Николас Эберштадт: «Россия вкладывает в медицину приблизительно столько же, сколько и другие страны с похожими доходами. Но при вполне нормальных затратах поражают несоразмерно малые результаты»

"Огонек" связался с автором исследования Николасом Эберштадтом, политическим экономистом из Американского института предпринимательства, и узнал о шокирующих выводах аналитиков.

— Низкая рождаемость и отрицательный прирост населения сегодня — это реальность для многих европейских стран, особенно постсоветских. В чем уникальность России?

— У каждой страны оригинальная демографическая картина, даже если мы будем рассматривать только постсоветскую территорию Европы. Например, Восточная Германия смогла в короткие сроки удивительно улучшить здоровье своего населения, и сейчас там продолжительность жизни выше, чем в США. Это, конечно, большой успех с точки зрения демографии, даже несмотря на то, что рождаемость в Германии крайне низкая — как, впрочем, и во многих других развитых странах. Потом есть страны Центральной Европы и Балтики. Одно время состояние здоровья их населения оставляло желать лучшего, но в последние годы наблюдается заметный прогресс, и продолжительность жизни у них сейчас выше, чем когда бы то ни было. Россия же даже на этом фоне постсоветских территорий выделяется: вот уже 50 лет она неуклонно, почти без остановок, движется в сторону нездоровья. Это уникальный пример регресса, который начался в советское время и продолжается до сих пор. Отчасти похожи на нее только Украина и Белоруссия, но кризис в России, несомненно, более острый.

— То есть наша беда в том, что низкую рождаемость мы сочетаем с высокой смертностью?

— Дело в том, что рождаемость в России в целом нормальная: она такая же, как и в большинстве европейских стран. Что ненормально — так это смертность. Как человек со стороны, я не рискнул бы давать потенциальным родителям указания, какое количество детей идеально для благополучия их семьи и страны. Думаю, они и сами могут это решить. Зато я всегда готов сказать, что чем ниже опустится уровень смертности, тем лучше будет для каждого.

— Спад рождаемости в России начался сразу после развала Советского Союза. Может быть, и все другие демографические проблемы связаны с тем, что мы еще не оправились от этого потрясения?

— Я полагаю, что на демографическую ситуацию в России подействовали два явления, которые нужно четко разграничить. С одной стороны, это посткоммунистический шок. Вскоре после падения СССР количество новорожденных уменьшилось в разы по вполне понятным причинам. Потом наступило некоторое облегчение, хотя рождаемость в России всегда оставалась значительно ниже уровня воспроизводства населения, где-то на 30 процентов ниже. Но сегодня дает знать о себе уже второй фактор. По многим признакам Россия вступает в новую фазу своего развития — то, что обычно называют "вторым демографическим переходом". Этот социальный феномен еще в прошлом веке стал реальностью для большинства западных стран. Его суть — в появлении новых моделей семьи и воспроизводства. В частности, союзы потенциальных родителей становятся менее прочными, женщины нацелены иметь меньше детей и часто рожают их вне брака, появляется множество родителей-одиночек. Повторюсь: это реальность современной Европы, которая теперь становится и российской реальностью. Но стоит заметить, что для России "второй демографический переход" может оказаться гораздо более болезненным, чем он был, например, для Швеции или Германии. Все прозрачно: уровни заработной платы в России значительно ниже, чем в Европе, социальное обеспечение — хуже, пособия — меньше. А значит, новой семье, которая на практике все чаще будет оказываться неполной, выжить гораздо сложнее. Это, конечно, не способствует естественному приросту населения.

— "Второй переход" не объясняет, однако, почему мы стали чаще умирать. В своем исследовании вы написали, что "Россия модернизировала производство высоких уровней смертности". Что это значит?

