Слушая спецкурс по избирательным технологиям в 1999 году, я, студент 3-го курса отделения политологии, и не предполагал, что посещение избирательного участка может быть связано с реальным риском для жизни и здоровья.
2 марта 2008 года мне предстояло заполнить этот пробел в своем образовании. Впрочем, этот день принес мне много разных практических знаний.
Утро началось для меня в пять утра. В 7 часов я уже был на платформе метро «Сокол».
Выйдя из вагона, я обнаружил на платформе группу из 20 молодых людей. Решив, что это свои, я подошел к ним, но не обнаружил ни одного знакомого лица. Все ребята выглядели, как и большинство современной студенческой молодежи — матерчатые куртки разных цветов и оттенков, джинсы, кроссовки аля борцовки, прически либо короткие, либо чуть длинные с небольшими хвостами на шее. После того, как я понял, что это чужие, я сразу почувствовал что-то неладное в этих парнях. Не знаю, что меня настораживало — то ли количество молодежной группы, то ли качество, то ли время сбора (7 утра). Молодежь — сегодня отличительный признак только двух политических оппонентов: националистов и партии власти. И если первые привлекают идейно, вторые подкупают материально. На идейных эти ребята похожи не были, а значит, в это раннее воскресное утро их могло объединить только одно — жажда наживы.
Я поднялся на пешеходный мост посреди платформы, ожидая наблюдателя, с которым мы должны были явиться на участок, параллельно держа в поле зрения группировавшуюся на платформе молодежь. Прошло минуты 2-3, как один из парней что-то скомандовал и все подошли к прибывшему составу, следовавшему в центр, погрузились в него и уехали.
Я прождал наблюдателя до 7.15 и, никого не дождавшись, пошел на участок.
Накануне я был прикреплен кандидатом Самсоновым (националистом ДПНИ, шедшим от КПРФ) к участку N 432 (район «Сокол») членом комиссии с правом совещательного голоса. Я написал заявление, Самсонов выдал мне собственное заявление и с этими документами я сразу же направился на свой участок. Я мог не делать этого, а приехать непосредственно утром выборного дня. Но я решил провести рекогносцировку местности — найти участок, посмотреть наличие агитации в непосредственной близи с участком, и самое главное — познакомиться с председателем комиссии. Мне было важно понять, в каких условиях я буду завтра работать.
Подойдя к зданию школы, в которой располагался УИК N 432, я сфотографировал вход в это здание (в доказательство того, что в этот день никакой агитации там не было). Потом я подошел и позвонил в дверь.
Мне открыл милиционер, поинтересовавшийся, что мне там нужно. Я сказал, что я член комиссии и принес заявление об этом председателю. Милиционер сказал, что все члены комиссии ему давно уже известны, а если я наблюдатель, то должен прийти завтра. Сегодня мне здесь делать нечего. Поинтересовался, зачем я сфотографировал школу. Когда я пояснил, что это подтверждение отсутствия агитации, согласился пойти поискать председателя. Через минуту вернулся и проводил меня в холл, в котором завтра должны были проходить выборы. По залу сновали барышни, кто-то из них сидел за столами с реестровыми книгами избирателей.
Ко мне из коридора вышел молодой парень с залысинами, со взглядом голодного волка-бюрократа. Он представился Антоном Морозовым, председателем комиссии, и спросил, что мне нужно. Я достал свои бумаги и передал их ему, объяснив кто я, и что я. Председатель ознакомился с ними и попросил меня предъявить паспорт. Я дал ему паспорт, он сверился с заявлениями, пошутил по поводу нашего соседства (по прописке) и сказал, чтобы завтра я приходил к 7.30. Я спросил — нужна ли мне какая-то бумага от него. Нет не нужна, все в порядке, до завтра. Я отклонялся.
И вот, теперь, я вновь стоял перед входом в участок. На часах 7.25. Участок закрыт. Звонок в дверь. Открывает милиционер, но уже другой:
- Кто Вы? Что хотели?
- Я член комиссии с правом совещательного голоса.
- Все члены комиссии уже на месте.
- Я член комиссии с правом совещательного голоса. На месте должны быть члены комиссии с правом решающего голоса. Я прибыл наблюдать.
К милиционеру подходит высокий худой парень:
- Что Вы хотели?
Я повторяю все то, что сказал до этого сотруднику милиции:
- Понятно. Наблюдателей велено пускать после 8 часов.
- Я член комиссии с правом совещательного голоса. Да и наблюдателей вы обязаны пустить к 7.30. Тем более мы вчера об этом говорили с вашим председателем.
- Не знаю. У меня распоряжение до 8 часов никого не пускать.
- То есть я составляю акт о нарушении выборного законодательства?
- Ладно, посидите пока здесь — я схожу — узнаю.
И я остаюсь с милиционером в фойе школы. Набираю телефон руководителя штаба — докладываю обстановку:
- Меня не пускают.
- Напирай на закон!
- Напираю!
- Будь там внимательней. Это тревожный симптом. Сообщи, как пройдешь!
Анатолий, так зовут адъютанта его превосходительства Председателя, пригласил проследовать за ним.
Я прохожу в уже знакомый мне холл со столами, девочками и КОИБами. Навстречу мне выходит улыбающийся председатель:
- Здравствуйте!
- Здравствуйте, Антон!
- Меня не хотели пускать на участок.
- Ну, ведь всё разрешилось?!
- Да. Я могу приступать к своим обязанностям?!
- Нет. Не можете.
- Почему???
- Видите ли, у Вас проблемы с заявлениями. Они неправильно составлены.
- Что конкретно не так?
- Ну, дело в том, что ваш кандидат написал на ваше имя заявление, а должен был написать направление. А в вашем заявлении стоит неправильная дата.
С этими словами он протягивает мне оба документа. Всё так — в моем заявлении вместо 2008 года почему-то стоит 2007.
- Свое заявление я сейчас перепишу. А какая форма должна быть у направления, подписанного кандидатом?
- Не знаю. Спросите у кандидата.
- Но Вы же председатель, Вы должны знать тоже. К тому же Вы смогли понять, что представленное Вам заявление — это не тот документ. Кстати, а почему вы вчера мне об этом не сказали?
- Вчера я, наверное, не обратил на это внимание. У Вас должно быть направление. Форму кандидат должен знать сам. Вот, кстати, член комиссии — тоже от КПРФ, пусть он Вам расскажет.
Поднимаю глаза на появившегося из-за спины председателя седеющего мужчину, лет 50-55. Он представляется — зовут его Александр Григорьевич. — «Да», говорит он, «все верно — должно быть направление. Странно, что ваш кандидат не дал вам его, он же тоже от КПРФ? Они всегда очень серьезно подходят к документам».
Звоню Самсонову:
- Алексей, проблемы. Приезжай!
Меня просят отойти в конец холла, пока не подтвердится мой статус. Я отхожу, попутно обращаюсь к коммунисту, чтобы он проконтролировал опечатывание урн и реестровые книги — нет ли там каких-нибудь лишних записей или отметок. Он обещает, что все проконтролирует.
Я стою в конце холла. Среди своих бумаг отыскиваю копию своего заявления, написанную мной на всякий случай. Однако в этом бланке год пропечатан правильный. — Странно…
Через пять минут появляется Самсонов в сопровождении Белова. Я передаю заявление. И менее чем за минуту заявление превращается в направление. Просто одно название зачеркнули, написали другое, слова «исправленному верить» и подпись.
