Нет предела совершенству - мудро молвит поговорка. И современное российское судопроизводство находится в постоянном движении к лучшему, о чем не устают возвещать главы Конституционного, Верховного и Арбитражного судов. На днях они встретились с Президентом, и тот попенял им, что-де многовато обвинительного уклона в российских судах, и оправдательных приговоров всего два с небольшим процента, в то время как повсюду в мире оправдательные приговоры составляют стойкие десять процентов. Что это мы позади планеты всей? И еще одно замечательное пожелание высказал наш Президент: он призвал вести аудио- и даже видео-трансляции судебных процессов, чтобы народ собственными глазами лицезрел «отправление правосудия».

     Последнее выражение главы государства особенно обласкало наш слух, во-первых, потому что мы уже десятый месяц прилежно исполняем этот наказ власти – ведем прямую стенографическую трансляцию процесса о покушении на Чубайса. А, во-вторых, мы как раз и добиваемся, чтобы народ увидел скорбную долю нашего правосудия, которое на каждом заседании «отправляют» - то к чертям собачьим, а то и вовсе на избранные буквы алфавита.

     Судебное  заседание в этот день началось с  оглашения ходатайства Ивана Миронова, поданного им под впечатлением собственного допроса, состоявшегося накануне: «Государственные обвинители С. В. Каверин и Е. А. Колоскова постоянно допускали фальсификацию материалов уголовного дела и моих показаний в суде от 12 июля 2010 года. Прокурор С. В. Каверин утверждал, что 11 декабря 2006 года при обыске автомашины «Мерседес» в багажнике автомашины был найден «зимний камуфлированный костюм», хотя в протоколе осмотра места происшествия от 11 декабря 2006 года значится «утеплённая куртка и штаны цвета «хаки» (т. 30, л.д. 155-159). Прокурор С. В. Каверин утверждал, что «камуфлированный костюм» исследовался в данном судебном процессе присяжными заседателями, что так же не соответствует действительности.

      Государственный обвинитель Е. А. Колоскова утверждала, что из той же машины 11 декабря 2006 года была изъята пачка книг Б. С. Миронова, в то время как в протоколе осмотра места происшествия какие-либо книги Б. С. Миронова не значатся.

      Государственный обвинитель Е. А. Колоскова заявила  о том, что я пользовался ружьем, подаренным отцу, в то время как подобной информации нет ни в материалах уголовного дела, ни в моих показаниях, и они не соответствуют действительности: ружьём отца я не пользовался, и кроме травматического пистолета «Оса» никакого другого оружия у меня никогда не было.

      Государственный обвинитель Е. А. Колоскова заявила, что я, якобы, говорил о том, что 16 марта 2005 года познакомился с Александром Найдёновым в помещении дачи, «когда он спал в кресле», хотя я, как явствует из аудиозаписи судебного заседания, сказал буквально следующее: «Когда прибыли на дачу, я увидел Яшина, Квачкова-старшего и пьяного вдрызг мужчину, который представился Александром, протянув левую руку, пояснив, что правая у него «не алё»…

      Перечисленные факты искажения государственными обвинителями моих показаний  направлены на создание у присяжных  заседателей впечатления, что  мои показания противоречивы,  что я пытаюсь скрыть от  них правду. Оглашая лживую информацию  о, якобы, найденном у меня  камуфлированном костюме и некоем оружии, которым я пользовался, государственные обвинители С. В. Каверин и Е. А. Колоскова стремятся представить меня  в глазах присяжных заседателей в роли боевика.

      Прошу председательствующего судью предупредить государственных обвинителей С. В. Каверину и Е. А. Колосковой о недопустимости фальсификации моих показаний и материалов уголовного дела; просить присяжных заседателей оставить без внимания перечисленные выше фальсифицированные факты, не основанные на материалах уголовного дела и моих показаниях; прошу снять из протокола судебного заседания сфальсифицированные вопросы государственных обвинителей».

      Взгляды всех обратились на обвиненных в мошенничестве прокуроров. Было видно, как нервно заподёргивал плечом старший по званию Каверин и как сжались губки, смяв носик, у младшенькой Колосковой.

