Готовится к печати книга видного журналиста и писателя Игоря ВОЕВОДИНА об одной из самых одиозных фигур нынешней российской оппозиции. В преддверии выхода своей биографии Александр Поткин – экс-лидер запрещенного «Движения против нелегальной иммиграции» (ДПНИ), а ныне ярый оппозиционер и харизматичный борец за права соотечественников – рассказал корреспонденту «МП» Марии Разлоговой о том, как он пришел в политику и почему проникся идеями национализма.
– Как вышло, что у достаточно молодого политического деятеля уже есть книга-биография?
– Это не совсем моя биография. Скорее рассказ о трансформации взглядов молодого человека, который за 20 лет прошел ряд жизненных испытаний и стал таким, каков я есть сейчас. И о том, как эта трансформация происходила в контексте изменений в стране и в обществе. Отсутствие места русским на своей земле и желание это место найти стало главной причиной моего вовлечения в политику. В начале 90-х был я очень молодым, мне было только 14 лет. В то время мне не нравилось, какими темпами идет перестройка. Я ходил по школе и снимал портреты Ленина, а учителя мне говорили: «Вешай что-нибудь другое». А повесить было нечего. Я испытывал нормальное желание вернуться к своим корням, такую генетическую ностальгию по потерянной идентичности. Просто было за державу обидно. Надо сказать, что в то время я воспринимал Советский Союз именно как русское государство, как наследника Российской империи.
– Как вы думаете, распад Советского Союза был трагедией или благом для страны?
– В советское время русский народ был уверен, что все они – советские люди. А остальные четко знали, кто они – грузины, эстонцы, латыши… Русские оказались самыми ущербными, несмотря на то, что их было больше всего – у них не было своей национальной республики, своей компартии. Но именно на костях и на крови русского народа советская империя строила свое могущество. Она рухнула потому, что русский народ больше не мог тянуть все это на себе – кормить все национальные республики и социалистические режимы по всему миру. В контексте ситуации 90-х гибель СССР воспринималось как трагедия. Но в контексте столетий – это счастье. Если бы мы оставались одной страной, мы бы до сих пор кормили еще сто миллионов человек. А теперь у нас есть шанс построить свое национальное государство. В Российской Федерации впервые за последние 200 лет русские люди стали абсолютным большинством, составляют 80% населения, но они по-прежнему ущемлены в правах. Никем не признано, что Россия является государством русского народа. У русских нет своего дома, страны, куда всегда можно вернуться. И где русского примут вне зависимости от того, где жили его родители. У евреев есть Израиль, у немцев – Германия. А в России любой житель Таджикистана или Казахстана имеет больше прав на гражданство, чем русские люди, чьи семьи, например, уехали за границу в 1917 году.
– В чем специфика русского национализма?
– Националисты – это люди, которые любят свою страну и свой народ. До конца 2010 года высшие руководители РФ боялись вслух произносить это слово – «русский». Впервые оно прозвучало после событий на Манежной площади, когда много радикально настроенных молодых людей вышли на улицы и сказали: «Мы русские. Мы хотим, чтобы нас слышали, чтобы с нами считались». И власть, увидев эту силу, решила, по крайней мере, создать видимость того, что она будет с ней считаться. На следующий день премьер-министр собрал у себя руководителей различных молодежных групп, футбольных фанатов, беседовал с ними. И он произносил там это слово – «русские». Это было впервые за 20 лет. Ни Горбачев, ни Ельцин, ни Путин никогда не произносили это слово публично. Они стеснялись его.
– А как Русская Православная Церковь относится в русским националистам?
– Большинство русских националистов – православные. Среди них больше религиозных людей по сравнению с другими политическими течениями – либералами, коммунистами и т.д. Положение церкви у нас в стране очень зависит от государства, и мы не ждем от нее тотальной поддержки. Но мы всегда ориентируемся на мнение старцев, наших духовных лидеров. Моя личная позиция – не следует втягивать церковь в политику, если это может навредить самой церкви. Но сверяться с ней следует всегда.
– Вы стояли у истоков ДПНИ. Расскажите, как зародилось это движение?