Пока писали, проходящий мимо парень с пивной мозолью вместо живота поинтересовался, кто мы и чем здесь занимаемся. На что Белов ответил: — «А в чём проблема? Это кандидат». Парень тут же поспешил по своим делам дальше. Самсонов отнес «направление» и мое «обновлённое» заявление. Теперь я реабилитирован.
Соратники уехали. Я поближе познакомился с Александром Григорьевичем. Выяснилось, что он уже не первый раз работает на этом участке. На декабрьских выборах в Думу они с наблюдателем уже попортили нервы здешней комиссии — заставив пересчитывать голоса. В итоге партия власти «недополучила» голосов на этом участке, как и в целом по району «Сокол». Куратор от управы потеряла свою должность. Вскоре появился и его напарник-наблюдатель. Он сразу озвучил несколько позиций, которые нам предстояло узнать у комиссии. А именно число зарегистрированных избирателей, количество выданных открепительных и проголосовавших досрочно. Все эти данные по нашему запросу нам сообщили.
Потом мы присутствовали при опечатывании выносных урн. Их было пять. Хотя по закону их должно быть не более трёх. Однако председатель комиссии сказал, что это нигде, мол, не прописано и такое количество урн обусловлено численностью избирателей на его участке (из 2623 избирателей приписанных к этому участку заявлений о голосовании на дому было подано 86). Я решил, что пока не буду ссориться с председателем, ибо получил инструкцию вступать в бой только по принципиальным вопросам.
После опечатывания урн позвонил Самсонов и спросил — вычеркнуты ли два депутата от «Справедливой России», незадолго до выборов снятые с участия, как и вся «Справедливая Россия». Я подошел к информационному плакату, знакомящему избирателей с кандидатами в депутаты муниципального собрания. Справедливороссов никто не вычеркнул. Я обратил на это внимание председателя и через несколько минут они были вычеркнуты. Я закрыл глаза и на это нарушение. К тому же оно было исправлено, да и в бюллетенях указанные кандидаты были вычеркнуты.
Через какое-то время нам продемонстрировали документы по 20 проголосовавшим досрочно и 20 опечатанных конвертов. Их вскрыли и вбросили в один из КОИБов (хотя наблюдатель от КПРФ публично усомнился в правильности такого шага, упомянув, что их должны были приплюсовать по окончании работы избирательного участка).
Я ходил по залу и наблюдал за немногочисленными избирателями, пришедшими голосовать в раннее воскресное утро. В 9.23 я заметил начавшееся оживление около одного из КОИБов. Когда я подошёл, председатель комиссии заявил, что произошел сбой — КОИБ сломался. Что дескать подобное уже происходило при подготовке участка, но как бороться с этим, никто не знает, а потому будут вызывать техника. Однако уже через минут пять-семь КОИБ опять заработал. Я подошел посмотреть цифры на нём. Сразу же девушка, дежурившая рядом, стала комментировать это чудесное воскрешение словами о том, что оба КОИБа (ломался один) завысили цифру примерно на 150 бюллетеней каждый и что потом ее обязательно учтут при составлении протокола и вычеркнут. Количество проголосовавших при вычете этих 150 на обоих аппаратах приблизительно соответствовало моим наблюдениям. Я решил зафиксировать это происшествие у себя в записях, но дождаться итоговой суммы и протокола.
Далее я около часа ходил и смотрел за ходом голосования.
Одна из женщин при виде какого-то молодого парня оживилась и сказала «Это ко мне!» Парень подошёл, получил бюллетень и отошёл. Потом я подошеё к этой женщине и спросил её — с чего она взяла, что этот человек должен был подойти именно к ней (адрес же на лбу не написан). Она сказала, что наоборот сказала «Это не ко мне», якобы в надежде, что не придётся им заниматься, а получилось, что парню было нужно именно сюда. Я стал присматриваться к этой женщине внимательней.
Далее ко мне подошёл тот самый парень с пивной мазолью, который оказался заместителем председателя. Он встал рядом со мной и стал заглядывать через плечо на пометки, которые я ставил в контрольном листе наблюдателя (там отмечаются объекты наблюдения и нет ли каких нарушений по данному объекту). Я предложил ему не заглядывать через плечо, а посмотреть в более комфортных условиях. На что он тут же с сарказмом ответил, что ему больше делать нечего, как смотреть мои бумаги. Как оказалось в дальнейшем, интерес к моим записям у него не пропадал до конца моего пребывания на участке.
К вызвавшей у меня подозрение женщине стала выстраиваться очередь мужчин средних лет, по виду, рабочих. Я встал рядом со столиком и смотрел, как эти люди отдавали свои открепительные и взамен получали бюллетени для голосования за президента. Вскоре между мной и столиком появилась фигура помощника секретаря. Он старался максимально заградить мне обзор, делая вид, что помогает женщине организовать эту толпу. Я обошёл его так, что мне всё стало видно с другого угла, он тут же закончил свою незаменимую помощь и подошел ко мне:
- Это рабочие из Свердловской области. Они ремонтируют здесь Ленинградку — пришли голосовать по открепительным удостоверениям.
- А почему они все выстроились к одному столику?
- Этот столик у нас выделен специально для открепительных.
- Понятно. Вопросов нет. Для меня главное, чтобы они получали в руки только президентские бюллетени.
- Естественно. Никто и не собирается выдавать им муниципальные.
- Тогда хорошо. А кто их привёз?
- Не знаю. Спросите у них.
Как выяснилось из разговора с самими рабочими, они работают в компании «Уралкосмос», работают рядом — на Ленинградке, поэтому пришли сами — пешком. Этих рабочих за раз пришло порядка 50 человек. Пока голосовали рабочие, подошел Павел. Павла Самсонов снял с наблюдения на другом участке и перенаправил на мой, ввиду отсутствия здесь наблюдателя. Не успел я порадоваться лишней паре глаз, как Павел уже стал меня дергать, указывая на группу молодежи, кучкующуюся во дворе. От группы отделилось несколько человек и направилось к входу. Павел отметил, что ему кажется, что он уже видел этих парней на другом участке, да и поведение у них было странное.
Однако проверить этих парней мы не успели. К нам подошел председатель и попросил отойти поговорить с ним.
Мы проследовали за ним в комнату. В комнате не было больше никого:
- Парни, скажите, только честно, — что вам нужно?
- Нам нужно чтобы выборы прошли по закону, без нарушений.
- Это понятно.
- Президентские выборы вас интересуют?
- Нет. Мы знаем, что это решенный вопрос и вряд ли сможем повлиять на результат. Нас интересуют муниципальные выборы.
- Отлично… Должен сказать, что с президентскими здесь на самом деле не всё так гладко. Но с муниципальными — всё в порядке.
- В смысле?
- Муниципальные никого в принципе не интересуют. Заказа на них у нас не было.
- Спасибо за откровенность.
Я вышел в полной уверенности, что надо быть ещё бдительней. Так как, если на участке затеяли тёмную игру, то вряд ли ограничатся только президентскими — убить, так сразу двух зайцев.
Павел, занявший свою позицию напротив одной из кабинок для голосования, подозвал меня и, указав на парня, прошедшего к КОИБу, сказал:
- Он взял бюллетени, вошёл в кабинку, достал паспорт и, глядя в него, стал отмечать что-то в бюллетене.
