Уильям Батлер Йейтс назвал его «одиноким вулканом», Джеймс Джойс-«непредсказуемым пучком электричества», поэтесса Х. Д. (Хильда Дулитл), первая любовь поэта — «вихрем зигзагообразной молнии», Уиндэм Льюис-«Троцким от литературы» и «педагогическим вулканом», магмой которого был язык, бьющий из «трагических трещин» личности, из расщелин эмоций, который выбрасывал при этом неограниченную энергию или гнев, сохранявшиеся в течение тридцати лет». Гертруда Стайн, которая невзлюбила его с первой встречи, назвала Паунда «деревенским умником, который сидит во главе стола и всех поучает, что замечательно, если ты тоже из деревни, но не годится для других»...

Эзра Лумис Уэстон Паунд (Ezra Loomis Pound) родился 30 октября 1885 г. в штате Айдахо. Предки поэта были из первых поселенцев. Дед, Таддеус Паунд, в разное время занимался разнообразными видами бизнеса. Разбогатев, Таддеус Паунд занялся общественной и политической деятельностью. Был избран сначала в ассамблею штата Висконсин, стал её спикером. В 1870-1871 гг. был действующим губернатором этого штата, а затем членом конгресса США, куда трижды переизбирался.

В семье была традиция давать детям библейские имена: были Элии, Иезикили, Эпифалеты. Исключением явился отец поэта, которому дед дал имя Гомер. Гомер Паунд успел даже поучиться в Вест-Пойнте, откуда сбежал и женился на Изабел Уэстон. После у них родился сын.

В 11 лет Эзра Паунд написал своё первое стихотворение. В 12-летнем возрасте его отдали в военную школу Челтенхэм, но Паунд не прижился в армии. Он предпочитал ей чтение и размышления. Ещё не достигнув 15-летия, поступил в Пенсильванский университет. В университете Паунд стал не только внимательно следить за антисемитскими авторами, но и самостоятельно высказываться по данному вопросу.

В период Первой мировой Паунд уже не только издавал книги, но и вел несколько радиопередач, которые также отличались антиеврейскими выпадами. Хотя среди его знакомых было немало евреев, он называл евреем президента Франклина Рузвельта, которого «окрестил» Франклином Финкельштейном Рузвельтом и Рузвельтштейном. Ещё одним трагическим парадоксом жизни Паунда было то, что, обвиняя евреев в том, что у них не было настоящих корней и, соответственно, привязанности к дому и патриотизма, Паунд сам всю сознательную жизнь провёл в скитаниях и, оставаясь американским гражданином, был осуждён за измену родине и сотрудничество с фашистами.



Ещё задолго до переезда в Раппало осенью 1924 г. Паунд с интересом приглядывался к левым в поисках социальной справедливости и справедливого распределения. Так, в Париже он слушал лекцию американца Стеффенса о Советской России. Следил и за набирающим мощь национал-социализмом и фашизмом, в особенности за Муссолини, который пришёл к власти в Италии. Паунда привлекало то, что в то время, когда Европа никак не могла выкарабкаться из последствий мировой войны, в США началась «Великая депрессия», в Италии было некое подобие экономической стабильности. Сыграло свою роль и то, что Дуче до поры до времени заигрывал с интеллигенцией, и Паунду казалось, что Дуче воскресит великий дух Возрождения, Risorgimento (это слово употреблялось, когда речь шла о воссоединении Италии в XIX веке).

Муссолини удостоил Паунда личной аудиенции, и Паунд, подарив ему только что вышедшую из печати книгу «A Draft of XXX Cantos», не без удовольствия и тщеславия выслушал витиеватые комплименты и рассуждения Дуче. Он изложил Муссолини экономическую теорию и написал своему другу Дугласу, что не встречал никого, кто бы столь быстро её постиг. В результате, он начал сотрудничать с Муссолини, обвиняя Англию, Францию и США в подготовке новой мировой войны.

Паунд дважды побывал в США, тщетно пытаясь убедить правительство не начинать войну. После первой мировой он был убеждённым противником войны, но затем пересмотрел свои взгляды. Какими бы благородными намерениями ни руководствовались некоторые исследователи творчества Паунда, утверждая, что Паунд был очарован Муссолини, а к немецкому национал-социализму относился «с нескрываемым отвращением», это извращение фактов: в середине 1930-х г.г. Паунд начал подписывать свои письма «Хайль Гитлер» и состоял в личной переписке с экономическими советниками Гитлера.

