего цвета, может быть, это был автомобиль «Вольво».
Прокурор нетерпеливо: «Так это был СААБ или «Вольво»?
Губарев: «Не могу сказать».
Прокурор: «Он был зеленый или синий?».
Губарев: «Не могу сказать».
Першин, адвокат Квачкова: «Почему, когда сотрудники милиции стали Вас расспрашивать про посторонние автомашины, вы вспомнили именно этот СААБ?».
Губарев: «Так меня только про этот СААБ и спрашивали».
Михалкина: «Вам эта запись из журнала КПП знакома: «Никаких милиционеров на территорию «Зеленой рощи» не пускать»? Подпись – Городецкий. Дата – 19 марта».
Крик души это, а не запись. Милиционеры, видно, так достали владельцев дач, что пришлось выпустить отдельное постановление об их опасности для окружающих. Во имя престижа родной милиции вопрос был снят.
Найденов: «Вам известно что-нибудь о фактических обстоятельствах по делу?».
Губарев напрягся: «Не понял вопроса».
Найденов: «О фактических обстоятельствах – это о покушении на Чубайса».
Губарев облегченно: «Нет, не известно».
Так и осталось загадкой, с чем приходил, зачем приходил этот свидетель, чего хотел от него прокурор, зачем он явил его присяжным?
Однако то был не самый загадочный момент на этом судебном заседании. Суду предстояло разбираться с аккумулятором, найденным недалеко от места взрыва. Брошен он был там, как пытается убедить суд обвинение, подрывниками, однако экспертиза дала однозначное заключение, что аккумулятор подрывникам не нужен был вовсе, в схему подрывного устройства он не входил. Но аккумулятор – это единственная ниточка, связывающая подрывников с Квачковым, ведь именно этот аккумулятор, как доказывает следствие, Карватко накануне 17 марта видел на даче Квачкова. И вспомнил об этом Карватко как раз накануне своего освобождения из тверского СИЗО, вернее, Карватко отпустили из тюремного изолятора после того, как его долго спрашивали про аккумулятор и он, наконец, про него вспомнил. Так будет и точнее сказать и существеннее: ведь именно перед освобождением воспоминания Карватко обросли многими важными деталями, очень нужными следствию. То есть, опять же уточним, Карватко вспомнил и лишь после того как вспомнил то, что нужно было следствию, его отпустили.
Допрос Карватко в этот день продолжился после показа присяжным заседателям видеосъемки показаний Карватко на даче Квачкова.
Прокурор: «Вы подтверждаете содержание данного протокола?».
Карватко: «Частично. На Митькинском шоссе я по просьбе Яшина и Найденова не останавливался».
Прокурор: «Вы подтверждаете, что поднимались в квартиру в Жаворонках?».
Карватко: «Я указал дом, а на этаж мы не поднимались».
Найденов: «Почему в Ваших показаниях 2 апреля Вы ничего не говорили о повреждении руки, которое было у меня?».
Карватко: «Мне было запрещено об этом говорить».
Найденов: «Кем?».
Карватко: «Людьми, которые меня допрашивали».
Найденов: «А почему Вы ничего не говорили, что мы с Яшиным выпивали 16-го марта?».
Карватко: «Мне было сказано, что об этом не надо говорить».
Найденов: «Почему Вы не говорили в этих показаниях, что я должен был посмотреть и оценить работу по электропроводке на даче?».
Карватко: «Мне было строго регламентировано, что нужно сказать».
Найденов: «То есть фактически получается…».
Прокурор вскакивает: «Прошу запретить Найденову высказывать свое мнение!».
Судья спохватывается: «Уважаемые присяжные заседатели, прошу оставить без внимания информацию, содержащуюся в вопросах Найденова и ответах Карватко, в которых говорится о принуждении его к даче показаний. Он на следствии давал ответы по собственной инициативе».
Адвокат Першин: «В ходе показаний Вы действительно давали показания, которые хотели давать?».
Судья не дремлет: «Уважаемые присяжные заседатели, напоминаю, что существуют определенные правила рассмотрения дела присяжными заседателями. Это относится и к вопросам Першина».
Першин: «Ваша честь, это мое право – задавать вопросы».
Судья: «А мое право – снимать вопросы».