Молодёжи стало прибавляться на участке. Настораживало и то, что очередь молодёжи выстраивалась в основном к одному столику, за которым сидела полная брюнетка со значком «Москва голосует». Один из парней дал ей свой паспорт, она, не глядя, отложила его в сторону и стала отмечать что-то в реестрах избирателей.
Я обратил на это внимание наблюдателя и направился к столу с целью посмотреть соответствие паспортных данных подходящих к столику молодых людей фамилиям в избирательных реестрах. Как только я встал рядом со столом, к нему ринулся заместитель председателя — заслонил мне обзор и начал увещевать меня в том, что я мешаю избирателям проходить к столу. Я рассказал ему о своих подозрениях и попросил не мешать мне. Сказав ещё раз, что я мешаю людям голосовать, он отошёл к появившемуся председателю и начал что-то ему рассказывать, глядя в мою сторону. Председатель, в свою очередь, подошёл ко мне и попросил отойти, дабы я не мешал людям подходить к столику (хотя я стоял сбоку и никому не мешал).
Тут появился Председатель ТИКа, Косматых Евгений Евгеньевич и попросил меня отойти с ним в сторону для разговора. До этого момента я уже один раз столкнулся с этим человеком. Около 8 утра ко мне подошел человек с лицом еврейского продюсера и обратился так, как будто я был ему что-то должен:
- Где Самсонов?
- Не знаю.
- Но он должен быть здесь. Он мне звонил.
- Вас тоже не пускают. Вы наблюдатель?
…- Я председатель ТИКа. Самсонов позвонил мне и сказал, что у его наблюдателя на этом участке проблемы. Какие проблемы? У Вас есть проблемы?
- Спасибо! Проблемы были, но уже разрешились.
- Где Самсонов?
- Откуда я знаю.
- Позвоните ему.
- Не берет трубку. Свяжитесь с ним сами — это же Вам надо.
Вот такое интересное знакомство.
Но на этот раз «продюсер» не интересовался присутствием кандидата на участке. Его больше интересовал другой вопрос. Проблема, как мне кажется, заключалась в том, что из-за какого-то наблюдателя (все эти господа председатели, зампредседатели, адъютанты и прочий обслуживающий персонал упорно не видят разницу между членом комиссии с правом совещательного голоса и наблюдателем) его шоу могло сорваться, или отклониться от сценария, а ему этого крайне не хотелось.
И начал товарищ председатель ТИКа меня совестить. Мол, зачем я такой нехороший, подхожу к столикам и пытаюсь выведать конфиденциальную информацию о владельцах паспортов — я ведь таким образом нарушаю конституционное право граждан на тайну личной жизни. Я ответил, в том ключе, что граждане и гражданки, которые сидят за столиками и выдают бюллетени, тоже нарушают это священное право, перед тем как выдать документ для голосования. Мне разъяснили, что они право такое имеют — ибо работа у них такая.
Каким образом я должен следить за законностью выборов, он мне так, к сожалению, и не разъяснил.
Далее председатель ТИКа отошел к председателю УИКа, пошептался о чём-то, исчез, но через пару минут опять появился. На этот раз с книжкой в руках. Насколько я понял, это было выборное законодательство. Он попросил меня прочитать один из пунктов. В этом пункте говорилось о том, что решение председателя на подведомственном ему участке обязательно к беспрекословному исполнению для всех, если оно входит в компетенцию председателя. Я сказал, что всё понял, но хочу ещё почитать, и попросил отыскать ещё один пункт, в котором прописана компетенция председателя. Евгению Евгеньевичу надоело, видно, пытаться вразумлять меня поучениями, поэтому он резюмировал наше общение словами о том, что если я и дальше буду мешать гражданам и нарушать их права — меня удалит с участка милиция.
Я позвонил руководителю штаба и изложил суть проблемы. Но было сказано, чтобы я продолжал свою работу в прежнем режиме. Я подошёл к наблюдателю и предупредил его о том, что меня могут сейчас удалить, попросив не вмешиваться, а наблюдать со стороны (нам нужно было, чтобы кто-то мог продолжить наблюдение на этом участке).
Я опять подошёл к столу, около которого выстроилась очередь. Ко мне в очередной раз подлетел зампредседателя с просьбой отойти. Я поинтересовался причиной такой просьбы, и у нас завязался короткий диалог:
- Мне кажется, Вы хотите порвать реестровую книгу.
- Ну, что Вы, как Вам могло такое показаться, я всего лишь хочу убедиться в законности выборного процесса.
- Мне кажется, Вы хотите испортить бюллетени для голосования.
- У Вас очень богатое воображение. Однако, Вы серьезно обращаетесь ко мне на основании своих больных фантазий? Если Вам нечего сказать, отойдите сами.
Тут от сидящих в рядок вдоль стены «наблюдателей» отделяется маленького роста паренёк с редкой бородкой и с возмущением обращается ко мне:
- Сядь, не мешай людям!
- Простите, кто Вы такой?
- Я наблюдатель.
- Наблюдатель — наблюдай, не мешай наблюдать другим.
- Я никому не мешаю, это ты мешаешь людям… Пойдем выйдем!
С этими словами паренёк пытается взять меня за рукав и увести в сторону выхода. Но тут за моей спиной появляется милиционер:
- Что здесь происходит? Вы слишком громко разговариваете — будьте добры, покиньте зал для голосований…
Я понимаю, что пререкаться сейчас бессмысленно. Парень продолжает крутиться рядом со мной. Я подготавливаюсь к эвакуации и иду по коридору за своим рюкзаком, повешенным на спинку одного из стульев.
По дороге ко мне подходит зампред и на полном серьёзе просит предъявить меня свои записи в контрольном листе. Видимо, они его всё же продолжали беспокоить:
- На каком я основании я должен предъявлять Вам записи?
- Вы должны это сделать.
- Вы хотите нарушить мое право на тайну личной жизни?
-…Т.е. вы отказываетесь это сделать.
- Да, Вы поразительно догадливы.
Я возвращаюсь в зал, где пытаюсь выяснить у милиционера — удаляет ли он меня с участка или это просто предупреждение. Милиционер замялся и начал объяснять, что он меня не удалял, а попросил не шуметь и обсуждать свои проблемы в другом месте. Я кивнул, и, глядя на вьющегося вокруг меня «возмущенного наблюдателя», уточнил — могу ли я здесь за колоннами в коридоре, проходящем вдоль холла, поговорить в своё удовольствие. После утвердительного ответа я направился к «наблюдателю», который со старта начал настаивать на разговоре за пределами участка. Я объяснил ему, что в силу своей занятости на этом участке не могу его покидать, но готов его выслушать здесь на месте, тем более мне здесь вполне комфортно. Я предложил ему сесть рядом с собой:
- Я не хочу сидеть.
- Ну стой тогда. Чего ты хотел?
- Я хочу, чтобы ты не мешал.
- Я тебе чем-то помешал?
- Ты мешаешь людям.
- Я не слышал от людей подобных жалоб.
- Я тебе говорю.
- А кто ты собственно такой?
- Наблюдатель.
- От кого?
- От независимого депутата.
- Это так теперь называется. Вот что, «наблюдатель» — занимайся своим делом, а я буду заниматься своим. Идет?
- Нет. Пошли!..