Он рассылал по 150 статей и сотни писем в год, убеждая как своих сторонников, так и противников в том, что теория социального кредита — единственное спасение. Он начал вести передачи на фашистском радио и 7 декабря 1941 г., в день нападения японцев на Перл Харбор, заявил, что «Рузвельт находится во власти евреев ещё больше, чем Вильсон в 1919 г.» Некоторые из его статей отвергали даже редакторы фашистских газет, так Эрманно Амикуччи из миланской «Корьере делла Сера» отказался печатать материал Паунда, находя его «невнятным, примитивным и полным пропаганды».

Паунд стал нетерпим к критике и, казалось, перестал интересоваться искусством. Многие друзья, в том числе Йейтс, Форд, переехавший в Нью-Йорк, и Уильямс, сформулировав для себя, что «туман фашизма засорил ему мозги», начали отдаляться от него. Как свидетельствуют очевидцы, идеи Паунда о том, что в мировом зле и несправедливости повинны евреи, начали проявляться у него ещё в 1920-е годы, а в 30-е превратились уже в навязчивую идею, переросшую впоследствии в маниакальный психоз.

В своих выступлениях по итальянскому радио во времена Муссолини Паунд совершенно серьёзно повторял идеи, изложенные в «Протоколах Сионских Мудрецов»: о жидо-масонском заговоре, о том, что «странами на деле управляет тайный конклав неодолимо могущественных и порочных еврейских банкиров», что «коммунизм был изобретён евреями для своих еврейских нужд», что «Талмуд — единственный источник большевистской системы». Паунд говорил также о «еврейском предложении сделать Рузвельта всемирным правителем (императором) и поместить Новый Иерусалим на Панамском перешейке», о «связи между масонами… евреями, англо-израильтянами и британской секретной службой» и что «Эйб Линкольн стал мишенью и был умерщвлён из-за того, что воспротивился стремлению иностранных еврейских банкиров завладеть контролем над средствами денежного обращения США».

Мейер Ротшильд и президент США Ф. Д. Рузвельт стали для Паунда символами мирового зла и еврейского заговора. Без антисемитских выпадов не обошлись и его «Сantos»: «Петэн защищал Верден, пока Блюм защищал бидэ (LXXX/514). Паунд продолжал вести передачи на фашистском радио, даже на радио маленькой республики Сало до конца войны. Его программы открывались преамбулой, гласившей, что «Доктор Паунд выступает у микрофона дважды в неделю».

За передачами Паунда следило ФБР, и 26 июля 1943 г. суд округа Колумбия в Вашингтоне вынес Паунду обвинение в государственной измене, что в то время каралось смертной казнью. Эзра услышал об этом по ВВС и написал большое письмо министру юстиции Фрэнсису Биддлу, в котором пытался объяснить свою позицию. В письме Паунд, уповая на свободу слова, продолжал утверждать, что пытался предотвратить вступление США в войну, говоря о том, что война между Италией и США чудовищна.

Как рассказал Рональд Буш, ещё в конце 1944 г., живя в Сан-Аброджио, Паунд начал набрасывать в записной книжке лирические фрагменты, символистские по стилю и фашистские по мировоззрению. В декабре 1944 г. он написал две Песни по-итальянски — «Canto 72 и 73». Толчком послужили три события — то, что в июне 1944 г. авиация союзников разбомбила Замок Малатесты, персонажа «Cantos VIII-XI», смерть футуриста и фашиста Ф. Т. Маринетти 12 декабря 1944 г. и последняя речь Муссолини 16 декабря того же года, в которой тот призывал к сопротивлению и контратаке.

