Проблема депопуляции — естественной убыли населения, которая началась в России еще в 1992 г. и продолжает усиливаться, вызывает тревогу не только у части демографов, но также у очень многих политических и общественных деятелей.

К сожалению, большинство специалистов, как в нашей стране, так и в Европе и США, считают депопуляцию необратимой, а повышение рождаемости до уровня, обеспечивающего хотя бы простое замещение поколений, — невозможным. Поэтому предлагается остановить сокращение численности населения за счет иммиграции и/или снижения смертности.
Несомненно, что проблема высокой смертности в нашей стране не менее остра, чем проблема низкой рождаемости. Более того, если малодетность семьи характерна не только для России, но и для всех развитых стран, то высокая смертность, и, соответственно, низкая средняя продолжительность жизни — это особенность нашей страны и других бывших республик СССР.
 

  • Возникает вопрос: если бы удалось немедленно снизить смертность до уровня США, европейских стран или Японии, то привело ли бы это к прекращению депопуляции? Увы, лишь на короткое время.

 

Такое, скажем прямо, фантастическое увеличение средней продолжительности жизни ускорило бы и без того весьма интенсивный процесс старения населения. При этом увеличение доли пожилых людей в населении неминуемо приведет к росту общего коэффициента смертности. Спустя непродолжительное время этот коэффициент вновь превысит остающийся низким общий коэффициент рождаемости — и численность населения опять станет сокращаться за счет естественной убыли.

Само по себе снижение смертности, безусловно, необходимо, как по гуманитарным мотивам, так и ради престижа государства, а также и по экономическим соображениям. Страна несет колоссальные потери в рабочей силе из-за преждевременной смертности. Около половины мужчин не доживает до пенсионного возраста. Выплата пенсий их вдовам и сиротам требует огромных расходов. Каждый шестой ребенок теряет одного из родителей, не достигнув совершеннолетия.
Это, безусловно, отражается на воспитании и социализации детей. Масштабы сиротства, вызванного преждевременной смертностью, сопоставимы с масштабами «социального сиротства», вызванного разводами. Но после развода многие отцы все-таки поддерживают отношения с детьми. Поэтому причисление детей разведенных детей к «сиротам» обычно носит все-таки условный характер. А дети, у которых умер отец или мать, всегда являются сиротами без кавычек, как в социальном, так и в буквальном смысле.
 
  • При всей важности решения проблемы смертности, никакое ее снижение не приведет к прекращению депопуляции в долговременной перспективе.
Необходимый для обеспечения простого замещения поколений суммарный коэффициент рождаемости (т.е., не ведущий ни к росту, ни к убыли населения) даже при самой низкой смертности должен составлять 2,1 ребенка на одну женщину. Фактически же, он составляет в России лишь 1,3 ребенка, что примерно на 40% ниже необходимого уровня.

При этом каждое последующее поколение в стране будет на 40% уступать предыдущему поколению по численности. В таких условиях в долговременной перспективе при любой, сколь угодно высокой средней продолжительности жизни численность населения страны неизбежно будет сокращаться, если только естественная убыль населения не будет компенсироваться иммиграцией, хотя это не решает проблему депопуляции по существу.

Сама депопуляция — это естественная убыль населения из-за длительного и систематического занижения (дефицита) числа родившихся по сравнению с числом умерших. Сокращение численности населения в результате войны, эпидемии или какого-либо другого катаклизма не является депопуляцией, поскольку носит хотя и резкий, но все-таки временный характер. Когда катастрофические факторы перестают действовать, население быстро восстанавливает свои потери. Колоссальные потери населения Советского Союза в Великой Отечественной войне — 27 миллионов человек — были перекрыты естественным приростом всего за 11 лет. Уже в 1956 г. была вновь достигнута предвоенная численность населения.

Убыль населения отдельных стран или регионов в результате миграционных процессов тоже не считается депопуляцией, если естественный прирост населения при этом остается положительным. Когда за период с середины XIX века по начало XX века население Ирландии из-за массовой эмиграции в США сократилось более чем вдвое, никто не называл это депопуляцией. Ведь рождаемость на этом острове превышала смертность, хотя и не компенсировала миграционных потерь.
 
А естественная убыль населения Франции в конце XIX и первой половине XX века воспринималась именно как депопуляция. Сам этот термин был введен французскими демографами, обеспокоенными превышением смертности над рождаемостью. Депопуляция рассматривалась, причем не только специалистами по проблемам населения, но и многими политическими и общественными деятелями, как национальное бедствие, несмотря на то, что приток иностранцев компенсировал негативный баланс рождений и смертей, а общая численность населения не сокращалась.
 