С этими слова маленький герой мужественно хватает нарушителя, т.е. меня, за рукав и пытается тащить за собой. Инстинктивно делаю реверсионное движение и парень отлетает в сторону. После чего подбегает ко мне, обозначая удар (но удара не следует). У меня включается разум, и понимание провокационности ситуации заставляет меня сесть обратно и сложить руки по швам. Парня за плечо берет милиционер и спрашивает, что происходит. На что парень кричит, показывая на меня пальцем — «Он меня схватил». Я в свою очередь отметаю этот бред, но милиционер уже никого не «слушает»:
- Покиньте помещение!
Я направляюсь к выходу, за мной следует «герой-наблюдатель». Милиционер провожает нас до выхода из холла. Но сразу за нами выходят еще три человека — два молодых крепких парня лет по 20-25 в костюмах и плащах и замыкает эту процессию средних лет человек в жокейской кепке и плаще. Я понимаю, что на улице меня ждет неизвестность с возможными осложнениями. Сбавляю шаг, левой рукой лезу в карман куртки и достаю мобильный:
- Парни, сейчас, подождите, только позвоню.
Но никуда позвонить я не успеваю.
Парни в штатском, по всем законам жанра, с двух сторон заламывают мне руки и тащат меня к выходу по коридору. Я чувствую, что не могу освободиться от захвата и судорожно думаю, что делать в такой ситуации. Секунды через две до меня доходит. Избирательный участок, народ, который пришел голосовать, сотрудники милиции, которые во всяком случае должны изображать видимость порядка. Надо устроить шоу с максимальным шумовым эффектом.
Я начинаю орать как резаный (кстати, чтобы настроиться, понадобилось еще пару секунд) в стиле «Помогите! Убивают!», параллельно по возможности вихляясь из стороны в сторону и подставляя ноги. Мне пытаются зажать рот. «Жокей» кричит — «Тащите его к выходу!».
Но тут мне повезло и я рухнул вместе с обоими конвоирами на пол.
Сразу же появился милиционер, к которому я обратился за защитой. Я показал на этих парней и сказал, что не уверен в своей дальнейшей безопасности. Милиционер попытался проигнорировать мои слова и вновь потребовал покинуть помещение. Я проигнорировал в свою очередь его и заново обратился за помощью, спросив — не отказывает ли мне сотрудник милиции в просьбе обеспечить мою безопасность. Он пообещал, что на выходе будет стоять другой сотрудник милиции, который и проконтролирует вопрос моей безопасности.
А я уже набирал номер адвоката. Я сообщил о своем выдворении и о возможных неприятностях на улице. Меня попросили подождать на крыльце, пообещав, что скоро будут на месте.
Я подошел к милиционеру, дежурившему в фойе, и повторил свою просьбу. Он сказал, что на крыльце уже стоит милиционер и проводил меня туда. Парни, тащившие меня, вышли на улицу чуть раньше. В итоге на крыльце остался я и двое стражей порядка. Штатские конвоиры на какое-то время исчезли (потом, правда, вернулись быстрым шагом в здание школы), «независимый» провокатор вообще испарился. Через минуту ко мне присоединился Павел — его, наблюдателя, попросили удалиться с участка, сразу после того, как вывели меня. Еще спустя пару минут на крыльцо вышел человек в жокейской кепке, который, судя по всему, и руководил операцией по зачистке местности от назойливого члена комиссии. Он закурил. Я поинтересовался, кто он такой:
- Майор.
- Майор МВД, ФСБ? Какие структуры Вы представляете?
- Это не имеет значения.
- Но Вы пытались меня удалить, говорили этим людям, чтоб они меня тащили на улицу.
- Вам, должно быть, показалось.
- Ну конечно же. Только Вы им помогали.
- Для меня слово председателя участка закон.
- Кстати, а кто эти парни?
- Дружина, наверное.
И «майор», затянувшись, отошёл от меня на пару шагов. Я спросил у Павла, видел ли он на участке провокатора, после того как меня выпроводили из зала. Маленький герой не вернулся на свой пост. Тут оживился милиционер, дежуривший на крыльце:
- Бородатый-то? Да он давно уже выпорхнул из школы.
Дверь отворилась, и на крыльцо вышел сотрудник милиции, выдворявший меня с участка:
- В общем, председатель подписал решение о твоём удалении с участка. Поэтому в школу я тебя теперь пустить не могу. Ты извини, работа у меня такая.
- Я понимаю.
- Мне нужны твои паспортные данные.
- Зачем? Они есть у председателя в заявлении.
- Ну, у меня своя работа.
Я назвал ему свое имя и фамилию:
- Остальное только при адвокате,… а вот, кстати, и он.
Из-за угла школы появился Самсонов, начальник штаба и адвокат:
- Что произошло?
Я описал ситуацию. Самсонов обратился к милиции:
- За что удалены эти люди? Я кандидат.
- За нарушение порядка. Есть решение председателя.
Во дворе появился Белов, снимающий наше крыльцо на камеру. Он поднялся к нам:
- Что вы снимаете? - активизировался «майор».
- Снимаю школу — я что-то нарушаю?
Далее последовала краткая дискуссия, из которой Белов вышел победителем, а «майор», видимо, решив, что он уже вдоволь накурился, исчез за дверьми учебного заведения.
Я в очередной раз поведал свою историю. Белов спросил меня про травмы и ушибы, но, кроме царапины на носу, «похвастать» было нечем:
- Драки-то не было. Руки заламывали, но ударов не было. Потом я упал, наверное, тогда и нос поцарапался.
- Да, не густо… Ладно, Алексей, пойди забери у них копию решения об удалении, будем жалобы писать на имя председателя ТИКа.
Самсонов зашёл в здание, откуда минут через пять вышел с копией заявления о моем отстранении от работы в помещении УИКа. Наблюдателя вернули обратно на участок, ибо по нему никакого решения никто не принимал.
Мы сели в машину, где тут же напечатали заявление. Самсонов отвез его и передал в руки председателю ТИКа. На часах было чуть больше 12. До конца выборов оставалось еще 8 часов, в течение которых мы мотались от участка к участку, подавали жалобы, вывешивали новости в интернет, давали интервью норвежскому телевидению. В общем, воскресенье выдалось бурное и насыщенное.
Я оказался первой ласточкой.
Ситуация накалялась с каждым часом. На одном из участков сломался один из КОИБов, и, так же как и в моем случае, начислил несколько сотен голосов на оба аппарата (потом это случится ещё на одном участке).
На другом участке председатель отказался принимать жалобы от наблюдателей (позже председатель ТИКа в приватной беседе с Самсоновым скажет, что это он запретил принимать жалобы на местах и это подтвердится тем, что ни на одном участке жалобы не принимали).
Чуть позже наблюдателя, подававшего жалобы, милиция удалила под каким-то благовидным предлогом. Под конец голосования поступила информация ещё с одного участка, там удалили наблюдателя, спровоцировав драку с кавказцами.
Уже на следующий день я узнал, что один участок отличился вообще по-крупному, взяв в заложники отказывавшихся подписывать протокол наблюдателей. Двери участка не открыли ни милиции, ни скорой. Женщин выпустили в три часа ночи, убедив их угрозой найти героин в сумочках.
* * *
За то время, что прошли между моей теорией и практикой, избирательные технологии сильно продвинулись вперёд, взяв на вооружение тактику провокаций, шантажа, силового давления и террора.
Бесспорно, всё это присутствовало и раньше. Однако всё это делалось втихую, втайне от чужих глаз. Сегодняшний день доказал, что нет пределов совершенству: у нас в стране гласность — тайное становится явным.