В 72-й «Песни» Паунду является дух Маринетти, который просит позволить ему воплотиться в тело Паунда, чтобы продолжать борьбу. Затем является тиран Эццелино да Романо, гиббелин, которого Данте поместил в «Ад», и, яростно проклиная предателей-миротворцев, призывает отомстить за уничтожение памятников в Римини. В 73-й «Песне» устами Гвидо Кавальканти, который только что явился из сферы Венеры, воспевается подвиг итальянской девочки, которая завела канадских солдат, изнасиловавших её, на минное поле и погибла вместе с ними — нечто в духе Ивана Сусанина и «Смерти пионерки» Багрицкого. Отрывки из этих «Песен» были опубликованы в газете моряков фашистской республики Сало.



Паунд продолжал вести радиопередачи, призывая к сопротивлению и утверждая, что «незыблемый закон природы заключается в том, что сильные должны повелевать слабыми». Так продолжалось, пока союзные войска не взяли Раппало. Уильямс назвал его «Лордом Га-га» и «дураком», а передачи «жалким спектаклем». Прослушав записи передач, Хемингуэй заметил, что Паунд «явно безумен», но что обвинение в государственной измене было бы чересчур строгим наказанием для человека, «который выставил себя полным кретином, достигнув столь малого в итоге».

После того, как американские войска заняли Раппало, Паунд спустился с горы Сан-Амброджио. Вскоре в его дверь постучали два бородатых партизана, полагая, что за поимку Паунда они получат награду. Он сунул в карман китайский словарь и томик Конфуция, которого переводил в то время. Они надели на него наручники и отвели в свой штаб, где Паунд потребовал, чтобы его передали американскому командованию. 3 мая его отвезли в центр контрразведки США в Генуе, где допрашивали в течение двух дней, а затем временно отпустили, предупредив, чтобы он был готов давать показания в суде, если таковой состоится. Тогда же Паунд заявил американскому репортёру Эдду Джонсону, что «человек должен быть готов умереть за свои убеждения». Через несколько дней в Сан-Амброджио прибыл специальный агент ФБР Эмприм и после обыска изъял около тысячи писем, статьи и тексты радиопередач.

Несколько недель спустя Паунда арестовали вновь, приковали наручниками к солдату, обвинённому в педерастии и мародерстве, и препроводили в центральную дисциплинарную тюрьму (нечто вроде гауптвахты) войск США в Пизе. Там его поместили в металлическую клетку размером 6 6 футов, «клетку для горилл», как называл её Паунд, под палящим солнцем, где содержались приговорённые к высшей мере наказания, а его охранникам были даны указания соблюдать строжайшие меры безопасности, чтобы предотвратить побег или самоубийство. Паунду было 60 лет. Через несколько недель, проведённых в клетке под раскалённым солнцем, у Паунда помутилось сознание и после серьёзного приступа, он перестал узнавать окружающих, временно утратил память и перестал есть. Впоследствии он скажет: «На меня обрушился мир».


Паунда перевели в медчасть, находившуюся в большой палатке, и подвергли психиатрическому обследованию. Психиатры Ричард Финнер и Уолтер Бэйтс, занимавшиеся психоанализом, который Паунд всегда ненавидел, пришли к заключению, что их пациент страдал от последствий клаустрафобии, нелогичностью мышления, отсутствием гибкости психики (что психологи в США квалифицировали как маниакальный психоз), частой и резкой сменой настроения и общей неадекватностью. Психиатры предупреждали, что Паунд перенёс тяжёлый приступ, вызванный панической тревогой и страхом (что было немудрено в его положении) и рекомендовали перевести в стационарное учреждение в США с лучшими условиями.

С другой стороны, они нашли Паунда вполне вменяемым. 18 ноября 1945 г. Паунд был доставлен на военном самолете в Вашингтон, помещён в федеральную тюрьму, а затем подвергнут психиатрическому обследованию большой комиссией психиатров. Несмотря на споры, протесты общественности и даже литераторов, Паунда признали невменяемым и как такового поместили в больницу св. Елизаветы на неопределённый срок, так как обвинение в государственной измене при этом не было снято.

В 1946 г. его жена Дороти, обменяла паспорт, и, приехав в США, сняла маленькую квартиру неподалёку от больницы и ежедневно приходила на целый день к мужу. Так продолжалось до его освобождения в 1958 г. Паунду было разрешено принимать посетителей, среди которых были известные поэты, писатели, университетские профессора и журналисты. Ежегодно по издательским делам приезжал Т.Элиот. Когда он после получения Нобелевской премии приехал навестить Паунда в 1948 г., тот не дал ему раскрыть рта в течение двух часов, а в конце поинтересовался: «Ну как дела?»

