С опаской и настороженностью смотрят в будущее и друг на друга две России. Живя в одно время, в одной стране, по одним и тем же законам, эти две России ничем не похожи друг на друга, находятся в параллельной экономической и социальной реальности, совершенно по-разному смотрят на окружающий мир и на собственное будущее.

 

Первая Россия – страна больших городов. С современной экономикой, постоянным притоком активной и образованной молодежи, возможностью высоких заработков, сытым и в  немалой части либеральным населением. Эта Россия привыкла надеяться на себя, таких «умных и талантливых» и не ждать никаких благ от государства. Именно городская Россия победила в 1991 и 1996 годах, развернув нашу историю по чужеродному либеральному пути.

 

Вторая Россия – страна деревень, поселков, малых городов. Трижды обманутая, ограбленная и обескровленная. Потерявшая лучших людей , которые еще в советские годы уехали в города  -  строить промышленную мощь страны. Потерявшая практически всю экономику и возможность хоть что-то заработать в годы ельцинских реформ. Теряющяя последнее, что у нее есть – социальную сферу и коммунальную инфраструктуру, позволяющую людям хотя бы выживать в физическом смысле – в наши дни. Эта Россия никогда не поддерживала ни рыночные реформы, ни либеральные идеи. И сегодня, независимо от политических воззрений и голосования на выборах, значительная часть жителей глубинки чувствует себя побежденной в собственной стране.

 

Очень точную характеристику нашей, провинциальной России дал, как ни странно, один из столпов либерализма горбачевско-ельцинской поры Юрий Афанасьев в недавнем интервью на «Эхе Москвы». Просто невозможно не процитировать:

 

 

 

( http://www.echo.msk.ru/programs/smoke/552221-echo/ ).

 

Эти две России абсолютно не понимают друг друга. Их контакты минимальны. Ну, разве что наши люди конкурируют с сыновьями таджикского народа на дачных стройках богатых москвичей. А горожане приезжают на пару месяцев в наши края на свои дачные участки.

 

Во всем остальном между победившей городской и побежденной провинциальной Россиями – глухая стена. Разная жизнь и разные проблемы.

 

И рано или поздно, хочется кому-то или нет, но проблемы провинциальной, сельской России придется решать и снова сделать всех нас равноправными гражданами одной, единой, великой и процветающей страны. Потому хотя бы, что любое, самое долгое и смиренное терпение имеет свойство когда-то подходить к концу.

 

 

 

 

На первый взгляд, мы видим благостную картину: малые города, поселки, деревни успешно встали с колен после ужаса ельцинских 90-х. Да, конечно по сравнению с 90-ми, когда в глубинке долги по зарплате у бюджетников были 4-6 месяцев, а в бывших колхозах (ныне сельхозкооперативах) – год, а то и полтора, налоги не платились в принципе, а электроэнергия отключалась по 12 часов  ежедневно кроме воскресений – сдвиги к лучшему налицо. Более того, с 2000 года именно селяне и жители малых городов активнее всех поддерживают действующую власть. И не только по своей природной ненависти к либерастии во всех ее проявлениях (а она есть, люди здесь, благодаря своей народной мудрости, гораздо острее чувствуют всю губительность любых попыток «перестроить» и «реформировать» Россию на западный манер). За 90-е годы именно провинция узнала в полной мере «что такое плохо». Крупные города пережили время 90-х гораздо спокойнее благодаря остаткам советской промышленности, с помощью которой хоть как-то поддерживалась экономика и социальная сфера, наполнялся бюджет – пусть даже через зачетные и бартерные схемы. В маленьких, отдаленных районах, лишенных промышленности изначально, такой возможности не было, потому и обвал здесь происходил быстрее и глубже. При этом он был не слишком заметен на фоне других проблем – до жизни сельской провинциальной России нашей «широкой общественности» не было тогда (как, впрочем, нет и сейчас) никакого дела. Я уже не говорю о том, что ни над одной отраслью экономики в годы «либеральных реформ» не было такого издевательства как над российским сельским хозяйством. Либералы убивали его продуманно, эффективно и с каким-то садистским удовольствием. И эта острейшая проблема так же обошла стороной наших горожан – в лучшем случае, они что-то такое слышали краем уха. А наши люди жили в этой обстановке и пытались выжить. Удалось это не всем: к 2000 году смертность в сельской местности более чем в три раза превысила рождаемость.