  • Если, с одной стороны, при положительном естественном приросте сокращение численности населения, вызванное миграционным оттоком, не считается депопуляцией, то, с другой стороны, стабилизация и даже рост численности населения за счет миграционного притока, компенсирующего естественную убыль, не отменяет самого факта депопуляции.


Сама эта компенсация носит лишь формальный характер, а фактически происходит замена одного населения другим.

С точки зрения демографии, население — это совокупность людей, обладающих способностью к самовоспроизводству. Это значит, что от англичан рождаются англичане, от французов — французы, от россиян — россияне. Если в данной совокупности людей рождаемость очень низка и поколение детей численно намного меньше поколения родителей, то вакантное место (хотя оно и не свято) пустым обычно не остается.

В большинстве стран с естественной убылью населения, вакуум, образованный этой убылью, полностью или частично заполняется мигрантами. Если их относительно немного и (или) они не держатся обособленно, то со временем их дети и внуки растворяются в коренном населении страны. Когда же они не полностью ассимилируются, то образуют относительно небольшие национальные меньшинства, которые интегрируются с государствообразующим этносом, а не подменяют его собой.
 
Так называемая теория «плавильного котла», согласно которой потомки иммигрантов во втором или третьем поколении неминуемо сливаются с основным населением, сформировалась на основе опыта изучения миграций из одних христианских стран в другие христианские страны (главным образом из Европы в Америку).
 
В наше время иммигранты прибывают в Западную Европу и Северную Америку (США и Канада) не только из христианских стран (Латинская Америка, Восточная Европа), но также из мусульманских государств, для которых характерен низкий жизненный уровень населения, высокая рождаемость и массовая безработица молодежи. Мигранты из этих стран переселяются миллионами, образуют замкнутые общины, сохраняют тесную связь со страной исхода, переманивают оттуда родственников, выписывают себе и своим детям невест с прежней родины.
 
  • Таким образом, в странах, принимающих иммигрантов, происходит постепенное замещение ими вымирающего коренного населения.
 
Для тех, кто видит в приеме иммигрантов единственный способ избежать убыли населения, считается аксиомой, что повышение рождаемости среди коренного населения невозможно. Так ли это?
 
Действительно, до сих пор ни в одной стране, ни «кнутом», (т.е. запретом абортов и противозачаточных средств), ни «пряником», (т.е. льготами и пособиями на детей) не удалось добиться длительного повышения рождаемости хотя бы до черты простого замещения поколений. После неудачных попыток повысить рождаемость в СССР и других странах Восточной Европы, а также во Франции, многие ученые признали эту проблему неразрешимой.
 
Несмотря на большие расходы, нигде не удалось надолго поднять уровень рождаемости даже до уровня простого воспроизводства, а в итоге во всех этих странах он вновь упал намного ниже этой границы. Главная причина неудачи этой политики была найдена рядом ученых не в расхождении ее целей и средств, а якобы в том, что она исходила лишь из интересов государства, противоречащих интересам большинства семей.
 
Исходя из цели простого замещения поколений, необходимо, чтобы среднее число детей в расчете на одну полную семью, составляло не менее, чем 2,5 ребенка, поскольку не все женщины замужем и не все супружеские пары могут иметь детей. Это означает, что примерно в половине семей, завершивших свое репродуктивное формирование, предполагается наличие трех и более детей (допустим, 10% с одним ребенком, 40% с двумя, 40% с тремя, 10% — с четырьмя детьми).
 
По недавно опубликованным на сайте Госкомстата данным переписи 2002 года, легко рассчитать, что среди семей с несовершеннолетними детьми лишь у 7% число этих детей составляет трое и более.
 
Разумеется, не все семьи завершили свое формирование и у части из них еще могут родиться дети. Кроме того, у многих семей есть также и взрослые дети, которые не входят в эти 7%. К тому же, перепись не учитывает тех детей, которые живут отдельно от родителей. Однако несмотря на все это, разница между реально существующей цифрой (7%) и необходимым для простого замещения населения показателем (50%) слишком велика, чтобы можно было целиком отнести ее на счет несопоставимости данных.
 
  • Демографический вывод о необходимости столь значительного числа семей с 3—4 детьми для роста населения часто воспринимается как «обязанность» чуть ли не каждой семьи иметь трех и более детей. Это вызывает протест у большинства людей, не являющихся профессиональными демографами.