Вы хотели демократии? Жрите!
2 марта 2008 года мне предстояло заполнить этот пробел в своем образовании. Впрочем, этот день принес мне много разных практических знаний.
Утро началось для меня в пять утра. В 7 часов я уже был на платформе метро «Сокол».
Выйдя из вагона, я обнаружил на платформе группу из 20 молодых людей. Решив, что это свои, я подошел к ним, но не обнаружил ни одного знакомого лица. Все ребята выглядели, как и большинство современной студенческой молодежи — матерчатые куртки разных цветов и оттенков, джинсы, кроссовки аля борцовки, прически либо короткие, либо чуть длинные с небольшими хвостами на шее. После того, как я понял, что это чужие, я сразу почувствовал что-то неладное в этих парнях. Не знаю, что меня настораживало — то ли количество молодежной группы, то ли качество, то ли время сбора (7 утра). Молодежь — сегодня отличительный признак только двух политических оппонентов: националистов и партии власти. И если первые привлекают идейно, вторые подкупают материально. На идейных эти ребята похожи не были, а значит, в это раннее воскресное утро их могло объединить только одно — жажда наживы.
Я поднялся на пешеходный мост посреди платформы, ожидая наблюдателя, с которым мы должны были явиться на участок, параллельно держа в поле зрения группировавшуюся на платформе молодежь. Прошло минуты 2-3, как один из парней что-то скомандовал и все подошли к прибывшему составу, следовавшему в центр, погрузились в него и уехали.
Я прождал наблюдателя до 7.15 и, никого не дождавшись, пошел на участок.
Накануне я был прикреплен кандидатом Самсоновым (националистом ДПНИ, шедшим от КПРФ) к участку N 432 (район «Сокол») членом комиссии с правом совещательного голоса. Я написал заявление, Самсонов выдал мне собственное заявление и с этими документами я сразу же направился на свой участок. Я мог не делать этого, а приехать непосредственно утром выборного дня. Но я решил провести рекогносцировку местности — найти участок, посмотреть наличие агитации в непосредственной близи с участком, и самое главное — познакомиться с председателем комиссии. Мне было важно понять, в каких условиях я буду завтра работать.
Подойдя к зданию школы, в которой располагался УИК N 432, я сфотографировал вход в это здание (в доказательство того, что в этот день никакой агитации там не было). Потом я подошел и позвонил в дверь.
Мне открыл милиционер, поинтересовавшийся, что мне там нужно. Я сказал, что я член комиссии и принес заявление об этом председателю. Милиционер сказал, что все члены комиссии ему давно уже известны, а если я наблюдатель, то должен прийти завтра. Сегодня мне здесь делать нечего. Поинтересовался, зачем я сфотографировал школу. Когда я пояснил, что это подтверждение отсутствия агитации, согласился пойти поискать председателя. Через минуту вернулся и проводил меня в холл, в котором завтра должны были проходить выборы. По залу сновали барышни, кто-то из них сидел за столами с реестровыми книгами избирателей.
Ко мне из коридора вышел молодой парень с залысинами, со взглядом голодного волка-бюрократа. Он представился Антоном Морозовым, председателем комиссии, и спросил, что мне нужно. Я достал свои бумаги и передал их ему, объяснив кто я, и что я. Председатель ознакомился с ними и попросил меня предъявить паспорт. Я дал ему паспорт, он сверился с заявлениями, пошутил по поводу нашего соседства (по прописке) и сказал, чтобы завтра я приходил к 7.30. Я спросил — нужна ли мне какая-то бумага от него. Нет не нужна, все в порядке, до завтра. Я отклонялся.
И вот, теперь, я вновь стоял перед входом в участок. На часах 7.25. Участок закрыт. Звонок в дверь. Открывает милиционер, но уже другой:
- Кто Вы? Что хотели?
- Я член комиссии с правом совещательного голоса.
- Все члены комиссии уже на месте.
- Я член комиссии с правом совещательного голоса. На месте должны быть члены комиссии с правом решающего голоса. Я прибыл наблюдать.
К милиционеру подходит высокий худой парень:
- Что Вы хотели?
Я повторяю все то, что сказал до этого сотруднику милиции:
- Понятно. Наблюдателей велено пускать после 8 часов.
- Я член комиссии с правом совещательного голоса. Да и наблюдателей вы обязаны пустить к 7.30. Тем более мы вчера об этом говорили с вашим председателем.
- Не знаю. У меня распоряжение до 8 часов никого не пускать.
- То есть я составляю акт о нарушении выборного законодательства?
- Ладно, посидите пока здесь — я схожу — узнаю.
И я остаюсь с милиционером в фойе школы. Набираю телефон руководителя штаба — докладываю обстановку:
- Меня не пускают.
- Напирай на закон!
- Напираю!
- Будь там внимательней. Это тревожный симптом. Сообщи, как пройдешь!
Анатолий, так зовут адъютанта его превосходительства Председателя, пригласил проследовать за ним.
Я прохожу в уже знакомый мне холл со столами, девочками и КОИБами. Навстречу мне выходит улыбающийся председатель:
- Здравствуйте!
- Здравствуйте, Антон!
- Меня не хотели пускать на участок.
- Ну, ведь всё разрешилось?!
- Да. Я могу приступать к своим обязанностям?!
- Нет. Не можете.
- Почему???
- Видите ли, у Вас проблемы с заявлениями. Они неправильно составлены.
- Что конкретно не так?
- Ну, дело в том, что ваш кандидат написал на ваше имя заявление, а должен был написать направление. А в вашем заявлении стоит неправильная дата.
С этими словами он протягивает мне оба документа. Всё так — в моем заявлении вместо 2008 года почему-то стоит 2007.
- Свое заявление я сейчас перепишу. А какая форма должна быть у направления, подписанного кандидатом?
- Не знаю. Спросите у кандидата.
- Но Вы же председатель, Вы должны знать тоже. К тому же Вы смогли понять, что представленное Вам заявление — это не тот документ. Кстати, а почему вы вчера мне об этом не сказали?
- Вчера я, наверное, не обратил на это внимание. У Вас должно быть направление. Форму кандидат должен знать сам. Вот, кстати, член комиссии — тоже от КПРФ, пусть он Вам расскажет.
Поднимаю глаза на появившегося из-за спины председателя седеющего мужчину, лет 50-55. Он представляется — зовут его Александр Григорьевич. — «Да», говорит он, «все верно — должно быть направление. Странно, что ваш кандидат не дал вам его, он же тоже от КПРФ? Они всегда очень серьезно подходят к документам».
Звоню Самсонову:
- Алексей, проблемы. Приезжай!
Меня просят отойти в конец холла, пока не подтвердится мой статус. Я отхожу, попутно обращаюсь к коммунисту, чтобы он проконтролировал опечатывание урн и реестровые книги — нет ли там каких-нибудь лишних записей или отметок. Он обещает, что все проконтролирует.
Я стою в конце холла. Среди своих бумаг отыскиваю копию своего заявления, написанную мной на всякий случай. Однако в этом бланке год пропечатан правильный. — Странно…
Через пять минут появляется Самсонов в сопровождении Белова. Я передаю заявление. И менее чем за минуту заявление превращается в направление. Просто одно название зачеркнули, написали другое, слова «исправленному верить» и подпись.