– Еще до ДПНИ я был известен как член общества «Память» – это русская праворадикальная организация. В 2002 году мой брат Владимир Поткин, известный под псевдонимом Владимир Басманов, первым обратил внимание на проблему нелегальной иммиграции и предложил мне, как офицеру «Памяти», выступить на народном сходе в Красноармейске. А позже пообщаться с прессой, рассказать о ДПНИ. В тот момент прокуратура вела проверку по поводу того незаконного схода. Тогда я впервые выступил под псевдонимом Александр Белов – не мог использовать свою настоящую фамилию, потому что она четко ассоциировалась с «Памятью», с достаточно радикальным национализмом. А мне нужно было презентовать новый бренд. Надо сказать, что это получилось – в течение трех лет никто не прослеживал связи между Поткиным и Беловым.
– Что это был за новый бренд?
– Возникла необходимость в появлении организации, которая боролась бы за права коренных жителей России. Нелегальные мигранты из бывших республик Советского Союза хлынули в страну, когда русские уже перестали считать их своими соотечественниками. Люди не понимали, почему у них отнимаются рабочие места. Но руководство страны настаивало на том, что все эти мигранты – бывшие граждане СССР, и мы – их соотечественники.
– Есть мнение, что Россия не может без трудовых мигрантов: кто будет работать на стройках и мести улицы?
– Это заблуждение. Зарплата дворника в Москве 17 – 22 тысячи рублей, а в Курской области – 5 тысяч. Неужели в Курской области не найдется желающих поработать дворником в Москве? Их немерено, но они не смогут устроиться – все места заняты иммигрантами. В 2012 году трудоспособное население России достигнет 70 миллионов человек. Уже сейчас в стране переизбыток рабочей силы. Привлекать дополнительно иммигрантов – значит не уважать собственных граждан, отнимать у них работу. У нас 7,5 миллионов официально зарегистрированных безработных. Реально их гораздо больше, около 10-ти. И примерно столько же нелегальных иммигрантов. Я некоторое время работал в строительной компании и слышал фразу «40 таджиков заменяют башенный кран». Зачем покупать высокотехнологичные инструменты и оборудование, если вместо этого дешевле нанять необразованных, неквалифицированных, бесправных рабочих? Нелегальная иммиграция – наркотик для бизнеса. Большое количество мигрантов – это не стимул, а тормоз развития экономики. И питательная среда для коррупции в стране.
– Так виноваты в этом не мигранты – так устроена система…
– ДПНИ никогда и не наезжало на самих иммигрантов. Мы хотели договориться с государством, чтобы упорядочить миграционное законодательство, сделать его понятным. Например, ввести визовый режим, чтобы государство само решало: нужен в стране данный иммигрант или нет. Столько времени прошло, столько подписей собрано за введение визового режима, но до сих пор любой гражданин Таджикистана или Киргизии может без всяких проблем сесть на самолет, прилететь сюда и просто раствориться. И никто не будет знать где он и чем занимается. Если вы едете в какую-нибудь западную страну туристом, вы подтверждаете, что у вас на счету достаточно денег, чтобы снять гостиницу и прокормить себя. Если у туриста денег нет – значит, скорее всего, он едет отнимать телефоны у девушек в переходе. И лучше, чтобы желающие приехать в Россию доказывали обратное, находясь у себя не родине, и не создавали у нас напряженную криминальную обстановку, вынуждая нас потом за счет налогоплательщиков депортировать их обратно.
– Почему же государство признало ДПНИ экстремистским?
– Изначально ДПНИ хотело помогать государству бороться с нелегальной иммиграцией и с той преступностью, которую она распространяет. Гасить межнациональные конфликты, а не возбуждать их, реагировать на несправедливость. Оказалось, что это никому не нужно. Основная претензия к ДПНИ состояла в том, что мы слишком много пишем правды, слишком много обращаем внимания на проблемы, связанные с нелегальной иммиграцией. Когда тот или иной чиновник отвечает за порядок на своей территории, ему не нравится, если кто-то говорит, что там есть проблемы. Таким образом из проправительственной организации чиновники сделали радикальное оппозиционное экстремистское движение.
– Вы участвовали в недавних московских митингах оппозиции на Болотной площади и проспекте Сахарова? В каком качестве вы там выступали?