Оказавшись среди настоящих душевнобольных в психиатрической тюрьме, Паунд начал яростно отстаивать свою правоту в стремлении противодействовать системе. Он не только не пересмотрел своих взглядов, но даже поддерживал некоего Джона Каспера, связанного с Ку-Клукс-Кланом и неонацистами. Касп, как его называл Паунд, выступал за сегрегацию, особенно же протестовал против совместного обучения белых и чёрных. Он открыл магазинчик в Гринвич-Вилледж, где продавал нацистскую символику и литературу, а впоследствии основал издательство «Сквер доллар», нечто вроде популярной дешёвой библиотеки. Одна из листовок его организации «Прибрежного совета белых граждан» полностью имитировала форму и шрифт манифеста Льюиса-Паунда из журнала «Бласт» 1914 г.

В 1949 г. разразился очередной скандал: Паунду, всё ещё пребывавшему в заключении, была присуждена Болингеновская премия, в те годы находившаяся в ведении Библиотеки Конгресса США. В прессе поднялась буря протестов. В итоге премию Паунду оставили, а право присуждать премию было передано Йельскому университету.

В 1958 г. увенчалась успехом кампания за освобождение Паунда. В течение многих лет её вели Арчибальд Маклиш, который был помощником госсекретаря во время войны и одним из ближайших сподвижников Рузвельта, Роберт Фрост, в то время один из самых популярных поэтов Америки, Т. С. Элиот, который написал письмо генеральному прокурору, то бишь министру юстиции США Герберту Браунеллу младшему, аргентинская поэтесса Габриэла Мистраль, старый парижский друг Жан Кокто, Грэм Грин, Игорь Стравинский, Уильям Сароян и даже Генеральный секретарь ООН Даг Хаммершельд, именем которого ныне названа площадь в Нью-Йорке, где располагается штаб-квартира ООН.

Эрнест Хемингуэй заявил в 1954 г., узнав, что ему присуждена Нобелевская премия, что её нужно было вручить Паунду и что этот год весьма подходит для освобождения поэтов. Хотя тот же Хемингуэй замечал, что «охотничья лицензия Паунда должна быть ограничена запретом писать о политике и заниматься ей». Маклиш иронично замечал: «Нельзя протянуть Эзре руку помощи, чтобы он не укусил за палец». В конце концов Паунда освободили и разрешили уехать в Италию.

30 июня 1958 г. Паунд, Дороти и Марселла Спанн, техасская учительница, ставшая секретарём и очередной любовницей Паунда, сели на теплоход с символичным названием «Кристофор Колумб» и 9 июля того же года прибыли в Неаполь. Паунд явился встречавшим его друзьям и репортёрам, вскинув руку в фашистском приветствии. О нем опять говорили без умолку.



Первые годы жизни в Италии, живя попеременно то в Раппало, то в Брюнненбурге, Паунд был довольно активен. Он подготовил к изданию очередную часть«Cantos» — «Престолы», как оказалось, последнюю законченную часть, многие «Cantos» появились на страницах периодических изданий. Паунд вновь начинал работать и читать, но вскоре опять наступала длительная депрессия. Когда его спрашивали: «Как поживаете?», он отвечал: «В маразме». Наступал периоды длительного молчания, когда он в буквальном смысле ни с кем не разговаривал. «Это не я достиг молчания, это оно настигло меня». Паунд провёл последние годы жизни со своей возлюбленной Ольгой Радж в Венеции, где и умер 31 октября 1972 г. на следующий день после своего 87 дня рождения.



Мятущийся бунтарь и мятежный язычник был похоронён на кладбище Сан-Микеле в любимой им Венеции. Чуть поодаль, на православном кладбище, находятся могилы Дягилева и Стравинского. Рядом не так давно появилась ещё одна — Иосифа Бродского. По сути своей Паунд был идеалистом и эстетом, божеством которого была красота, как сказал Олдингтон, хотя в душе он так и остался романтиком и бунтарём, подобно П. Б. Шелли. Таковой была жизнь эстета и фашиста Эзре Паунда…