Пока писали, проходящий мимо парень с пивной мозолью вместо живота поинтересовался, кто мы и чем здесь занимаемся. На что Белов ответил: — «А в чём проблема? Это кандидат». Парень тут же поспешил по своим делам дальше. Самсонов отнес «направление» и мое «обновлённое» заявление. Теперь я реабилитирован.
Соратники уехали. Я поближе познакомился с Александром Григорьевичем. Выяснилось, что он уже не первый раз работает на этом участке. На декабрьских выборах в Думу они с наблюдателем уже попортили нервы здешней комиссии — заставив пересчитывать голоса. В итоге партия власти «недополучила» голосов на этом участке, как и в целом по району «Сокол». Куратор от управы потеряла свою должность. Вскоре появился и его напарник-наблюдатель. Он сразу озвучил несколько позиций, которые нам предстояло узнать у комиссии. А именно число зарегистрированных избирателей, количество выданных открепительных и проголосовавших досрочно. Все эти данные по нашему запросу нам сообщили.
Потом мы присутствовали при опечатывании выносных урн. Их было пять. Хотя по закону их должно быть не более трёх. Однако председатель комиссии сказал, что это нигде, мол, не прописано и такое количество урн обусловлено численностью избирателей на его участке (из 2623 избирателей приписанных к этому участку заявлений о голосовании на дому было подано 86). Я решил, что пока не буду ссориться с председателем, ибо получил инструкцию вступать в бой только по принципиальным вопросам.
После опечатывания урн позвонил Самсонов и спросил — вычеркнуты ли два депутата от «Справедливой России», незадолго до выборов снятые с участия, как и вся «Справедливая Россия». Я подошел к информационному плакату, знакомящему избирателей с кандидатами в депутаты муниципального собрания. Справедливороссов никто не вычеркнул. Я обратил на это внимание председателя и через несколько минут они были вычеркнуты. Я закрыл глаза и на это нарушение. К тому же оно было исправлено, да и в бюллетенях указанные кандидаты были вычеркнуты.
Через какое-то время нам продемонстрировали документы по 20 проголосовавшим досрочно и 20 опечатанных конвертов. Их вскрыли и вбросили в один из КОИБов (хотя наблюдатель от КПРФ публично усомнился в правильности такого шага, упомянув, что их должны были приплюсовать по окончании работы избирательного участка).
Я ходил по залу и наблюдал за немногочисленными избирателями, пришедшими голосовать в раннее воскресное утро. В 9.23 я заметил начавшееся оживление около одного из КОИБов. Когда я подошёл, председатель комиссии заявил, что произошел сбой — КОИБ сломался. Что дескать подобное уже происходило при подготовке участка, но как бороться с этим, никто не знает, а потому будут вызывать техника. Однако уже через минут пять-семь КОИБ опять заработал. Я подошел посмотреть цифры на нём. Сразу же девушка, дежурившая рядом, стала комментировать это чудесное воскрешение словами о том, что оба КОИБа (ломался один) завысили цифру примерно на 150 бюллетеней каждый и что потом ее обязательно учтут при составлении протокола и вычеркнут. Количество проголосовавших при вычете этих 150 на обоих аппаратах приблизительно соответствовало моим наблюдениям. Я решил зафиксировать это происшествие у себя в записях, но дождаться итоговой суммы и протокола.
Далее я около часа ходил и смотрел за ходом голосования.
Одна из женщин при виде какого-то молодого парня оживилась и сказала «Это ко мне!» Парень подошёл, получил бюллетень и отошёл. Потом я подошеё к этой женщине и спросил её — с чего она взяла, что этот человек должен был подойти именно к ней (адрес же на лбу не написан). Она сказала, что наоборот сказала «Это не ко мне», якобы в надежде, что не придётся им заниматься, а получилось, что парню было нужно именно сюда. Я стал присматриваться к этой женщине внимательней.
Далее ко мне подошёл тот самый парень с пивной мазолью, который оказался заместителем председателя. Он встал рядом со мной и стал заглядывать через плечо на пометки, которые я ставил в контрольном листе наблюдателя (там отмечаются объекты наблюдения и нет ли каких нарушений по данному объекту). Я предложил ему не заглядывать через плечо, а посмотреть в более комфортных условиях. На что он тут же с сарказмом ответил, что ему больше делать нечего, как смотреть мои бумаги. Как оказалось в дальнейшем, интерес к моим записям у него не пропадал до конца моего пребывания на участке.
К вызвавшей у меня подозрение женщине стала выстраиваться очередь мужчин средних лет, по виду, рабочих. Я встал рядом со столиком и смотрел, как эти люди отдавали свои открепительные и взамен получали бюллетени для голосования за президента. Вскоре между мной и столиком появилась фигура помощника секретаря. Он старался максимально заградить мне обзор, делая вид, что помогает женщине организовать эту толпу. Я обошёл его так, что мне всё стало видно с другого угла, он тут же закончил свою незаменимую помощь и подошел ко мне:
- Это рабочие из Свердловской области. Они ремонтируют здесь Ленинградку — пришли голосовать по открепительным удостоверениям.
- А почему они все выстроились к одному столику?
- Этот столик у нас выделен специально для открепительных.
- Понятно. Вопросов нет. Для меня главное, чтобы они получали в руки только президентские бюллетени.
- Естественно. Никто и не собирается выдавать им муниципальные.
- Тогда хорошо. А кто их привёз?
- Не знаю. Спросите у них.
Как выяснилось из разговора с самими рабочими, они работают в компании «Уралкосмос», работают рядом — на Ленинградке, поэтому пришли сами — пешком. Этих рабочих за раз пришло порядка 50 человек. Пока голосовали рабочие, подошел Павел. Павла Самсонов снял с наблюдения на другом участке и перенаправил на мой, ввиду отсутствия здесь наблюдателя. Не успел я порадоваться лишней паре глаз, как Павел уже стал меня дергать, указывая на группу молодежи, кучкующуюся во дворе. От группы отделилось несколько человек и направилось к входу. Павел отметил, что ему кажется, что он уже видел этих парней на другом участке, да и поведение у них было странное.
Однако проверить этих парней мы не успели. К нам подошел председатель и попросил отойти поговорить с ним.
Мы проследовали за ним в комнату. В комнате не было больше никого:
- Парни, скажите, только честно, — что вам нужно?
- Нам нужно чтобы выборы прошли по закону, без нарушений.
- Это понятно.
- Президентские выборы вас интересуют?
- Нет. Мы знаем, что это решенный вопрос и вряд ли сможем повлиять на результат. Нас интересуют муниципальные выборы.
- Отлично… Должен сказать, что с президентскими здесь на самом деле не всё так гладко. Но с муниципальными — всё в порядке.
- В смысле?
- Муниципальные никого в принципе не интересуют. Заказа на них у нас не было.
- Спасибо за откровенность.
Я вышел в полной уверенности, что надо быть ещё бдительней. Так как, если на участке затеяли тёмную игру, то вряд ли ограничатся только президентскими — убить, так сразу двух зайцев.
Павел, занявший свою позицию напротив одной из кабинок для голосования, подозвал меня и, указав на парня, прошедшего к КОИБу, сказал:
- Он взял бюллетени, вошёл в кабинку, достал паспорт и, глядя в него, стал отмечать что-то в бюллетене.
Молодёжи стало прибавляться на участке. Настораживало и то, что очередь молодёжи выстраивалась в основном к одному столику, за которым сидела полная брюнетка со значком «Москва голосует». Один из парней дал ей свой паспорт, она, не глядя, отложила его в сторону и стала отмечать что-то в реестрах избирателей.