Подобный предрассудок поддерживается искусственно теми, кто выступает против стимулирования рождаемости и кому выгодно, чтобы активная демографическая политика рассматривалась как вмешательство государства в семейную жизнь.

Общественному мнению, увы, неизвестно, что суммарный коэффициент рождаемости в России давно, еще в середине 1960-х годов, опустился ниже критической черты простого замещения поколений и остается ниже этой черты уже около 40 лет.
 
Еще в 1960-х и 1970-х годах отдельные демографы (Б. Ц. Урланис, В. А. Борисов, А. И. Антонов и некоторые другие специалисты) стали выражать беспокойство по поводу угрозы депопуляции, хотя в то время из-за молодой возрастной структуры населения общий коэффициент смертности был меньше снижающегося общего коэффициента рождаемости.
 
Первые признаки ухудшения демографической ситуации пробудили со стороны государственных органов и научных учреждений интерес к изучению проблемы низкой рождаемости. Поэтому было проведено немало выборочных демографических и социологических исследований по проблеме числа детей в семье. Почти все они показывали одну и ту же картину.
 
  • Большинство семей фактически имеют одного или двух детей, но теоретически считают наилучшей семью с двумя детьми. Наиболее типична следующая ситуация: иметь хотя бы одного ребенка для большинства семей необходимо, двух детей — достаточно, третий же ребенок — просто лишний.
 

Первый ребенок появляется в семье при любых условиях. Правда, в последние 15 лет немало семей откладывают рождение первенца или даже решают остаться бездетными, но у большинства супружеских пар есть, по крайней мере, один ребенок. Появление второго ребенка зависит от определения жизненной ситуации, когда сама семья считает это благоприятным.

Половинчатые меры демографической политики, принятые в 1980-ых годах, — увеличение отпуска по уходу за ребенком и частичная оплата этого отпуска вызвали временное повышение рождаемости главным образом за счет увеличения числа вторых детей, то есть благодаря более полной реализации массовой потребности в двух детях.
 
Однако число третьих и последуюших детей увеличилось не столь заметно, поскольку третьего ребенка большинство семей не желает иметь ни при каких условиях. Поэтому число семей с тремя и более детьми столь незначительно.
 
При распространенности норм малодетности личность не испытывает неудобств из-за того, что в семье нет троих детей, напротив, неудобства появляются как раз вместе с третьим ребенком. Между тем, с демографической точки зрения, без наличия трех и более детей, по крайней мере, у половины семей, каждое последующее поколение окажется меньше предыдущего и численность населения будет сокращаться.
 
К сожалению, ни в одной стране мира в XX веке не проводилась политика повышения социальных норм детности и поощрения потребности в 3—4 детях. В связи с этим политика материального стимулирования рождаемости не смогла остановить распространение малодетности. Отсюда был сделан неверный вывод о «необратимости» снижения рождаемости и возникла идея привлечения иммигрантов для стабилизации численности населения. При этом казалось, что приток чужестранцев позволяет избежать проблем, связанных с психологическим сопротивлением населения инновациям.
 
  • Но если считать допустимыми только те методы выхода из демографического кризиса, которые не вызывают возражений у самого населения, то в этом случае любой способ решения проблемы может оказаться заведомо неприемлемым.


Предположим, что население не желает противодействовать сокращению своей численности, поскольку не имеет потребности в рождении третьих и последующих детей, но тогда еще меньше оно хочет поддерживать свою численность путем приема иммигрантов. Дети-то свои, а иммигранты — чужие.

 
Коренные жители косо смотрят не только на иммигрантов-иностранцев, но и на выходцев из других регионов своей страны. Еще в советское время коренные москвичи избегали тяжелого физического труда, а также любой «грязной» или непрестижной работы. Но кто-то должен был асфальтировать улицы, работать на заводах и стройках. Поэтому по заказу крупных предприятий выделялись лимиты на прием определенного количества иногородних рабочих. Им предоставляли места в общежитиях, через какое-то время давали московскую прописку и ставили в очередь на получение квартир.
 
Большинство лимитчиков не отличалось от основной массы коренных москвичей по этнической принадлежности. Как правило, это были выходцы из сельской местности и небольших городов российской «глубинки». Однако коренные москвичи смотрели на них сверху вниз, ворчали: «Понаехали тут всякие, из-за них на транспорте давка и в магазинах очереди», называли их «лимитой» и «деревенщиной», брезговали вступать с ними в браки.
 