— В российской ситуации много удивительного и непонятного, например, удивительно сочетание запредельно высокого уровня смертности с довольно высоким уровнем образования и заработка населения. Позвольте мне привести пример. В 2002 году, согласно исследованию ВОЗ, ожидаемая продолжительность жизни для 15-летнего молодого человека в России была точно такой же, как для его сверстника в Сомали. В 2006 году, по сведениям ВОЗ, 15-летний юноша-гаитянец мог надеяться на более долгую жизнь, чем 15-летний россиянин. Вдумайтесь: Гаити и Сомали — это очень бедные, неразвитые общества, плохо образованные, со слабыми правительствами. Россия — это общество со средним достатком, уж во всяком случае, значительно более богатое, чем Сомали или Гаити, общество образованное, выбравшее себе довольно устойчивое руководство. И несмотря на все эти преимущества, каким-то образом она умудряется демонстрировать те же уровни смертности для некоторых групп населения, что и эти неразвитые страны. Чтобы достичь такого ужасающего результата, России пришлось открыть новые способы "производства" смертей. В Гаити и Сомали множество людей умирает, заражаясь друг от друга инфекционными заболеваниями. Конечно, для страны, знакомой с вакцинацией, это невозможно, поэтому в России люди умирают от хронических болезней, сердечнососудистых недугов, травм. В этом, собственно, и заключается чудовищная "модернизация", авторство которой принадлежит России.

— Неужели так плохо работает наше здравоохранение?

— Истинные причины высокой смертности в некотором смысле — загадка. Но, конечно, вина здравоохранения в том, что оно не помешало появиться опасным тенденциям, ухудшающим здоровье общества. И российские, и зарубежные эксперты предлагали очень полезные реформы и инициативы, которые могли бы уменьшить смертность при существующем уровне расходов на здравоохранение. Здесь очень интересно то, что Россия вкладывает в медицину приблизительно столько же, сколько и другие страны с похожими доходами. Больше, собственно, обычно и не требуется. Но при вполне нормальных затратах поражают несоразмерно малые результаты. Это наводит на мысль, что деньги расходуются не так эффективно, как хотелось бы.

— Кажется, в таких условиях единственный способ удержать численность населения — это приглашать мигрантов. Они помогут?

— С точки зрения экономики можно привести бесчисленные аргументы в пользу международной миграции. Она восполняет недостаток рабочей силы, смягчает демографические кризисы, увеличивает доходы страны. Но, собственно, то, насколько позитивной она окажется на самом деле, зависит от возможностей государства ассимилировать мигрантов, адаптировать их к своим реалиям. Без этого ничего не выйдет. В России уже есть удачные примеры такой адаптации, но есть и объективные причины, которые могут ее усложнить. Во-первых, из-за экономического кризиса многим приезжим работникам пришлось вернуться домой и процесс их интеграции в новое общество был прерван, а возобновлять его — всегда трудная задача. Во-вторых, мигранты из ближайшего зарубежья уже не так хорошо говорят по-русски, как, например, их родители: возникает языковой барьер. И в-третьих, насколько можно судить по общественным опросам и ряду признаков, российское общество становится менее толерантным по отношению к вновь прибывшим. Я не хотел бы преувеличивать значение третьего препятствия, как это обычно делают, но все-таки оно нежелательно.

— Найдется ли в ближайшем окружении России достаточно мигрантов, чтобы компенсировать вымирание? И не станет ли их приток опасным для национальной идентичности?

— Ближайшее окружение России, то есть постсоветские страны, делятся на две большие группы. В одних из них прирост населения отрицательный, в других — положительный. Первый можно наблюдать во всех странах на европейской территории, а также в таких государствах, как Армения или Грузия. А вот Центрально-Азиатский регион в целом демонстрирует положительный прирост, и в ближайшие декады там следует ждать увеличения числа работоспособных жителей. И вполне вероятно, что Россия с ее тающим населением станет для них естественным магнитом, хотя, конечно, далеко не для всех. Аналитики уже проводили измерения того, сколько мигрантов потребуется России, чтобы стабилизировать ее популяцию. Цифра получается колоссальная и, на мой взгляд, труднодостижимая. Поэтому абсолютной панацеей миграция стать не может. Точно так же вряд ли ей удастся нарушить этнический баланс в России: даже если количество собственно русских уменьшится, оно все равно останется преобладающим в обозримой перспективе. Кроме того, как показывают исследования, большинство мигрантов довольно быстро могут отказаться от своей национальной идентичности и пройти реидентификацию, став россиянами. Если бы обеспокоенные этническими проблемами жители думали именно о том, как помочь мигрантам стать одними из них, этот процесс проходил бы легче, обеспечивая выгоды российской экономике. В принципе, Россия всегда была многонациональной страной и накопленный опыт совместного проживания разных этносов — ее несомненный козырь сегодня.