Я обратил на это внимание наблюдателя и направился к столу с целью посмотреть соответствие паспортных данных подходящих к столику молодых людей фамилиям в избирательных реестрах. Как только я встал рядом со столом, к нему ринулся заместитель председателя — заслонил мне обзор и начал увещевать меня в том, что я мешаю избирателям проходить к столу. Я рассказал ему о своих подозрениях и попросил не мешать мне. Сказав ещё раз, что я мешаю людям голосовать, он отошёл к появившемуся председателю и начал что-то ему рассказывать, глядя в мою сторону. Председатель, в свою очередь, подошёл ко мне и попросил отойти, дабы я не мешал людям подходить к столику (хотя я стоял сбоку и никому не мешал).
Тут появился Председатель ТИКа, Косматых Евгений Евгеньевич и попросил меня отойти с ним в сторону для разговора. До этого момента я уже один раз столкнулся с этим человеком. Около 8 утра ко мне подошел человек с лицом еврейского продюсера и обратился так, как будто я был ему что-то должен:
- Где Самсонов?
- Не знаю.
- Но он должен быть здесь. Он мне звонил.
- Вас тоже не пускают. Вы наблюдатель?
…- Я председатель ТИКа. Самсонов позвонил мне и сказал, что у его наблюдателя на этом участке проблемы. Какие проблемы? У Вас есть проблемы?
- Спасибо! Проблемы были, но уже разрешились.
- Где Самсонов?
- Откуда я знаю.
- Позвоните ему.
- Не берет трубку. Свяжитесь с ним сами — это же Вам надо.
Вот такое интересное знакомство.
Но на этот раз «продюсер» не интересовался присутствием кандидата на участке. Его больше интересовал другой вопрос. Проблема, как мне кажется, заключалась в том, что из-за какого-то наблюдателя (все эти господа председатели, зампредседатели, адъютанты и прочий обслуживающий персонал упорно не видят разницу между членом комиссии с правом совещательного голоса и наблюдателем) его шоу могло сорваться, или отклониться от сценария, а ему этого крайне не хотелось.
И начал товарищ председатель ТИКа меня совестить. Мол, зачем я такой нехороший, подхожу к столикам и пытаюсь выведать конфиденциальную информацию о владельцах паспортов — я ведь таким образом нарушаю конституционное право граждан на тайну личной жизни. Я ответил, в том ключе, что граждане и гражданки, которые сидят за столиками и выдают бюллетени, тоже нарушают это священное право, перед тем как выдать документ для голосования. Мне разъяснили, что они право такое имеют — ибо работа у них такая.
Каким образом я должен следить за законностью выборов, он мне так, к сожалению, и не разъяснил.
Далее председатель ТИКа отошел к председателю УИКа, пошептался о чём-то, исчез, но через пару минут опять появился. На этот раз с книжкой в руках. Насколько я понял, это было выборное законодательство. Он попросил меня прочитать один из пунктов. В этом пункте говорилось о том, что решение председателя на подведомственном ему участке обязательно к беспрекословному исполнению для всех, если оно входит в компетенцию председателя. Я сказал, что всё понял, но хочу ещё почитать, и попросил отыскать ещё один пункт, в котором прописана компетенция председателя. Евгению Евгеньевичу надоело, видно, пытаться вразумлять меня поучениями, поэтому он резюмировал наше общение словами о том, что если я и дальше буду мешать гражданам и нарушать их права — меня удалит с участка милиция.
Я позвонил руководителю штаба и изложил суть проблемы. Но было сказано, чтобы я продолжал свою работу в прежнем режиме. Я подошёл к наблюдателю и предупредил его о том, что меня могут сейчас удалить, попросив не вмешиваться, а наблюдать со стороны (нам нужно было, чтобы кто-то мог продолжить наблюдение на этом участке).
Я опять подошёл к столу, около которого выстроилась очередь. Ко мне в очередной раз подлетел зампредседателя с просьбой отойти. Я поинтересовался причиной такой просьбы, и у нас завязался короткий диалог:
- Мне кажется, Вы хотите порвать реестровую книгу.
- Ну, что Вы, как Вам могло такое показаться, я всего лишь хочу убедиться в законности выборного процесса.
- Мне кажется, Вы хотите испортить бюллетени для голосования.
- У Вас очень богатое воображение. Однако, Вы серьезно обращаетесь ко мне на основании своих больных фантазий? Если Вам нечего сказать, отойдите сами.
Тут от сидящих в рядок вдоль стены «наблюдателей» отделяется маленького роста паренёк с редкой бородкой и с возмущением обращается ко мне:
- Сядь, не мешай людям!
- Простите, кто Вы такой?
- Я наблюдатель.
- Наблюдатель — наблюдай, не мешай наблюдать другим.
- Я никому не мешаю, это ты мешаешь людям… Пойдем выйдем!
С этими словами паренёк пытается взять меня за рукав и увести в сторону выхода. Но тут за моей спиной появляется милиционер:
- Что здесь происходит? Вы слишком громко разговариваете — будьте добры, покиньте зал для голосований…
Я понимаю, что пререкаться сейчас бессмысленно. Парень продолжает крутиться рядом со мной. Я подготавливаюсь к эвакуации и иду по коридору за своим рюкзаком, повешенным на спинку одного из стульев.
По дороге ко мне подходит зампред и на полном серьёзе просит предъявить меня свои записи в контрольном листе. Видимо, они его всё же продолжали беспокоить:
- На каком я основании я должен предъявлять Вам записи?
- Вы должны это сделать.
- Вы хотите нарушить мое право на тайну личной жизни?
-…Т.е. вы отказываетесь это сделать.
- Да, Вы поразительно догадливы.
Я возвращаюсь в зал, где пытаюсь выяснить у милиционера — удаляет ли он меня с участка или это просто предупреждение. Милиционер замялся и начал объяснять, что он меня не удалял, а попросил не шуметь и обсуждать свои проблемы в другом месте. Я кивнул, и, глядя на вьющегося вокруг меня «возмущенного наблюдателя», уточнил — могу ли я здесь за колоннами в коридоре, проходящем вдоль холла, поговорить в своё удовольствие. После утвердительного ответа я направился к «наблюдателю», который со старта начал настаивать на разговоре за пределами участка. Я объяснил ему, что в силу своей занятости на этом участке не могу его покидать, но готов его выслушать здесь на месте, тем более мне здесь вполне комфортно. Я предложил ему сесть рядом с собой:
- Я не хочу сидеть.
- Ну стой тогда. Чего ты хотел?
- Я хочу, чтобы ты не мешал.
- Я тебе чем-то помешал?
- Ты мешаешь людям.
- Я не слышал от людей подобных жалоб.
- Я тебе говорю.
- А кто ты собственно такой?
- Наблюдатель.
- От кого?
- От независимого депутата.
- Это так теперь называется. Вот что, «наблюдатель» — занимайся своим делом, а я буду заниматься своим. Идет?
- Нет. Пошли!..
С этими слова маленький герой мужественно хватает нарушителя, т.е. меня, за рукав и пытается тащить за собой. Инстинктивно делаю реверсионное движение и парень отлетает в сторону. После чего подбегает ко мне, обозначая удар (но удара не следует). У меня включается разум, и понимание провокационности ситуации заставляет меня сесть обратно и сложить руки по швам. Парня за плечо берет милиционер и спрашивает, что происходит. На что парень кричит, показывая на меня пальцем — «Он меня схватил». Я в свою очередь отметаю этот бред, но милиционер уже никого не «слушает»:
- Покиньте помещение!