 

С того времени изменилось на самом деле очень много. В том числе и методы удушения русской провинции. Оно стало менее жестким и более постепенным. Но сами «подходы» не только остались, но и были усовершенствованы. Не претендуя на научный анализ этой проблемы, опишу сегодняшние методы уничтожения российской глубинки предельно кратко.

 

 

 

 

Надо напомнить, что не только при Советской власти, но даже в 90-е годы социальную сферу на селе не трогали – она продолжала существовать, несмотря на нищенское финансирование. Слово «оптимизация» появилось значительно позднее, в 2004-м, с приходом на ключевые должности в социальном блоке правительства таких выдающихся специалистов как Фурсенко и Зурабов.

 

В итоге образование было переведено на «нормативно-подушевое» финансирование, которое гарантированно убивает сельскую школу.

 

Понятно, что расходы на одного ученика в городской и сельской школе одинаковыми быть не могут. Просто потому что зарплату учителю надо платить в любом случае, независимо от того, сколько учеников в его классе – 5 или 25. Я не говорю уже о том что на отопление или освещение школьных зданий количество учеников не может повлиять никаким образом. Потому вполне естественно, что началось обвальное закрытие сельских школ.

 

Вот такие цифры по Тверской области приводит в «Тверской газете» (17.10.2008) депутат Тверской гордумы Сергей Рогозин (КПРФ): «За последние пять лет количество сельских школ в Тверской области сократилось с 740 до 554, а количество школьников - с 162 663 человек на начало учебного года 2002-2003 гг. до 123 284 на начало этого учебного года. И виной тому не только демографическая ситуация в стране. Кстати, уже подросли дети, родившиеся на новом подъеме рождаемости, и скоро придут в школы. Где им учиться? При такой тенденции сокращения сельских школ из самой читающей страны мира мы скоро получим поколение малограмотных людей. Которыми, разумеется, удобно управлять. Но это палка о двух концах. Имеет ли смысл взращивать поколение маргиналов в век компьютерных технологий?». 

 

( http://gazeta.tver.ru/articles.php?id=4507&day=17&month=10&year=2008 )

 

Иными словами за пять лет закрыта каждая четвертая школа нашей области. Не думаю, что в других регионах ситуация чем-то отличается. Конечно закон дает право регионам определить особенности статуса малокомплектных школ и их  финансирования, Но пользоваться этим правом регионы не спешат, а Москва не настаивает.

 

В здравоохранении ситуация ничуть не лучше. После того как было введено финансирование больниц «за пролеченного больного» (а вполне естественно, что районные больницы при таком нормативе реально не могут заработать на свое содержание), началось сокращение коек и персонала – иногда целыми отделениями. Врачи начали уезжать в города. В небольших больницах вновь появились долги по зарплате медперсоналу, которые были погашены только в конце 2007 года, перед выборами в Госдуму.

 

Ну а до конца добивают районное здравоохранение два последних решения. Во-первых, запрет на финансирование медицинских услуг, оказанных сверх утвержденного «муниципального заказа» (который занижен примерно на 60%). Во-вторых, принудительное насаждение сети «офисов врачей общей (семейной) практики» вместо сегодняшних амбулаторных учреждений.

 

Напоследок добрались и до сельских клубов и библиотек. Тут решение было найдено самое простое – передать руководство отраслью культуры из районов в сельские поселения. Денег на содержание такой сети клубов у поселений, естественно, нет. Закрытие учреждений культуры будет тихо, незаметно и массово проходить в течение всего 2009 года.

 

Именно в последние годы сельские жители лишаются доступных социальных услуг. Это совершенно продуманные и системные действия по выдавливанию населения из села – особенно интеллигенции, бюджетников, на которых в сегодняшней деревне реально все и держится. Точно так же уезжают работоспособные семьи, имеющие детей школьного возраста. Если, конечно, есть куда ехать.

 

Ну и особый цинизм этой ситуации заключается в том, что у уволенных в результате «оптимизации» работников бюджетной сферы нет ни единого шанса куда-то устроиться. Это в городах безработица началась совсем недавно, вместе с кризисом. У нас она никогда не прекращалась и все эти годы только росла.

