События в Приморье по своему информационному эффекту в центральной России напоминают ощущения, возникающие у человека, находящегося в нескольких километрах от взорвавшегося снаряда. Что-то ухнуло. Что-то было. А что-то будет?

Вот об этом что-то сейчас самое время сказать несколько слов.

Состояние российской оппозиции, всех ее идеологических спектров – националистического (включая православных монархистов), либерально-западнического и красного (левые, социалисты, коммунисты и т.д и т.п.) – таково, что ожидать от них какого-либо существенного выступления против нынешнего режима не приходится. Националисты устраивают ежегодные Русские марши, либералы на пару с красными проводят «Стратегию-31», все это достаточно серьезно и интересно, но непосредственно режиму не угрожает. Чего-то же более радикального от внесистемной оппозиции абсолютное большинство не только обывателей, но и разных экспертов-аналитиков не ожидало. Они были неправы. Но неправы были также и те, кто на что-то надеялся.

Почему? Потому, что ждали, так сказать, не с того конца. Причины скорого краха нынешнего режима были мной описаны в статье «Сумерки карликов»: паразитический режим истощил все ресурсы для паразитирования. Всякая реальная позитивная трансформация (модернизация etc.) нынешнего режима означает его гибель. И, естественно, очень значительная часть нынешней элиты, не рассчитывающая на то, что после гибели настоящей системы вещей им найдется теплое местечко, будет стараться ныне имеющуюся ситуацию законсервировать. Так называемая стабильность складывалась из двух факторов: потока нефтедолларов и террора. Надо сказать, такая система является, опять же в теории, достаточно устойчивой. Но эта устойчивость сразу же нарушается, когда исчезает или начинает уменьшаться один из названных компонентов. В настоящий момент произошло именно это: материальные ресурсы стали истощаться. Недостаток нефтедолларов стали восполнять посредством другого компонента, усиления террора. По-другому законсервировать путинскую систему просто невозможно.

При этом также очевидно, что такая система неизбежно вызывает накопление мощного протестного потенциала, который объективно не имеет легального выхода. Нынешнее россиянское государство – это государство, в котором суд является рахитичным придатком прокуратуры, занимающимся промульгацией решений, этой прокуратурой принятых. Профсоюзы - фикция. Ничтожные социальные гарантии - и те на деле пшик. Наконец, последнее право, которое сохранялось за людьми в 90-е, - выйти на улицу и сказать, что у власти сволочи и подонки - это право также отобрано. У абсолютного большинства людей не только нет легального способа повлиять на существующую социально-политическую систему, у них нет даже легального способа выразить свой протест.

Между тем, протестный потенциал сохраняется и растет. И с ним происходит то же, что и с водой, которая находит себе дорожку вне зависимости от законов, разрешений и санкций. Коротко говоря, протест уходит в нелегальную сферу.

Мировой опыт вполне определенно указывает нам на то, в подобных ситуациях существуют два пути реализации протестного потенциала, причем очень часто одновременно осуществляются оба варианта. А именно:

1) Мирная общественно-политическая кампания, направленная на коренное изменение существующей социально-политической системы. Мирная – это не значит, что все обходится без пролития крови, смертей и даже мордобоя. Тут суть в самой идее: добиться своего формально мирными средствами, как то забастовки, бойкоты, массовые акции протеста, петиции, кампании в СМИ и т.п. Такие кампании могут проводиться как под знаменем реализации существующих законов (например, так называемая «борьба за гражданские права» в 1960-е в США), или же вопреки им (здесь самым ярким примером является борьба М.К. Ганди и его последователей).

2) Гражданская и/или террористическая война. Начало военных действий против правительственных войск, террористическо-диверсионная война против госаппарата и т.п. Примеров этого чрезвычайно много, самые свежие и близкие - Чечня и Косово.

Оба варианта являются лишь методами, которые могут быть использованы как для осуществления коренных реформ, так и вовсе для уничтожения государственности. При этом более радикальные метод номер 2 может употребляться для того, чтобы инициировать реформы (ситуация с ИРА в Северной Ирландии), а менее радикальный номер 1 – привести к краху государственности (развал Британской Индии).

Причины, которые могут отформатировать протестный потенциал в тот или иной описанный метод всегда многочисленны, и готовых шаблонов здесь нет. Тут сказываются и политические и национально-религиозные традиции, и внешнее влияние, и еще много чего. Но, естественно, почти всегда военно-террористической борьбе предшествует попытка начать мирную протестную кампанию. Дальнейшее развитие событие объясняется реакцией режима. Если он готов идти на какие-то реальные уступки (а не виртуальные, вроде права потрепаться в Думе для лидеров «непарламентской оппозиции»), то упор естественным образом переносится на мирную кампанию. Если нет – самым употребительным становится военный метод, а мирная кампания становится как бы полулегальным фоном вооруженной борьбы, а ее лидеры – каналом связи с повстанцами. Здесь, опять же, классический пример дает Северная Ирландия (ИРА и Шинн Фейн). Тут уже появляются новые комбинации: представители «мирного» и «военного» флангов могут враждовать между собой, а могут координировать свои усилия. Как максимум, и тех и других могут возглавлять одни и те же люди. (Понятно, что последняя версия – самая эффективная.) Но, волей или неволей, «мирное» и «военное» крыло дополняют друг друга, и появление их обоих, в случае перекрытия всех легальных форм выхода протестного потенциала, неизбежно.