Я направляюсь к выходу, за мной следует «герой-наблюдатель». Милиционер провожает нас до выхода из холла. Но сразу за нами выходят еще три человека — два молодых крепких парня лет по 20-25 в костюмах и плащах и замыкает эту процессию средних лет человек в жокейской кепке и плаще. Я понимаю, что на улице меня ждет неизвестность с возможными осложнениями. Сбавляю шаг, левой рукой лезу в карман куртки и достаю мобильный:
- Парни, сейчас, подождите, только позвоню.
Но никуда позвонить я не успеваю.
Парни в штатском, по всем законам жанра, с двух сторон заламывают мне руки и тащат меня к выходу по коридору. Я чувствую, что не могу освободиться от захвата и судорожно думаю, что делать в такой ситуации. Секунды через две до меня доходит. Избирательный участок, народ, который пришел голосовать, сотрудники милиции, которые во всяком случае должны изображать видимость порядка. Надо устроить шоу с максимальным шумовым эффектом.
Я начинаю орать как резаный (кстати, чтобы настроиться, понадобилось еще пару секунд) в стиле «Помогите! Убивают!», параллельно по возможности вихляясь из стороны в сторону и подставляя ноги. Мне пытаются зажать рот. «Жокей» кричит — «Тащите его к выходу!».
Но тут мне повезло и я рухнул вместе с обоими конвоирами на пол.
Сразу же появился милиционер, к которому я обратился за защитой. Я показал на этих парней и сказал, что не уверен в своей дальнейшей безопасности. Милиционер попытался проигнорировать мои слова и вновь потребовал покинуть помещение. Я проигнорировал в свою очередь его и заново обратился за помощью, спросив — не отказывает ли мне сотрудник милиции в просьбе обеспечить мою безопасность. Он пообещал, что на выходе будет стоять другой сотрудник милиции, который и проконтролирует вопрос моей безопасности.
А я уже набирал номер адвоката. Я сообщил о своем выдворении и о возможных неприятностях на улице. Меня попросили подождать на крыльце, пообещав, что скоро будут на месте.
Я подошел к милиционеру, дежурившему в фойе, и повторил свою просьбу. Он сказал, что на крыльце уже стоит милиционер и проводил меня туда. Парни, тащившие меня, вышли на улицу чуть раньше. В итоге на крыльце остался я и двое стражей порядка. Штатские конвоиры на какое-то время исчезли (потом, правда, вернулись быстрым шагом в здание школы), «независимый» провокатор вообще испарился. Через минуту ко мне присоединился Павел — его, наблюдателя, попросили удалиться с участка, сразу после того, как вывели меня. Еще спустя пару минут на крыльцо вышел человек в жокейской кепке, который, судя по всему, и руководил операцией по зачистке местности от назойливого члена комиссии. Он закурил. Я поинтересовался, кто он такой:
- Майор.
- Майор МВД, ФСБ? Какие структуры Вы представляете?
- Это не имеет значения.
- Но Вы пытались меня удалить, говорили этим людям, чтоб они меня тащили на улицу.
- Вам, должно быть, показалось.
- Ну конечно же. Только Вы им помогали.
- Для меня слово председателя участка закон.
- Кстати, а кто эти парни?
- Дружина, наверное.
И «майор», затянувшись, отошёл от меня на пару шагов. Я спросил у Павла, видел ли он на участке провокатора, после того как меня выпроводили из зала. Маленький герой не вернулся на свой пост. Тут оживился милиционер, дежуривший на крыльце:
- Бородатый-то? Да он давно уже выпорхнул из школы.
Дверь отворилась, и на крыльцо вышел сотрудник милиции, выдворявший меня с участка:
- В общем, председатель подписал решение о твоём удалении с участка. Поэтому в школу я тебя теперь пустить не могу. Ты извини, работа у меня такая.
- Я понимаю.
- Мне нужны твои паспортные данные.
- Зачем? Они есть у председателя в заявлении.
- Ну, у меня своя работа.
Я назвал ему свое имя и фамилию:
- Остальное только при адвокате,… а вот, кстати, и он.
Из-за угла школы появился Самсонов, начальник штаба и адвокат:
- Что произошло?
Я описал ситуацию. Самсонов обратился к милиции:
- За что удалены эти люди? Я кандидат.
- За нарушение порядка. Есть решение председателя.
Во дворе появился Белов, снимающий наше крыльцо на камеру. Он поднялся к нам:
- Что вы снимаете? - активизировался «майор».
- Снимаю школу — я что-то нарушаю?
Далее последовала краткая дискуссия, из которой Белов вышел победителем, а «майор», видимо, решив, что он уже вдоволь накурился, исчез за дверьми учебного заведения.
Я в очередной раз поведал свою историю. Белов спросил меня про травмы и ушибы, но, кроме царапины на носу, «похвастать» было нечем:
- Драки-то не было. Руки заламывали, но ударов не было. Потом я упал, наверное, тогда и нос поцарапался.
- Да, не густо… Ладно, Алексей, пойди забери у них копию решения об удалении, будем жалобы писать на имя председателя ТИКа.
Самсонов зашёл в здание, откуда минут через пять вышел с копией заявления о моем отстранении от работы в помещении УИКа. Наблюдателя вернули обратно на участок, ибо по нему никакого решения никто не принимал.
Мы сели в машину, где тут же напечатали заявление. Самсонов отвез его и передал в руки председателю ТИКа. На часах было чуть больше 12. До конца выборов оставалось еще 8 часов, в течение которых мы мотались от участка к участку, подавали жалобы, вывешивали новости в интернет, давали интервью норвежскому телевидению. В общем, воскресенье выдалось бурное и насыщенное.
Я оказался первой ласточкой.
Ситуация накалялась с каждым часом. На одном из участков сломался один из КОИБов, и, так же как и в моем случае, начислил несколько сотен голосов на оба аппарата (потом это случится ещё на одном участке).
На другом участке председатель отказался принимать жалобы от наблюдателей (позже председатель ТИКа в приватной беседе с Самсоновым скажет, что это он запретил принимать жалобы на местах и это подтвердится тем, что ни на одном участке жалобы не принимали).
Чуть позже наблюдателя, подававшего жалобы, милиция удалила под каким-то благовидным предлогом. Под конец голосования поступила информация ещё с одного участка, там удалили наблюдателя, спровоцировав драку с кавказцами.
Уже на следующий день я узнал, что один участок отличился вообще по-крупному, взяв в заложники отказывавшихся подписывать протокол наблюдателей. Двери участка не открыли ни милиции, ни скорой. Женщин выпустили в три часа ночи, убедив их угрозой найти героин в сумочках.
* * *
За то время, что прошли между моей теорией и практикой, избирательные технологии сильно продвинулись вперёд, взяв на вооружение тактику провокаций, шантажа, силового давления и террора.
Бесспорно, всё это присутствовало и раньше. Однако всё это делалось втихую, втайне от чужих глаз. Сегодняшний день доказал, что нет пределов совершенству: у нас в стране гласность — тайное становится явным.
Вы хотели демократии? Жрите!
Всеволод Мечеслов, соратник ДПНИ
хорошо