 

 

 

Наследие 90-х во весь голос напомнило о себе в середине 2000-х. Еще незабвенный Борис Николаевич, на заре своего правления, с очевидной целью уничтожения колхозного строя, распределил все земли колхозов и совхозов на земельные паи. Люди обзавелись непонятными и совершенно бесполезными на тот момент бумажками, о которых благополучно забыли на десять лет.

 

Но если бомба заложена, она когда-нибудь все равно взрывается. Так и с паями. Наступило новое тысячелетие, и у федеральных законодателей дошли руки до принятия нового Земельного кодекса,  по которому, во-первых, на основе паев земля становилась частной собственностью. А,  во-вторых,  порядок оформления этой собственности оказался крайне сложным и дорогостоящим, что исключило доступность такой «роскоши», как земля, на которой жили и работали многие поколения, не только для сельских жителей, но и для сельхозкооперативов (бывших колхозов и совхозов).

 

Дальше началось самое интересное…

 

По деревням всей Центральной России разъехались посредники от различных московских компаний, предлагающие сельским жителям сначала по 10, а затем и по 20 тыс. рублей за пай (средний пай –

 

И вы думаете, что после скупки паев хоть кто-то начал инвестировать в сельскохозяйственное производство? Нет, конечно! Планы у этих людей с самого начала были совсем другими.

 

На хороших местах, рядом с реками и озерами, выросли дачные и коттеджные поселки, столь популярные у состоятельных жителей столицы. Наверное владельцы этих дач и не всегда догадываются, что их любимые места отдыха возникли за счет неизвестных им, обманутых аферистами деревенских стариков и старух и за счет разоренных бывших колхозов и совхозов, которые, вместе с землей, потеряли и последнюю возможность подняться на ноги. Это, между прочим, имеет самое прямое отношение и к вопросу продовольственной безопасности государства.

 

Нашлось применение и тем паевым землям, которые не расположены в живописных местах и не подходят под дачное строительство. Я сначала долго не мог понять: а такую-то землю зачем скупают, да еще с бешеным азартом?

 

Не знаю как сейчас, а до кризиса эта схема безотказно работала.

 

Только на этот «праздник жизни» селяне не допускаются. Они подарили свое богатство жуликам, не только обманувшим конкретных владельцев паев, но и отнявшим будущее у их детей и внуков.

 

И все это произошло каких-нибудь три-пять лет назад.

 

Крестьянство боролось за землю веками, пользовалось ею десятилетия (пусть и в составе колхозов), а потеряло без возврата за какие-то несколько лет.

 

Так был нанесен очередной удар по российскому селу. Под бурные несмолкающие аплодисменты столичной либеральной общественности.

 

 

 

 

В середине ельцинской эпохи, разобравшись с приватизацией промышленности и разрушением колхозов, «молодые реформаторы» обратили свой пламенный взор на жилищно-коммунальное хозяйство. В 1997 году Борис Немцов (тогда вице-премьер) впервые провозгласил коммунальную реформу с целью перевода ЖКХ на рыночные рельсы. До сих пор помню садистскую ухмылку, с которой Борис Ефимович рассказывал об этой своей идее в одном из телевизионных интервью.

 

Идея «рыночных отношений» в коммунальной сфере порочна сама по себе. ЖКХ по своей сути – такая же социальная отрасль, как образование или здравоохранение. Во-первых, потому что речь точно так же идет о неотъемлемых жизненных потребностях людей, от которых они не могут отказаться – в такой же степени как не могут отказаться от образования или лечения. И, во-вторых, потому что в ЖКХ невозможно говорить о реальной конкуренции. Я не говорю об управлении жилфондом – хотя и здесь конкуренция чаще всего фиктивная. Я о котельных и инженерных сетях, которые, сколько бы они ни переходили из рук в руки, все равно будут оставаться единственным и безальтернативным источником тепла и воды для конкретного жителя. А значит,  ни о каких рыночных отношениях речь не может идти в принципе.

 

Но, будучи ошибкой в масштабах всей страны, коммунальная реформа сильнее всего (и многократно сильнее!) ударила опять же по российской глубинке, по малым городам и поселкам, особенно отдаленным.