      Каверин на правах батьки с некоторой потерянностью первым полез в пекло: «Ни о какой фальсификации в показаниях подсудимых речь, конечно, не шла… М-м-м… По поводу костюма утепленного зимнего подсудимый утверждает, что он цвета хаки, а у меня сложилось мнение, что это был камуфлированный костюм. По сути костюм изымался действительно, и о какой фальсификации здесь может идти речь?».

      Миронов удивляется не по зрелым годам щенячьему нахальству обвинителя: «Ваша честь, что значит «сложилось мнение»? Как оно может «сложиться», если в протоколе записано черным по белому: «костюм цвета хаки?».

      Прокурор огрызается по-взрослому: «Я вам не мешал!».

      Судья того же мнения: «Миронов, мы вас выслушали? Выслушали! Вы не имеете права препятствовать другому участнику процесса высказывать свое мнение».

      Прокурор  переводит свою речь в режим невнятного бормотания, чтобы подсудимый не укараулил еще какой-нибудь несуразицы: «Что касается вопросов, которые задавала моя коллега, то тоже самое: ни о какой фальсификации речь идти не может… Что касается снятия или не снятия вопросов, ходатайство о снятии вопроса заявляется непосредственно после того, как вопрос задан. С подобной ситуацией я сталкиваюсь впервые, когда постфактум заявляется ходатайство, чтобы вопросы снять».

      Бедный  прокурор Каверин! Его воспаленный катастрофическим летним жаром мозг вконец отказывается ему служить. Только что на предыдущем заседании именно под давлением перепуганного прокурора Каверина судья Пантелеева «постфактум» сняла все вопросы Миронова, касавшиеся детализации телефонных соединений подсудимых. И сам же прокурор успел это напрочь забыть, если, конечно, это не откровенная симуляция склероза.

     Юный  обвинитель Колоскова действовала по примеру батьки нахалёнком, задорно отбрив одним махом все претензии подсудимого: «Защита не просила суд снять эти вопросы, следовательно, защита не усматривала искажений показаний подсудимого Миронова. Считаю, что ходатайство удовлетворению не подлежит!».

      Судья, выслушав старого и малого, подвела известный всем заранее итог: «Отказать в удовлетворении ходатайства как не основанного на законе…».

      Вторым ходатайством Иван Миронов просил приобщить к материалам уголовного дела отрывки из книги «Чубайс. Биография» и фундаментального документально-биографического труда «Крест Чубайса», в которых Чубайс утверждал, что энергосистема страны в результате реформы была подвергнута расчленению и распродаже. Чубайс красочно описывал, какое мощнейшее сопротивление губернаторов, ученых, специалистов-энергетиков ему пришлось сломить. Миронов просил приобщить к материалам дела и свежий номер газеты «Аргументы недели» с последними официальными статистическими данными о повышении после чубайсовской реформы тарифов за электроэнергию в десять раз. Ходатайство было представлено исключительно по требованию судьи Пантелеевой, которая накануне рьяно отрицала всё это, озвученное Мироновым при ответе на вопрос «А для чего Чубайсу имитация покушения на самого себя?». Пантелеева потребовала представить суду документальную основу столь серьёзных заявлений Миронова.

      Прокурор резко, энергично запротестовал: «То, во что подсудимый хочет нас посвятить, не относится к настоящему делу! Миронов совершил свои деяния из мести за предыдущую государственную деятельность Чубайса, а не за будущую».

      Миронов принимает логику обвинителя: «Да, представленные мною документы не свидетельствуют о наличии мотива у нас, подсудимых, они свидетельствуют о наличии мотива у организаторов имитации».

      Судья, только что, всего день прошёл, жаждавшая своими глазами увидеть первоисточники, теперь недовольна, и долго подбирает причину для отказа Миронову. Наконец, находит хоть и завалящее, но хоть как-то подходящее: «В удовлетворении ходатайства отказать. Суд не находит оснований для приобщения к материалам дела художественных произведений и изданий периодической печати».

      В зал вошли присяжные заседатели, начался третий день  допроса подсудимого Миронова.