Автор когда-то читал лекции о проблемах семьи и брака по линии общества «Знание» в рабочих общежитиях. В общежитии для шоферов иногородние водители автобусов говорили мне, что могут жениться только на тех москвичках, у которых уже есть дети от предыдущих браков и на которых из-за этого не хотят жениться москвичи. Из бесед в женском рабочем общежитии я слышал, что если живущие там девушки встречаются с москвичами, то этим девушкам приходится скрывать, что сами они немосквички. Если же парень узнавал, что его девушка лимитчица, то он без всяких объяснений тут же расставался с ней, подозревая, что она интересуется не им самим, а его жилплощадью.
 
Такие проблемы существовали не только в Москве, но и во всех больших городах, где были ограничения на прописку. Конечно, такое отношение к иногородним трудно назвать ксенофобией в классическом смысле этого термина, т.е. расовой, национальной или религиозной неприязнью. Видимо, тут более уместен термин социальная ксенофобия — и не только по отношению к населению, но и к тем, кто составлял бюрократические правила прописки.
 
В наше время можно говорить уже не только о социальной, но также и о национальной, религиозной и даже расовой ксенофобии. Среди мигрантов, кроме выходцев из других регионов России с преимущественно русским населением, появилось множество переселенцев с Северного Кавказа, Закавказья, Средней Азии, Казахстана. Именно они сталкиваются с жесткими формами ксенофобии. Не в лучшем положении оказались весьма уже многочисленные выходцы из Китая, Вьетнама, Афганистана, из африканских государств. Скинхеды (да и не только они) наглядно показали им, что в России тоже есть расизм.

Отношения между иммигрантами и коренными жителями России все более напоминают аналогичные отношения в странах Западной Европы. Разумеется, расовая, национальная или религиозная дискриминация и в Западной Европе, и в России запрещена законом, но в Западной Европе эти законы лучше соблюдаются и проявления дискриминации в отношении иммигрантов реже остаются безнаказанными, чем у нас.

С другой стороны, в Западной Европе на вполне законных основаниях действуют и пользуются немалой популярностью правые националистические партии, призывающие установить жесткие ограничения на иммиграцию и выслать многих из уже прибывших иммигрантов на прежнюю родину. Во Франции это Национальный фронт под руководством Ле Пена, в Бельгии — Фламандский блок, в Австрии — Партия Свободы под руководством Хайдера, которая имела большой успех на парламентских выборах 2000 года и даже вошла в правительство.
 
Правда, партии такого типа отталкивают большинство избирателей другими пунктами своих программ. Например, Ле Пен, которому удалось выйти во второй тур на президентских выборах 2002 года, требовал тогда выхода Франции из Европейского Союза. Но если бы иммиграционные законы принимались не парламентами, а непосредственно населением, то вполне вероятно, что большинство граждан высказалось бы на референдумах за ужесточение ограничений на иммиграцию из определенных стран и даже за высылку части уже прибывших иммигрантов (именно таково мнение более половины из 1600 респондентов по данным опросов населения в 2004 году: см. например: Всероссийский центр изучения общественного мнения, пресс-выпуск № 132 «Россияне и „инородцы“: толерантность или ксенофобия» — http://www.wciom.ru/?pt=48&article=983).
 
Государство далеко не всегда идет на поводу у большинства своих граждан и нередко принимает законы, которые не одобряются основной массой населения. Тем более парламентарии не обязаны разделять расовые и националистические предрассудки части своих избирателей, даже если эта часть значительна. В этом смысле «широкое вмешательство общества» в частную жизнь — «норма человеческой истории, и увы, многие хотели бы, чтобы в наше времявмешательство государства становилось все больше и большим».
 
  • Вопрос о том, кого пускать в страну, кого не пускать, а кого из уже прибывших следует выслать, решают профессионалы, которые руководствуются политическими, экономическими и юридическими соображениями, а не обывательскими предрассудками.
 

Конечно, игнорировать существующие предрассудки невозможно. С ними следует вести борьбу при помощи программ воспитания толерантности к представителям других культур и религий. Такие программы существуют в Западной Европе, особенно в учебных заведениях. Разрабатываются они и в нашей стране.

Толерантность необходимо воспитывать не только у коренного населения по отношению к иммигрантам, но не в меньшей степени и у самих иммигрантов по отношению к коренному населению.
 