Огласили протокол опознания аккумулятора – главного вещдока обвинения, единственная ниточка, которая ведёт следствие от места происшествия на дачу Квачкова. Ведь именно на даче, как утверждает обвинение, Карватко видел этот аккумулятор. Из озвученного на суде протокола стало ясно, что следователь предъявил Карватко «аккумуляторную батарею в группе из трех аккумуляторных батарей». Протокол этот, зачитанный в зале суда прокурором, имел явно недружественные отношения с логикой: «Карватко заявил, что в предмете № 2 он опознает аккумулятор, виденный им на даче Квачкова: однозначно опознать этот аккумулятор я не могу, так как у него не ярко-зеленый индикатор и на нем нет наклеек. Но он похож на тот, который я видел на даче Квачкова, так как он серого цвета и у него синяя ручка». Любой здравомыслящий человек, владеющий русским языком, понимает, что «опознал» и «однозначно опознать не могу» - это разные вещи, что «похож» вовсе не означает «тот самый». Защита попыталась в этом разобраться.
Найденов: «Вы до процедуры опознания эту аккумуляторную батарею видели?».
Вопрос снят.
Найденов: «Какие-либо фотографии этого аккумулятора до опознания Вы видели?».
Вопрос снят.
Найденов: «Вам какие-либо аккумуляторы в руки давали?».
Вопрос снят, и не просто снят, а с угрозой.
Судья: «Подсудимый Найденов, Вы предупреждаетесь о вопросах, не соответствующих судебным слушаниям с участием присяжных заседателей. Данный факт может повлечь удаление Вас из зала».
Найденов: «Вы предъявленную аккумуляторную батарею опознали как ту, которую наблюдали на даче Квачкова?».
Карватко: «Нет, не опознал».
Найденов: «По каким отличительным признакам Вы ее не опознали?».
Карватко: «Я просто помнил, что 16 марта на даче Квачкова у аккумулятора была синяя ручка и он был новый. А среди этих не новых аккумуляторов лишь у одного была ручка».
Найденов: «Вы какой-либо аккумулятор видели на даче Квачкова после 16 марта?».
Карватко: «Да, в гараже».
Найденов: «Расскажите, при каких обстоятельствах».
Прокурор как ужаленный: «Прошу снять этот вопрос!».
Вопрос, разумеется, снимается, но как испугался прокурор, что через частокол запретов судьи вдруг да проскочит до присяжных заседателей толика правды о том спектакле, которое устроило следствие с опознанием Карватко аккумулятора, когда и фотографию цветную аккумулятора перед опознанием Карватко показали, и как он сам вместе со следователем аккумулятор этот с экспертизы забирал, и как потом на его же глазах подбирали аккумулятору этому в соседство два других и близко на него непохожих аккумулятора, ни на одном из них не было даже ручки, и как убрали из протокола все сомнения Карватко, а после уже опознания повезли Карватко на дачу Квачкова, чтобы искать там аккумулятор, и нашли его было в гараже Квачкова, да только обязали Карватко о том забыть… Всё это Карватко уже рассказывал суду, да только без присяжных заседателей, потому ужас и охватил прокурора, что правда эта может просочиться вдруг в ответах Карватко на вопросы подсудимого Найдёнова в присутствии присяжных заседателей, которым знать то не положено.
Судья напускается на Найденова: «Я предупреждаю Вас о незаконности Ваших вопросов в присутствии присяжных заседателей. Вы не подчиняетесь председательствующему судье, что может привести к удалению Вас из зала судебных заседаний».
Что-то слишком частыми стали эти угрозы. Может всерьёз вознамерилась судья Пантелеева до конца очистить зал от подсудимых, так будет быстрее и легче вести процесс к поставленной перед ней цели. А может убрать Найденова с Мироновым из зала суда ей необходимо накануне явления в суд Чубайса – последнего из потерпевших, еще не дававшего показаний перед присяжными. Неудобные люди, неудобные вопросы – к чему всё это государственному и общественному деятелю?..
Следующее заседание в пятницу, 26 февраля, в 11 часов.
Стал удобным проезд до суда: от новой станции метро «Мякинино» 10 минут пешком до Московского областного суда. Паспорт обязателен, зал 308.
Любовь Краснокутская, Информагентство СЛАВИА
хорошо