      Но  сначала об интриге, которая предварила это заседание. Кулуары суда, как известно, это место распространения околосудебных новостей. Журналисты, освещающие процесс, родственники, друзья, единомышленники, переживающие за подсудимых, просто любопытствующие зрители, посещающие суд, - все это хаотично вращается в просторных холлах суда, делится впечатлениями, обменивается наблюдениями и замечаниями, выражает возмущение или одобрение участникам процесса. Среди пестрой публики на каждом заседании заметны двое, кого сам судебный процесс, что бросается в глаза, ни капельки не интересует. Это парапсихологи – худая моложавая дама с испорченным многократными подтяжками лицом и грузный мужчина, изъеденный паршой. Экстрасенсы наняты представителем Чубайса Гозманом обеспечивать необходимый обвинению психологический климат. Получается это у парапсихологов или нет, - не нам судить, мы в их инфернальные мантры не верим, но, видимо, не все идет гладко, поскольку как раз накануне этого дня Гозман в тех же судебных кулуарах раздраженно уверял кого-то по телефону: «Не надо Юру использовать, я сам буду оказывать психическое воздействие».

      Когда Миронов подошел к трибуне и ему включили микрофон, Гозман, сидевший в метре от подсудимого спиной к нему, резко развернулся и вперил в лицо допрашиваемого разбегающиеся в разные стороны очи. Из зрительского зала хорошо был виден этот мёртвый взгляд. Стало муторно на душе.

      Прокурор  вновь начал перетрясать алиби подсудимого: «Вы в своих показаниях на следствии указываете время, когда 17 марта 2005 года к вам заходила ваша соседка Алла Михайловна: с 8.00 до 9.30? Почему вы такой большой промежуток времени указываете?».

      Миронов: «Меня допрашивали в день ареста, избитого, с двумя сломанными ребрами и разбитой головой. Такой временной промежуток определялся тяжелым эмоциональным и физическим состоянием в тот момент».

      Прокурор  усмехается и доводит свою мысль до абсурда: «Означает ли это, что соседка провела у вас полтора часа?».

      Миронов: «Здесь, на суде, я сказал – в районе девяти часов. На следствии говорил – с 8.00 до 9.30. В чем противоречия? Если вы спросите, когда я зашел сегодня в суд, я скажу – в районе десяти часов, а точнее не смогу сказать… Леонид Яковлевич, ну, что вы меня гипнотизируете, - неожиданно обращается Миронов к Гозману, не сводящему с Миронова напряженного взгляда. - Я всё равно гипнозу не поддаюсь».

      Гозман  молчит и смотрит. Взгляд его жутковат. Лицом Гозман обращен к подсудимому, но глаза при этом на него не смотрят, они живут на лице своей инфернальной жизнью, причем каждый глаз отдельно.

      Прокурор  задает следующий вопрос, сеющий сомнения в алиби подсудимого: «Почему на следствии вы не говорили, с какой целью зашла к вам соседка?».

      Миронов с трудом отвлекается от Гозмана: «Меня никто об этом не спрашивал. Ведь алиби – это подтверждение нахождения человека в данном месте в данное время. И все. Я вообще был уверен, что после проверки моего алиби буду выпущен из тюрьмы. Я тогда еще надеялся на справедливость».

      И снова - к Гозману, говорит слегка раздраженно, но еще вежливо: «Леонид Яковлевич, вы не устали гипнотизировать? Вы же мешаете».

      Гозман  пучит на подсудимого блуждающие глаза и молчит, как упырь, насыщающийся кровью жертвы и не желающий отвлекаться от этого упоительного процесса.

      Прокурор  занудно выводит: «И все-таки чем объяснить то, что на следствии вы давали полуторачасовой промежуток времени, когда к вам заходила соседка, а здесь на суде вы его сузили до часа?».

      Миронов, сознавая, что его гоняют по кругу повторных вопросов, как лошадь в цирке: «В день ареста я находился в состоянии глубокого стресса, избитый. Внутри все болит. Голова разбита. Я тогда обозначил такой временной промежуток, и ведь это полностью соответствует показаниям Аллы Михайловны».

      Он  видит перед собой напряженное, в состоянии зловещей медитации, с расширенными ноздрями, остекленелыми глазами лицо Гозмана и не выдерживает: «Ваша честь, попросите Гозмана сесть нормально!».

      Гозман, как Вий, пытается парализовать жертву взглядом.