Многие иммигранты, особенно те, которые прибыли в Западную Европу из стран Ближнего Востока и Северной Африки, не желают не только ассимилироваться, но и интегрироваться в существующее там общество, что обостряет их отношения с коренным населением.
 
Вспомним хотя бы недавно принятый во Франции закон, запрещающий ношение вызывающей религиозной символики для учащихся в государственных учебных заведениях. В частности христианам запретили носить поверх одежды большие кресты, иудеям не разрешили надевать кипы (ермолки), а мусульманкам не позволили носить головные платки — хиджабы. Если со стороны христиан и иудеев закон не вызвал никаких протестов, то по поводу запрета на платки для мусульманок было очень много шума.
 
Маловероятно, чтобы программы воспитания толерантности могли полностью искоренить расовую, национальную и религиозную ксенофобию в отношениях между иммигрантами и коренным населением. Социальная же ксенофобия в этих отношениях останется в любом случае.
 
Можно лишь теоретически представить себе общество, где расовые, национальные и религиозные различия не мешают, например, заключению браков. Существуют же страны с этнически весьма однородным населением, такие как Япония, во всяком случае до недавнего времени. Но стран с социально однородным населением просто не может быть. Любое население делится на высшие, средние и низшие классы, на бедных и богатых, на начальство и подчиненных.
 
Низшие ступеньки социальной лестницы часто занимают как раз мигранты — внешние и внутренние. Коренное население, особенно в больших городах, может относиться к ним с неприязнью, даже если это не этнически чуждые иммигранты, а выходцы из других регионов своей же страны.
 
Полностью преодолеть негативное отношение к мигрантам вряд ли возможно. Но их экономическая роль столь велика, что не принимать их нельзя. Поэтому властям как на национально- государственном, так и на региональном и муниципальном уровне приходится вести миграционную политику, невзирая на протесты местного населения.
Если иммигрантов все-таки принимают, несмотря на то, что население этого не хочет, то и политика стимулирования рождений третьих и последующих детей тоже может вестись, несмотря на то, что большинство семей не испытывает потребности в таком их числе.
 
Со стороны населения вряд ли возможны протесты против льгот и пособий, экономического стимулирования рождаемости, подобные тем, какие существуют против приема иммигрантов. Нечто похожее может быть связано лишь с запретом абортов, но эту заведомо неэффективную и непопулярную меру предлагают только неспециалисты.
Вместе с тем под воздействием пропаганды семейного образа жизни какая-то часть семей захочет иметь трех или четырех детей, но это не вызовет возражений со стороны остальных семей. Семья с тремя, и даже с четырьмя детьми не воспринимается населением как нечто ужасное или уродливое.
Негативное отношение со стороны окружающих касается только семей с пятью и более детьми, да и то не за самый факт многодетности, а за то, что в некоторых из этих семей вечно пьянствующим родителям безразлична судьба их многочисленного потомства. Но далеко не все многодетные родители — алкоголики.
 
  • Однако никакой угрозы от многодетных семей малодетное большинство для себя не видит. В то же время приезд иммигрантов всегда воспринимается как опасность для коренного населения.
 

Конечно, предоставление многодетным семьям более существенных льгот и пособий, чем те, которыми они пользуются сейчас, может рассматриваться как раздел «пирога» социального обеспечения в пользу многодетных без согласия остального населения. Но вряд ли негативная реакция такого рода может быть столь же сильной, как на прибытие иммигрантов, которые тоже претендуют на немалую долю этого «пирога».

Демографическая политика, направленная на повышение рождаемости, не означает принуждения к рождению ребенка. Речь идет о создании не только материальных стимулов к увеличению численности семей с тремя и более детьми. Из-за того, что применявшиеся до сих пор меры по улучшению условий жизни и труда работающих матерей, то есть выплата пособий, увеличение отпусков по уходу за детьми, предоставление различных льгот, оказались недостаточно эффективными, не следует, что никакое стимулирование вообще невозможно.
 
  • Основная проблема здесь состоит в том, что все вышеперечисленные меры были направлены лишь на создание условий для более полного удовлетворения существующей потребности в детях, а она сама по себе, даже при полной ее реализации, недостаточно велика, чтобы обеспечить хотя бы простое замещение поколений.
 

Согласно данным выборочной микропереписи, проведенной в 1994 году и охватившей 5% населения России, женщины от 18 до 44 лет имели, в среднем, по 1,4 ребенка, собирались иметь (включая уже имеющихся) по 1,77, а хотели бы иметь по 1,91.  То есть, даже при полной реализации потребности в детях уровень рождаемости оказался бы ниже необходимого для простого замещения поколений.