 

В крупных городах себестоимость коммунальных услуг всегда была и всегда будет объективно ниже. Тепло в них производится как правило на ТЭЦ, а не на котельных, а значит оно всегда будет на порядок дешевле. Но даже это не главное. В советское время в большинстве крупных городов успели провести газификацию, тогда как многие малые города и поселки (особенно отдаленные) продолжают и по сей день отапливаться углем и мазутом. А значит и затраты на топливо различаются в разы. И, по мысли коммунальных реформаторов, жители каждого населенного пункта должны платить «по полной», исходя из затрат на услуги, сложившихся именно на их конкретной территории. Разница примерно в три-четыре раза.

 

Для того чтобы как-то сгладить эти различия, сделать их менее болезненными для населения отдаленных районов, за долгие годы сложилась система дотирования топлива. Ее смысл состоял именно в том, чтобы покрывать часть затрат, связанных с отоплением жилья углем и мазутом и не перекладывать эти затраты на людей, вся «вина» которых состоит только в том, что в их город или поселок не успели провести природный газ. Таким образом, происходило выравнивание коммунальных тарифов для населения в масштабах региона. И если мы говорим о равенстве наших граждан и социальной справедливости - такой подход был не просто правильный, а единственно возможный. Но последние несколько лет эта система, реально поддерживающая население глубинки, целенаправленно разрушается.

 

 

 

 

Говоря о реформе ЖКХ, наши реформаторы очень любят порассуждать о замене дотаций адресными субсидиями для граждан. При всей неприязни к либералам, я не имею оснований считать их законченными идиотами. А значит эта публика просто сознательно и нагло врет. Никакой сопоставимой компенсации в виде субсидий население не получит – из-за массового нахождения людей на заработках за пределами области (а значит, у этих людей отсутствуют документы, подтверждающие официальный доход) и еще из-за более массовых «излишков» жилплощади у наших пенсионеров, дети которых давно уехали из глубинки в крупные города.

 

 

 

 

 

Ну а теперь – главное, почему творится это безумие. Разумеется, никто (включая деятелей коммунальной реформы) не хочет специально устроить социальный взрыв в российских малых городах. Не фашисты же они, в самом деле. Другое дело, что последствия для населения их не волнуют. То есть вообще никак! А цель вполне рациональная и прозаическая. Приватизацией ЖКХ по всей стране называется. И желательно в пользу «правильного» бизнеса. Понятно, что местная власть, как наиболее социально ответственная, пытается сохранить муниципальные предприятия. Потому, по мысли реформаторов, муниципальное ЖКХ надо развалить централизовано. Для того все вышесказанное и делается.

 

Конечным результатом коммунальной реформы в глубинке, кроме проблем с топливом и  недовольства тарифами, из-за массовых неплатежей населения (платить просто нечем!) неизбежно станут серьезные финансовые проблемы предприятий ЖКХ, в том числе тех, кто сегодня как-то держится на плаву. Дальше неизбежно пойдет волна банкротств, со сдачей коммунальной сферы частному бизнесу. При этом, в ситуации банкротства, местная власть будет бессильна как-то повлиять на ситуацию. Останется только одно – вместе с населением «расслабиться и получать удовольствие». Как приватизация ЖКХ скажется на жизни населения – объяснять, думаю, не надо.

 

 

Ну а апофеозом этой политики стал указ президента об оценке эффективности деятельности глав администраций районов и городов от 28.04.2008 года. Этот указ хуже, чем 131-ФЗ и 185-ФЗ вместе взятые. Я не имею ничего против единых критериев оценки, они наверное нужны (хотя условия в городах и районах разные, и их надо разбивать по группам). Но главное не в этом. Есть критерии, которые просто шокируют:

 

-доля муниципальной собственности в управлении многоквартирным жилфондом – не более 25%;

 

- доля муниципальных предприятий ЖКХ – не более 25% от их общего количества;

 

То есть, местные руководители, не желающие уничтожать муниципальные предприятия и делать из населения подопытных кроликов рыночного либерализма, объявляются еще и неэффективными. Финиш!

 

 

 

Вот так вначале 21-го века в России шаг за шагом строится коммунальный апартеид. И чем беднее территория, тем больше ее жители должны платить за элементарные условия своего выживания. И это еще одна, пожалуй самая черная, страница истории уничтожения российской провинции.