      Судья на новое явление гоголевской чертовщины не обращает ни малейшего внимания: «Уважаемые присяжные заседатели! Подсудимый Миронов неоднократно говорил о применении к нему мер физического воздействия. Вы должны оставить это без внимания. В материалах уголовного дела таких сведений не содержится».

      Прокурор пользуется подсказкой судьи: «Почему в жалобе Генеральному прокурору, где описываете свое алиби, вы не указываете на меры физического воздействия, которые к вам применяли?».

      Миронов: «Мне сокамерники сразу сказали: будешь жаловаться на ментов, они тебе сразу свет выключат...». Прерывается, в упор смотрит на впавшего в гипнотический транс Гозмана и, через силу улыбаясь, обращается к судье: «Ваша честь, ну что он глядит на меня, как собака, которой есть не дают! Покормите Гозмана!».

      Смех  – лучшее средство от гипнотического воздействия. Зал прыснул от образа изголодавшегося, по-собачьи клянчавшего подаяние миллионера Гозмана. Гипноз улетучился, судья взмолилась: «Леонид Яковлевич, ну отвернитесь вы от него, смотрите на меня».

      Зрители оценили жертвенность судьи Пантелеевой, но Гозман смотреть на нее не захотел, а, отвернувшись от Миронова, уткнулся в стол.

     Тем и закончился последний допрос - выяснением мелких разночтений в показаниях Миронова, и суд вступил в новую стадию – стадию дополнений. Дополнения – такой момент в судебном процессе, когда каждая сторона хочет выставить прежде пропущенное, а то и вовсе притаённое, очень важное для себя, чтоб, по принципу «запоминается последнее», наверняка осталось в памяти присяжных. Прокурор выбрал для дополнений почему-то описание … куртки Квачкова, изъятой у него 18 марта 2005 года: «Куртка утепленная, зимняя, лицевая поверхность из материала темно-коричневого цвета, похожего на искусственную замшу, имеет подстёжку.., куртка застёгивается на три кнопки из металла жёлтого цвета, к нижнему краю куртки пришиты хлястики… В правом кармане - деньги, всего 9 рублей 65 копеек, монеты достоинством 5 рублей, 2 рубля, 1 рубль, 10 копеек, 5 копеек…». Подробности, детали, точь-в-точь как у Льва Толстого.

     Слушателей реализм не захватывает, они изнывают от долгого нудного зачтения непонятно для чего вдруг понадобившейся прокурору куртки, тем более, что ни на одной из принадлежавших Квачкову вещей, следов взрывчатых веществ, а так же оружейной смазки, не обнаружено. От нечего делать наиболее пытливые умы ухватили в описании явную недостачу: в протоколе зафиксировано 9 рублей 65 копеек, но при перечислении конкретных монет до этой суммы не хватало рубля с полтиной, однако спросить у прокурора фамилию нечистых на руку следователя с понятыми, замыливших полтора рубля, никто не решился, определив, что на хищение в особо крупных размерах это всё равно не тянет.

     Так что вопрос, кому сколько досталось, как и вопрос, зачем  прокурор Каверин шарил по карманам квачковской куртки, остались невыясненными. Какое отношение куртка вообще имеет к делу? Даже если спустя пять с половиной лет выяснилось вдруг, что подобными застёжками и кнопками засыпан лес у Митькинского шоссе, то самого Квачкова на месте происшествия всё равно не было, он, согласно версии следствия, на месте взрыва не находился, а, якобы, ожидал товарищей в своей машине СААБ.

     После изложенных прокурором дополнений, наступил черед защиты представлять самое важное. Присяжных вывели, чтобы без них решить, что можно, что нельзя защите оглашать в дополнениях.

     Адвокат Чепурная просит предъявить присяжным  заседателям главного героя событий – бронированный чубайсовский БМВ. Аргументы у адвоката резонные. Машина БМВ, как утверждают многие свидетели, на месте происшествия не получила вообще никаких повреждений. В частности, свидетель Вербицкий на суде заявил: «Когда БМВ проезжал мимо меня, я не видел никаких повреждений, а вечером в новостях увидел БМВ с повреждениями». О том же говорил свидетель Тупицын, водитель машины, на которую пересаживался Чубайс из якобы подорванного БМВ. Он вообще о покушении узнал только вечером по телевизору, а расстрелянный броневик увидел на следующий день в гараже. Прокурор Каверин при предъявлении присяжным вещественных доказательств на вопрос судьи, будет ли обвинение представлять БМВ, ответил: «Мы сделаем это позже». А так как позже некуда – значит, пора предъявлять.