 
  • Воздействие на саму потребность в детях — сложная социально-психологическая задача. Но решить ее, по нашему мнению, не труднее, чем изменить отношение населения к иммигрантам. Последняя задача тоже относится к сфере социальной психологии. Но само по себе нежелание принимать иммигрантов имеет не менее серьезные причины, чем нежелание иметь трех и более детей.


Изменить установки населения по вопросу о приеме иммигрантов не легче, чем повлиять на увеличение потребности в детях.

Еще не установлено, какие методы демографической политики способны повлиять на увеличение потребности в детях, а не только на степень реализации данной потребности. Чтобы найти такие методы, надо изучать мнение самого населения на сей предмет. 
Стабилизация или рост численности населения страны за счет повышения рождаемости означает решение проблемы депопуляции по существу, то есть спасение многонационального народа России от медленного демографического самоубийства.
 
  • В то же время стабилизация или рост населения страны за счет внешней миграции приведет не к прекращению депопуляции среди россиян, а к тому, что коренное население будет продолжать вымирать и заменяться пришлым населением, говорящим на других языках, принадлежащим к другим культурам и религиям.
 

Поскольку после «оранжевой революции» Украина стремится к вступлению в ЕС (Европейский Союз), то страны ЕС, еще и не приняв Украину в свои ряды, могут шире приоткрыть свои двери для трудовой миграции украинцев. В этом случае украинские гастарбайтеры покинут Россию — на Западе можно заработать намного больше. То же самое, хотя и в несколько ином варианте может относиться и к молдаванам, и к белорусам. После вступления Литвы, Латвии и Эстонии в Евросоюз, русскоязычному населению этих стран, которое, несомненно, испытывает дискриминацию, стало проще эмигрировать на Запад, чем в Россию. К тому же это намного выгодней для них.

Миграция в Россию из Средней Азии, Азербайджана и Казахстана, видимо, не скоро еще прекратится, но основная масса иммигрантов, скорее всего, будет прибывать из Китая, а также из мусульманских стран — южных соседей бывшего СССР. Ассимиляция и даже простая интеграция этих иммигрантов столь же проблематична, как ассимиляция и интеграция иммигрантов из Турции, Пакистана и арабских стран в Западной Европе.
Нельзя исключить возможность конфронтации между ними и коренным населением. Известный российский социолог И. В. Бестужев-Лада, анализируя уроки конфликта между албанцами и сербами в Косове в 1999 г., пришел к двум выводам:
  1. «Судьба сербов в Косово неизбежно ждет все страны — жертвы процесса депопуляции, от США и Канады до России и Украины, включая всю Западную Европу без остатка.
  2. Страны, допустившие себя до положения жертв депопуляции, не заслуживают места под солнцем на политической карте мира первой четверти XXI века. Их место неизбежно займут более жизнеспособные социумы». 

 

Весьма возможно сплошное заселение иммигрантами целых регионов с последующим предъявлением территориальных претензий на данные местности со стороны государств, из которых они прибыли. Особенно это относится к китайской миграции в Сибири и на Дальнем Востоке.
 
В Послании Президента РФ Федеральному Собранию (от 25 апреля 2005 года) значительное место уделено острейшим демографическим проблемам, стоящим перед страной. В частности, президент сказал: «Меры по созданию условий, благоприятных для рождения детей, снижения смертности и упорядочению миграции, должны реализовываться одновременно. Уверен, что нашему обществу по силам решить эти задачи и постепенно стабилизировать численность российского населения». 
 
  • Действительно, государство должно решать сразу все три проблемы. Но решение проблем смертности и миграции трудоспособного населения, при всей их колоссальной важности, не означает прекращение депопуляции. Рождаемость настолько низка, что население будет вымирать даже при самой низкой смертности и при положительных сальдо миграции.
 

Но даже если проблемы со снижением смертности и урегулированием миграции будут решены, а рождаемость так и останется низкой, то о прекращении естественной убыли населения страны не приходится говорить.

Все прогнозы демографического будущего России предвещают дальнейшую депопуляцию, причем самую неприятную в случае массового притока иммигрантов, которые вместе со своими детьми и внуками составят во второй половине XXI века большую часть населения страны, что может означать смену населения России.
Если же государство хочет остаться самим собой, то общественности и правительству следует сконцентрировать все свое внимание на воспроизводстве собственного населения, а не на импорте чужого.

 

Александр Синельников