— Позвольте вечный вопрос: что будет с нашим Дальним Востоком?

— Давайте рассуждать логически. Очевидно то, что многие россияне, которые сегодня живут на Дальнем Востоке, не прочь оттуда уехать — достаточно посмотреть на динамику и цифры внутренней миграции. С каждым годом этот регион становится все менее населенным. Очевидно также и другое — по ту сторону китайской границы мы имеем очень густонаселенный район. Следует ли из этого, что Китай в скором времени колонизирует российский Дальний Восток? Думаю, не следует. В конце концов, если россияне так не хотят жить на этой территории, почему там должно понравиться китайцам? Нынешняя ситуация на российско-китайской границе напоминает ситуацию на границе США и Канады: в Канаде гораздо меньше жителей и однако никто не спешит туда перебираться. Кроме того, вся политика руководства КНР свидетельствует, что серьезных планов колонизации у него нет: было бы даже неплохо, если бы китайцы интенсивнее внедрялись в экономику Дальнего Востока, вкладывали инвестиции и налаживали торговлю — по крайней мере, выгоднее для России. В течение двух-трех поколений ситуация, конечно, может поменяться, но это произойдет только в том случае, если кардинально изменится политика Китая. Тогда вопрос удержания своих границ станет для России первоочередным. А пока, будь я россиянином, я бы не переживал об этом.

— А что вы можете сказать о российской политике в области демографии? "Новая демографическая концепция", предложенная российским правительством, будет работать?

— В России много демографов, которые сомневаются в выполнимости этой концепции. И я полностью разделяю их скептицизм, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, я считаю высокую смертность главной российской проблемой и прекрасно понимаю, что сделать ее низкой за каких-нибудь двадцать лет невозможно. Более того, население России стареет, что предвещает еще большее количество смертей. Во-вторых, у страны практически нет ресурсов, чтобы увеличить рождаемость. Вскоре матерями должны будут стать девушки, родившиеся после развала СССР. А как мы помним, тогда возникла демографическая яма: то есть потенциальных матерей будет где-то на 40 процентов меньше, чем сейчас. И если вы примете во внимание обе эти тенденции, становится ясно, что давление в сторону уменьшения численности населения слишком велико, чтобы эффективно ему противостоять. Кстати, с этим согласен и Росстат: его прогнозы, вопреки всем концепциям, предвещают больше смертей, чем рождений. Есть, конечно, и другие прогнозы, в которых учитывается возможность небывалого притока мигрантов и цифры стабилизируются. Но мы уже говорили выше, что увеличить миграцию в разы очень сложно. Поэтому непонятно, каким образом правительство может достичь заявленных результатов. Материнский капитал, например,— это полумера. К ней прибегали другие страны, в частности Швеция и ГДР, и каждый раз оказывалось, что она увеличивает рождаемость только на очень непродолжительный срок. Узнав о возможной выгоде, семьи стараются побыстрее завести ребенка, но очень скоро останавливаются на достигнутом. И наступает спад рождаемости. Нужно понимать, что предложение денег за ребенка нисколько не увеличивает число людей, которые по-настоящему хотят его завести.

— Вы говорите, что Россия — единственная страна в мире, которая столкнулась с такой долгой депопуляцией. Когда же мы перестанем ставить рекорды?

— Рекорд действительно ошеломляющий. Продолжительность жизни нынешнего поколения в России меньше, чем, например, предыдущего. То есть ухудшение ситуации можно измерять поколениями — и это дает приблизительное представление о том, сколько времени понадобится, чтобы повернуть процессы вспять. Конечно, каких-то улучшений можно и нужно добиться уже сейчас. Но по-настоящему другую Россию смогут увидеть, в лучшем случае, только что родившиеся мальчики и девочки. Если им повезет, они станут первыми детьми в истории новой России, которые проживут дольше своих родителей и ускользнут от фабрики "производства смертей". И я очень хотел бы в одном из следующих своих исследований найти основания для такого оптимизма.