      Отражать  неудобное ходатайство защиты сходу ринулся…, нет, не прокурор, кинулась судья Пантелеева, да впопыхах, неуклюже, суетливо, первыми неудачно пришедшими ей в голову соображениями, оказавшимися там совершенно случайно: «Суд предупреждает адвоката Чепурную о недопустимости искажения действий и решений суда! В соответствии со ст. 243 УПК Российской Федерации суд не вправе ставить вопросы, задавать вопросы участникам процесса, сторонам, в том числе и государственному обвинителю, и запись в поданном ей ходатайстве о том, что суд задавал государственному обвинителю вопрос и существо якобы данного государственным обвинителем ответа не соответствуют действиям и решениям суда. Садитесь, пожалуйста!».

      Но, хочешь - не хочешь, а обсуждать поданное ходатайство надо.

      Прокурор опасливо и осторожно: «Что касается автомашины БМВ, я знаю, где она находится, но я не знаю, откуда информация у адвоката Чепурной  о том, что Вербицкий говорил, что он не видел повреждений на автомашине БМВ, насколько мне помнится, свидетель Вербицкий указывал, что после взрыва и обстрела он всё своё внимание обратил на свою машину и машину брата. Да, он видел, как мимо проехала машина БМВ, но он сказал, что «я её не рассматривал». А такого, что он видел по телевидению, такого, по моим данным, Вербицкий не говорил. Свидетель Тупицын подтвердил суду, что в тот момент, когда Чубайс осуществлял пересадку с автомобиля БМВ, также не было никаких повреждений, - то это тоже неправда, не соответствует действительности. Тупицын в суде прямо заявил, что видел машину только сзади, а сзади, согласно заключению экспертов, кроме царапины на заднем стекле, ничего не имелось».

      Миронов возмущенно: «Ваша честь, прокурор искажает материалы дела!».

      Каверин поспешает закончить: «Наконец, когда Тупицын говорил, где он увидел повреждения на машине БМВ, если правильно изложена информация, не в гараже, в гараже он машину не рассматривал, он рассматривал её во дворе. В гараже он её не видел. В отношении того, что я где-то кому-то что-то говорил про БМВ, то это откровенная дезинформация, поскольку такой информации от меня не исходило и не могло исходить. К тому же адвокат Чепурная не указала место, где мы должны осмотреть этот автомобиль».

      Всё помнит прокурор Каверин, всё знает, но признаться в том не желает, а чтоб за вранье не отвечать, на всякий случай под всякую ложь соломку подстилает: насколько мне помнится.., по моим данным.., если правильно изложена информация… Врать – его привычное прокурорское ремесло.

      Адвокат Першин пытается восстановить истину: «Прокурор Каверин искажает материалы дела! Свидетель Вербицкий дал показания в суде, что он обратил внимание на БМВ, который проехал мимо него, и на БМВ тогда повреждений не было, а вечером, в теленовостях, в «Вестях», он увидел другую машину, - такие показания он давал».

      Судья тихим-тихим голоском, как бы между прочим, формулирует решение: «Оснований к осмотру машины БМВ А 566 АВ по истечении пяти лет и ремонта автомашины, естественно, ремонта автомашины, суд не находит».

      Миронов: «Ваша честь, у меня возражения на действия прокурора, который только что исказил материалы суда. Я привожу цитату из показаний Владимира Вербицкого на суде дословно: «Когда БМВ Чубайса после взрыва проезжал мимо нас, тогда я не видел на БМВ никаких повреждений, а вечером в «Вестях» показали БМВ с повреждениями», - это из стенограммы судебного заседания, у нас есть диктофонная запись в подтверждение».