– Сейчас я возглавляю правовой центр и являюсь руководителем наблюдательного совета этнополитического объединения «Русские». На митингах мы выступили совместно с другими националистами. Мне кажется, что наконец-то в России начинается политика. Выросло новое поколение граждан, которые не смотрят Первый канал, а пользуются Фейсбуком и Твиттером. Люди устали от вранья про демократию, они хотят правды, своего конституционного права на достоверную информацию. Эти митинги – первые попытки утолить эту жажду правды. Для многих эти демонстрации воспринимались чуть ли не как революция, но на самом деле это обычное явление. Такие события не дестабилизируют, а выравнивают ситуацию. Государство существует для того, чтобы удовлетворять потребности граждан: потребность в справедливом суде, в безопасности. Если государство с этой функцией не справляется, оно теряет смысл и подлежит замене, ликвидации или переустройству. Эти митинги – первая реакция выросшего нового поколения, которое хочет жить в развитом обществе. И это поколение с новой идентичностью – это русские люди.
– Митинг организовали резные политические оппозиционные партии и движения. Легко ли было договориться, скоординировать свои действия?
– Как ни странно, наиболее договороспособными оказались именно националисты. Перед митингом 24 декабря состоялось он-лайн голосование «Кого вы хотите видеть среди выступающих?», на котором националисты добились тотального перевеса. С нами не конкурируют даже поп-звезды, я уж не говорю про либералов. Люди хотели видеть выступления националистов, и не Бориса Немцова и Ксении Собчак. Тем не менее, вы знаете сколько времени нам выделили. Страх определенной части либеральной интеллигенции перед националистами, перед представителями русского народа, настолько велик, что они нас ограничивают. А сами мы не против того, чтобы дать слово Немцову и другим товарищам. Получается, что люди, которые выступают за честные выборы, сами же отказывают в праве выбора митингующим на своем собственном мероприятии. Нас ограничивают, хотя националисты являются единственной реальной оппозицией действующему режиму. Остальные – просто пришли поглазеть.
– Чего вам удалось добиться в результате московских митингов?
– Наша задача была – продемонстрировать свою позицию, чтобы власти с нами считались. Еще не пришло время, когда голос националистов будет звучать в полную силу. Но оно придет, возможно, очень скоро, через несколько месяцев. Именно от этого голоса будет зависеть, какой будет система власти: такой, как ее видит сейчас Старая площадь, или же она будет совершенно иной, принципиально новой. Это зависит от нас. Мы способны повлиять на сценарий развития России. Или даже предложить стране свой.
– Как вышло, что у достаточно молодого политического деятеля уже есть книга-биография?
– Это не совсем моя биография. Скорее рассказ о трансформации взглядов молодого человека, который за 20 лет прошел ряд жизненных испытаний и стал таким, каков я есть сейчас. И о том, как эта трансформация происходила в контексте изменений в стране и в обществе. Отсутствие места русским на своей земле и желание это место найти стало главной причиной моего вовлечения в политику. В начале 90-х был я очень молодым, мне было только 14 лет. В то время мне не нравилось, какими темпами идет перестройка. Я ходил по школе и снимал портреты Ленина, а учителя мне говорили: «Вешай что-нибудь другое». А повесить было нечего. Я испытывал нормальное желание вернуться к своим корням, такую генетическую ностальгию по потерянной идентичности. Просто было за державу обидно. Надо сказать, что в то время я воспринимал Советский Союз именно как русское государство, как наследника Российской империи.
– Как вы думаете, распад Советского Союза был трагедией или благом для страны?
– В советское время русский народ был уверен, что все они – советские люди. А остальные четко знали, кто они – грузины, эстонцы, латыши… Русские оказались самыми ущербными, несмотря на то, что их было больше всего – у них не было своей национальной республики, своей компартии. Но именно на костях и на крови русского народа советская империя строила свое могущество. Она рухнула потому, что русский народ больше не мог тянуть все это на себе – кормить все национальные республики и социалистические режимы по всему миру. В контексте ситуации 90-х гибель СССР воспринималось как трагедия. Но в контексте столетий – это счастье. Если бы мы оставались одной страной, мы бы до сих пор кормили еще сто миллионов человек. А теперь у нас есть шанс построить свое национальное государство. В Российской Федерации впервые за последние 200 лет русские люди стали абсолютным большинством, составляют 80% населения, но они по-прежнему ущемлены в правах. Никем не признано, что Россия является государством русского народа. У русских нет своего дома, страны, куда всегда можно вернуться. И где русского примут вне зависимости от того, где жили его родители. У евреев есть Израиль, у немцев – Германия. А в России любой житель Таджикистана или Казахстана имеет больше прав на гражданство, чем русские люди, чьи семьи, например, уехали за границу в 1917 году.