Переход от мирной общественно-политической кампании к вооруженной борьбе всегда является достаточно плавным. Суть проста: в какой-то момент режимные «силовики», мордующие демонстрантов и бастующих, с удивлением обнаруживают, что им начинают давать сдачи. Потом еще сильнее, и еще. А потом уже появляются группы, занимающиеся только военно-террористической деятельностью.

Все это азбука. И события последнего времени в РФ развивались по азбучной схеме. Режимные беззакония привели к тому, что в Пикалево митингующие взяли мэрию штурмом (более или менее). В Междуреченске омоновцы, пришедшие сгонять шахтеров с рельсов, нарвались на серьезный отпор – градус ответного насилия нарастал. Во всех случаях люди, пытавшиеся действовать если не правовыми, то хотя бы мирными средствами, получали… Как бы это сказать… В общем, ничего хорошего они не получали. События 31-го мая еще раз наглядно продемонстрировали решимость режима к силовому подавлению всякой реальной оппозиции. Градус протеста поднялся еще выше, и дошел до точки кипения – точки, от которой начались собственно военные действия. В этот раз прорвало в Приморье.

Это было неожиданным. В партизаны подались не Лимонов или Артемов, а совсем другие люди. То, что в нашей стране многие «аналитики» этому удивляются, еще раз весьма скверно характеризует уровень такого рода «аналитики». Все нынешние видные деятели оппозиции – это люди, так или иначе умеющие действовать в рамках метода мирной общественной кампании. Это их поле, и на нем они умеют играть. Те, кто возьмутся (и уже берутся) за оружие – люди качественно иной формации, ибо здесь нужны иные навыки и умения. Это новая генерация оппозиции. Она дополняет своих «мирных» предшественников, но не эти «мирные» оппозиционеры ее породили. Эта новая генерация – закономерное следствие режимной политики, и если властям и захочется кого-то обвинить в том, что в Приморье появился пусть крохотный, но все же очаг партизанской войны, то винить им придется только самих себя.

Люди, которые будут разговаривать с властью на столь близком и доступном ей языке стрельбы и резни, могут появляться из самых разных сфер. Партизанское движение может формироваться и на основе этнических мафиозных структур (албанские сепаратисты в Косово и Македонии), и в рамках партийных организаций, и по общинно-племенному принципу (очень типично для Африки), и даже на основе государственных кадров (армейские ветераны). Тут, опять же, масса вариантов и масса комбинаций этих вариантов.

Собственно военному сопротивлению, как правило, предшествуют некие промежуточные формы, организации-предтечи. В РФ к таковым, несомненно, относятся ультраправые уличные «бригады». События в Приморье показывают, что время этих самых промежуточных форм прошло, и в ближайшее время мы вполне можем получить готовый продукт – русское национально-освободительное партизанское движение.

Таким образом, мы имеем:

Режимную политику наращивания репрессий, безальтернативную для нынешней квази-элиты, которая закономерно породила:

1) Безуспешную попытку легального противодействия.

2) Недостаточно эффективную попытку полу-легального мирного гражданского протеста (Русский Марш, Стратегия-31).

3) И скоро, надо полагать, породит уже ответное насилие без всяких оговорок – вооруженное сопротивление со стороны оппозиции. Это закономерно и, боюсь, неизбежно.

Напоследок, считаю нужным сказать еще об одном. Конечно, вряд ли маленькое восстание в Приморье перерастет во что-то большее. Его подавят. Но главное уже сделано. Табу на вооруженную борьбу с режимом снято. Пример дан. И очень и очень для многих те, кто сейчас отстреливает ментов на Дальнем Востоке, станут героями – а точнее, уже стали (вне зависимости от того, кем они являются в действительности). В этом смысле, приморская партизанщина является чем-то средним между репетицией и сигнальной ракетой.

Двадцать шестого июля 1953 г. Фидель Кастро с кучкой своих друзей штурмовал казармы Монкада. Неудачно. Казармы не взяли, Фидель отправился в тюрьму. Каков итог? В 1959 г. армия «Движения 26 июля» свергла диктатора Батисту, заменив его диктатором Фиделем Кастро. Сейчас день штурма казарм Монкада на Кубе является государственным праздником. Так безумная мечта партизан стала их реальной победой…