      Прошмыгнуть мышкой мимо убийственного для обвинения  факта утайки главного вещественного  доказательства – бронированного автомобиля Чубайса у громоздкой судьи Пантелеевой не получилось, в роли разъярённой носорожицы она выглядит естественней. Взбешённая Пантелеева стучит по столу, на аудиозаписи этот стук как колотушкой по большому барабану: «Суд предупреждает подсудимого Миронова о недопустимости ссылки на обстоятельства и документы, не исследованные в судебном заседании!».

      Миронов ошарашено: «Как же не исследованные?! Вербицкий выступал в суде!».

      Судья - в рык, невыносимо терзая уши зала: «Напоминаю, что суд стенограммы судебного заседания и аудиозаписи не ведёт! Вы можете рассчитывать на собственную память, свои записи, оперировать без указания источника. Если вы указываете источник, соответственно, это официальный, как-то протокол судебного заседания, поэтому я указываю вам о недопустимости искажения в ходе судебного разбирательства и действий суда. Стенограммы судебного заседания нет, аудиозапись судебного заседания не ведётся, поэтому ссылаться нет оснований!».

      Миронов не отступает: «И второй момент возражения на действия прокурора. Нам кто-то может прояснить, где находится автомашина БМВ и почему ее прячут и скрывают от общественности, суда и присяжных? И прокурор, который заявил, что он знает, где она находится, пусть он пояснит нам, в чём опять-таки секретность её реального местоположения. Интересный момент: Чубайс сказал, что машина восстановлению не подлежала, а сейчас она, оказывается, отремонтирована».

      Судья: «Кто это сказал? Миронов сказал?».

      Миронов: «О том, что восстановлению не подлежит? В показаниях Чубайс об этом заявил».

      Судья отмахивается: «Нет, то, что она отремонтирована, кто вам сказал?».

      Чепурная изумленно: «Так вы же, ваша честь об этом и сказали только что, отказывая нам в удовлетворении ходатайства».

      Першин вторит потрясенным эхом: «Только что!».

      Судья в отказ: «Я сказала, что после пяти лет смотреть её нет оснований…».

      Чепурная не сдается: «И ремонте…».

      Судья торопливо, осевшим голосом: «Хорошо, приношу извинения. Слова о ремонте я снимаю, как сказанные ошибочно».

      Миронов с еще не погибшей надеждой: «Можно прояснить, где она? Тем более, прокурор это знает».

      Судья отрешенно и уморено: «Вот и узнавайте у него! Всё, закончили!..».

      Нет, все-таки хорошо быть хозяином слова  – сама сказала, сама из протокола  изъяла. Пускай подсудимые, их защитники  с пеной у рта доказывают, что  слышали своими ушами. Не было ничего и баста! А на всякое возражение грозный рык: «Суд предупреждает о недопустимости нарушения порядка в судебном заседании!». А что этот пантелеевский порядок беззаконием, произволом зовётся, - кому пойдёшь-докажешь? Сама себе владыка, сама себя судом именует, сама от себя отводы отводит. И уже как о венце демократизма брезжит в обществе мечта о сталинских тройках, - тройки ведь!, а не сегодняшнее самодурство одного, вернее, одной.

      Вот возмечтал Президент Медведев на только что прошедшем совещании  судей в Санкт-Петербурге завести в судах, страшно сказать, аудио- и даже видеотрансляции. Опасные, пахнущие крамолой мечтания! Это что же  будет? Анархия будет! Подсудимые и их защитники себя людьми вообразят, о правах человека вспомнят, чего доброго, еще Конституцией начнут суд шантажировать!.. То ли дело сегодня, когда наши отечественные суды, пантелеевы и каверины, привычно и проверено «отправляют правосудие» по одному им известному адресу с обвинительным уклоном.

      И только я, печальный летописец судебного  процесса по делу о покушении на Чубайса, пытаюсь донести до мира эти скрытые от него скорбные стенограммы без вранья и изъятий. И наивно надеюсь на торжество справедливости.

      Следующее заседание  в понедельник, 26  июля, в 10.00.

      Завершатся  дополнения.

      Проезд до суда: от станции метро «Мякинино» 15 минут пешком до Московского областного суда. Вход свободный. Нужен только паспорт. Зал 308.

Любовь  Краснокутская, Информагентство  СЛАВИА