 

 

 

 

В ельцинскую эпоху у либералов было почти десятилетие абсолютной власти. Но, к счастью для всех нас, даже этих лет им не хватило для того чтобы до конца сломать и разрушить Россию. Далеко не последнюю роль в этом сыграла позиция органов местного самоуправления – как не только самой близкой к народу, но и наиболее социально ориентированной власти (просто потому что на местном уровне либералы и реформаторы отторгались народом даже в 90-е). Тем более что, благодаря прямым выборам глав городов и районов, роль муниципальной власти к началу века резко возросла.

 

Именно на районном уровне в самый сложный период середины 90-х делалось все возможное, чтобы не допустить разрушения социальной сферы и сохранить жизнеобеспечение каждой территории. А ведь из районов и состоит каждый регион, а в конечном итоге и вся Россия. И если бы не муниципальная власть – последствия тех реформ для страны были бы гораздо более печальными.

 

Удар по сложившейся и работоспособной системе местного самоуправления был нанесен, как ни странно, не в 90-е, а значительно позднее – в 2003-м, когда, с подачи Козака, был принят печально известный Закон № 131-ФЗ о местном самоуправлении.

 

Прежде всего, новый закон жестко противопоставил друг другу интересы сельских районов и крупных городов. Если городам-«донорам» оставили минимум 30% подоходного налога, собираемого на территории (примерно в два-три раза выше чем было при прежней системе бюджетного выравнивания), то дотационным сельским районам наоборот установили максимальный общий объем дотаций из регионального бюджета (резко заниженный). А следом приняли поправки в Бюджетный кодекс, предъявили дополнительные требования к собственным бюджетам таких районов, резко сузившие возможность поддержки социальной сферы.

 

Таким образом, выравнивание жизненного уровня населения в масштабах каждого региона 131-й закон разрушил. Теперь богатые города с каждым годом становятся богаче, а сельские районы (и собственно село – в первую очередь) беднее. И это результат не региональной политики, а именно реформы местного самоуправления на федеральном уровне.

 

Думаю что и для региональных властей этот «подарок» был весьма сомнительного свойства – хотя бы потому, что тем самым были поддержаны областные центры (нередко оппозиционные к руководству региона) и ослаблены сельские районы, в подавляющем большинстве полностью лояльные.

 

Я уже об этом писал, но повторюсь: очевидно, что ни в «донорстве» городов, ни в дотационности районов нет ничьей заслуги, и ничьей вины. Это понимала не только Советская власть, но даже реформаторы ельцинского разлива (или руки у них не дошли). Именно 131-й закон, принятый уже в новом тысячелетии, создал правовую систему, которая дает преимущества одним нашим гражданам, и ущемляет права других – в зависимости от места их жительства.

 

Помимо очевидной несправедливости, заложенная в 131-ФЗ система формирования бюджетов приводит еще к одному запрограммированному результату – выталкиванию из глубинки в города самой активной части населения, особенно молодежи. Люди рвались в города, в общем-то, всегда. Но в последние несколько лет этот процесс резко усилился. Спасибо Козаку!

 

Но для проведения таких реформ как оптимизация школ или продажа муниципальных предприятий, по мысли их авторов, необходимо было разрушить дееспособную и консолидированную местную власть как главный противовес либеральному переустройству страны. И 131-й закон жестко и последовательно решил эту задачу.

 

Муниципалитеты были разделены на два уровня – районы и поселения, с собственной системой выборных органов и отдельными бюджетами. Понятно, что денег на местах это не прибавило – скорее наоборот. В каждом районе на месте одного бедного бюджета возник десяток бюджетов абсолютно нищих, да еще и вынужденных содержать резко разбухший чиновничий аппарат, смысла в котором для населения нет никакого. Понятно и то, что часть некогда единых местных бюджетов плавно перетекла из села в райцентры (напомню, что следом были приняты поправки в Бюджетный кодекс – как раз в этом направлении). А, значит, был создан еще один конфликт интересов – на этот раз между райцентрами и сельской местностью, о котором прежде никто и не слышал. Ну и, наконец, в очень многих райцентрах новая поселенческая власть всю свою работу начала строить на борьбе с властью районной – примерно так же как между мэрами областных центров и губернаторами в ряде регионов, только в гораздо менее цивилизованной форме.