– В чем специфика русского национализма?
– Националисты – это люди, которые любят свою страну и свой народ. До конца 2010 года высшие руководители РФ боялись вслух произносить это слово – «русский». Впервые оно прозвучало после событий на Манежной площади, когда много радикально настроенных молодых людей вышли на улицы и сказали: «Мы русские. Мы хотим, чтобы нас слышали, чтобы с нами считались». И власть, увидев эту силу, решила, по крайней мере, создать видимость того, что она будет с ней считаться. На следующий день премьер-министр собрал у себя руководителей различных молодежных групп, футбольных фанатов, беседовал с ними. И он произносил там это слово – «русские». Это было впервые за 20 лет. Ни Горбачев, ни Ельцин, ни Путин никогда не произносили это слово публично. Они стеснялись его.
– А как Русская Православная Церковь относится в русским националистам?
– Большинство русских националистов – православные. Среди них больше религиозных людей по сравнению с другими политическими течениями – либералами, коммунистами и т.д. Положение церкви у нас в стране очень зависит от государства, и мы не ждем от нее тотальной поддержки. Но мы всегда ориентируемся на мнение старцев, наших духовных лидеров. Моя личная позиция – не следует втягивать церковь в политику, если это может навредить самой церкви. Но сверяться с ней следует всегда.
– Вы стояли у истоков ДПНИ. Расскажите, как зародилось это движение?
– Еще до ДПНИ я был известен как член общества «Память» – это русская праворадикальная организация. В 2002 году мой брат Владимир Поткин, известный под псевдонимом Владимир Басманов, первым обратил внимание на проблему нелегальной иммиграции и предложил мне, как офицеру «Памяти», выступить на народном сходе в Красноармейске. А позже пообщаться с прессой, рассказать о ДПНИ. В тот момент прокуратура вела проверку по поводу того незаконного схода. Тогда я впервые выступил под псевдонимом Александр Белов – не мог использовать свою настоящую фамилию, потому что она четко ассоциировалась с «Памятью», с достаточно радикальным национализмом. А мне нужно было презентовать новый бренд. Надо сказать, что это получилось – в течение трех лет никто не прослеживал связи между Поткиным и Беловым.
– Что это был за новый бренд?
– Возникла необходимость в появлении организации, которая боролась бы за права коренных жителей России. Нелегальные мигранты из бывших республик Советского Союза хлынули в страну, когда русские уже перестали считать их своими соотечественниками. Люди не понимали, почему у них отнимаются рабочие места. Но руководство страны настаивало на том, что все эти мигранты – бывшие граждане СССР, и мы – их соотечественники.
– Есть мнение, что Россия не может без трудовых мигрантов: кто будет работать на стройках и мести улицы?
– Это заблуждение. Зарплата дворника в Москве 17 – 22 тысячи рублей, а в Курской области – 5 тысяч. Неужели в Курской области не найдется желающих поработать дворником в Москве? Их немерено, но они не смогут устроиться – все места заняты иммигрантами. В 2012 году трудоспособное население России достигнет 70 миллионов человек. Уже сейчас в стране переизбыток рабочей силы. Привлекать дополнительно иммигрантов – значит не уважать собственных граждан, отнимать у них работу. У нас 7,5 миллионов официально зарегистрированных безработных. Реально их гораздо больше, около 10-ти. И примерно столько же нелегальных иммигрантов. Я некоторое время работал в строительной компании и слышал фразу «40 таджиков заменяют башенный кран». Зачем покупать высокотехнологичные инструменты и оборудование, если вместо этого дешевле нанять необразованных, неквалифицированных, бесправных рабочих? Нелегальная иммиграция – наркотик для бизнеса. Большое количество мигрантов – это не стимул, а тормоз развития экономики. И питательная среда для коррупции в стране.