 

Отдельный разговор – о разграничении полномочий между районами и поселениями. Фактически у поселений оказалось почти все – и ЖКХ, и культура, и транспорт, и благоустройство, и спорт. Разве что образование и здравоохранение сохранили на районном уровне. Причем ни ресурсов, ни кадров, ни активного желания (в большинстве случаев) для исполнения этих полномочий у поселений нет. И что им остается делать? Если с районом идет нормальная совместная работа – заключать соглашение и передавать эти полномочия назад в район (сейчас это можно, но говорят, что и такую возможность скоро отменят). Однако совместная работа двух уровней муниципальной власти складывается далеко не всегда и не везде. А значит, многим поселениям не остается ничего другого как закрывать сельские клубы и библиотеки, продавать муниципальные предприятия ЖКХ и переводить спортивные объекты на коммерческую основу. Ну и распродавать землю москвичам, естественно – ту, что они не скупили в виде паев. Не потому что в поселениях работают изверги – нет, разумеется. Просто жизнь и 131-й закон заставляют действовать именно так.

 

А что получило по итогам этой реформы население? В городах – резкий, в разы рост бюджета, позволивший решить многие городские проблемы. Но если где-то прибыло, значит где-то и убыло. И убыло как раз в глубинке – в деревнях, поселках, малых городах, где социальные проблемы за это время только обострялись по мере «усыхания» местных бюджетов. Плюс к этому – рост чиновничества при крайне резком снижении уровня его работы. На место единой и четкой системе управления пришли хаос и неразбериха, отягощенные борьбой за полномочия, финансовые потоки и политическое влияние. Все вместе взятое подорвало дееспособность районного уровня власти.

 

Правда, эта дееспособность была подорвана не везде. Наверное, поэтому было решено добить районную власть окончательно. Последние полгода началось насаждение так называемого «парламентского» способа управления районами (он тоже допускается 131-м законом, но почти нигде не применялся). При этой системе отменяются прямые выборы глав городов и районов (а значит, власть отрывается от населения). Избранный из числа депутатов глава руководит местной думой и режет ленточки – на этом его полномочия исчерпываются. А вся реальная власть оказывается в руках у назначаемого главы администрации (в обиходной речи – «сити-менеджера»), который, будучи полностью независим от населения и почти независим от депутатов, руководит всей социальной и хозяйственной жизнью территории. Что будет делать человек, наделенный всей полнотой власти и никак не подотчетный перед населением? Правильно – проводить реформы, на пути у которых стояла выборная власть. Ну и воевать с выборным органом и «как бы выборным» главой за полномочия – это само собой. Иными словами строится система, при которой местная власть будет не просто отделена от интересов населения, но и противопоставлена этим интересам.

 

Реакция населения на такую реформу, в общем-то, однозначная. Только его никто не спрашивает. Процесс ликвидации прямых выборов местных руководителей с каждым месяцем набирает обороты.

 

А когда он завершится, можно будет и достать из кармана и последний гвоздь для гроба сельских районов, начать их укрупнение. Все юридические предпосылки для этого в 131-м законе есть, только выборная местная власть мешает. Скоро это препятствие усилиями реформаторов будет устранено.

 

Последние пять лет идет целенаправленное разрушение самой организованной, работоспособной и приближенной к населению власти – районной. А вместе с этим уничтожается последняя возможность населения влиять на дела своей территории. Социально ориентированная местная власть уходит в прошлое. Им на смену идут «приватизаторы» и «оптимизаторы», не имеющие никаких обязательств перед жителями подведомственной территории.

 

И тут уж «рыночные реформы» разгуляются во всю мощь! Хуже чем в 90-е...

 

 

Шаг за шагом идет подавление российской глубинки – финансовое, экономическое, социальное, политическое. Наш голос не слышен. Нашу землю превращают в безжизненное пространство, в свободную от людей территорию для нужд богатых москвичей. Нас вгоняют в дикость и нищету, лишая последних возможностей защиты наших местных интересов.

 

И все это происходит в нашей великой стране. В наши дни.

 

А ведь это действительно НАША страна. В провинции живет половина россиян. Причем именно та половина, которая искренне любит Россию, никогда не считала ее частью «западной цивилизации», никогда не давала либеральным, прозападным силам мандат своего доверия и всегда поддерживала усилия высшей государственной власти по демонтажу ельцинизма.

 

И нам, жителям глубинки, пора заявить о своих правах – о правах того населения, социальные и политические эксперименты над которым не прекращались ни на один день.

 

Голос российской провинции, имеющей свои собственные интересы, и готовой их отстаивать, должен зазвучать в масштабах всей страны.