– Так виноваты в этом не мигранты – так устроена система…
– ДПНИ никогда и не наезжало на самих иммигрантов. Мы хотели договориться с государством, чтобы упорядочить миграционное законодательство, сделать его понятным. Например, ввести визовый режим, чтобы государство само решало: нужен в стране данный иммигрант или нет. Столько времени прошло, столько подписей собрано за введение визового режима, но до сих пор любой гражданин Таджикистана или Киргизии может без всяких проблем сесть на самолет, прилететь сюда и просто раствориться. И никто не будет знать где он и чем занимается. Если вы едете в какую-нибудь западную страну туристом, вы подтверждаете, что у вас на счету достаточно денег, чтобы снять гостиницу и прокормить себя. Если у туриста денег нет – значит, скорее всего, он едет отнимать телефоны у девушек в переходе. И лучше, чтобы желающие приехать в Россию доказывали обратное, находясь у себя не родине, и не создавали у нас напряженную криминальную обстановку, вынуждая нас потом за счет налогоплательщиков депортировать их обратно.
– Почему же государство признало ДПНИ экстремистским?
– Изначально ДПНИ хотело помогать государству бороться с нелегальной иммиграцией и с той преступностью, которую она распространяет. Гасить межнациональные конфликты, а не возбуждать их, реагировать на несправедливость. Оказалось, что это никому не нужно. Основная претензия к ДПНИ состояла в том, что мы слишком много пишем правды, слишком много обращаем внимания на проблемы, связанные с нелегальной иммиграцией. Когда тот или иной чиновник отвечает за порядок на своей территории, ему не нравится, если кто-то говорит, что там есть проблемы. Таким образом из проправительственной организации чиновники сделали радикальное оппозиционное экстремистское движение.
– Вы участвовали в недавних московских митингах оппозиции на Болотной площади и проспекте Сахарова? В каком качестве вы там выступали?
– Сейчас я возглавляю правовой центр и являюсь руководителем наблюдательного совета этнополитического объединения «Русские». На митингах мы выступили совместно с другими националистами. Мне кажется, что наконец-то в России начинается политика. Выросло новое поколение граждан, которые не смотрят Первый канал, а пользуются Фейсбуком и Твиттером. Люди устали от вранья про демократию, они хотят правды, своего конституционного права на достоверную информацию. Эти митинги – первые попытки утолить эту жажду правды. Для многих эти демонстрации воспринимались чуть ли не как революция, но на самом деле это обычное явление. Такие события не дестабилизируют, а выравнивают ситуацию. Государство существует для того, чтобы удовлетворять потребности граждан: потребность в справедливом суде, в безопасности. Если государство с этой функцией не справляется, оно теряет смысл и подлежит замене, ликвидации или переустройству. Эти митинги – первая реакция выросшего нового поколения, которое хочет жить в развитом обществе. И это поколение с новой идентичностью – это русские люди.
– Митинг организовали резные политические оппозиционные партии и движения. Легко ли было договориться, скоординировать свои действия?
– Как ни странно, наиболее договороспособными оказались именно националисты. Перед митингом 24 декабря состоялось он-лайн голосование «Кого вы хотите видеть среди выступающих?», на котором националисты добились тотального перевеса. С нами не конкурируют даже поп-звезды, я уж не говорю про либералов. Люди хотели видеть выступления националистов, и не Бориса Немцова и Ксении Собчак. Тем не менее, вы знаете сколько времени нам выделили. Страх определенной части либеральной интеллигенции перед националистами, перед представителями русского народа, настолько велик, что они нас ограничивают. А сами мы не против того, чтобы дать слово Немцову и другим товарищам. Получается, что люди, которые выступают за честные выборы, сами же отказывают в праве выбора митингующим на своем собственном мероприятии. Нас ограничивают, хотя националисты являются единственной реальной оппозицией действующему режиму. Остальные – просто пришли поглазеть.
– Чего вам удалось добиться в результате московских митингов?
– Наша задача была – продемонстрировать свою позицию, чтобы власти с нами считались. Еще не пришло время, когда голос националистов будет звучать в полную силу. Но оно придет, возможно, очень скоро, через несколько месяцев. Именно от этого голоса будет зависеть, какой будет система власти: такой, как ее видит сейчас Старая площадь, или же она будет совершенно иной, принципиально новой. Это зависит от нас. Мы способны повлиять на сценарий развития России. Или даже предложить стране свой.
хорошо
