Вкратце дело Калоева выглядит так. В ночь на 2-ое июля 2002 года в небе над Швейцарией столкнулись грузовой «Боинг 757» и «Ту-154», на борту которого было 49 детей из России. Они, как и все остальные 20 человек, находившихся на «Ту», погибли. Среди погибших были жена и двое детей осетина Виталия Калоева.

Полтора года спустя, 24-го февраля 2004 года, Калоев, как установило впоследствии расследование, пришел домой к диспетчеру компании Skyguide, Питеру Нельсону. В тот же день труп Нельсона обнаружила его супруга. Диспетчер скончался от нескольких ножевых ранений, нанесенных в сердце и горло.

26 октября 2005-го года швейцарский суд признал Калоева виновным в убийстве и осудил его на 8 лет, однако в июне 2007-го года приговор был смягчен до 5 лет и 3 месяцев, что означало по швейцарским законом фактическое освобождение Калоева как отсидевшего две трети срока. После некоторых разногласий между федеральным и местным судом в Швейцарии, 8 ноября было принято окончательное решение об освобождении. 12-го ноября Калоев вылетел в Москву — навстречу толпе юных адептов движения «Наши», вспышкам фотоаппаратов, интервьюерам, сотням публикаций в СМИ, т.е. всему тому, что полагается национальному герою.

В деле, между тем, много неясного. В частности, непонятно, почему Калоев ждал полтора года, прежде чем убить диспетчера. Опубликовано журналистское расследование, в котором собраны свидетельства в пользу того, что адвокат Калоева, некий Михаэль Витти, сделавший себе карьеру на делах по Холокосту, подталкивал Калоева к убийству (см. Моника Фамай. Адвокат, без которого можно было обойтись). Кроме того, неочевидны мотивы, по которым осужденный убийца был отпущен швейцарским судом, хотя отсидел он всего два с половиной года из восьми.

Наконец, самое странное заключается в том, что российский официоз раскручивает образ Калоева в качестве народного героя, противореча российскому Уголовному Кодексу, в котором мотив кровной мести недвусмысленно назван отягчающим обстоятельством при умышленном убийстве.

На этой последней странности и остановимся, но прежде решим одну небольшую теоретическую задачку.

Представим себе государство, в котором живут два народа. Народы эти разные, у них разные представления о справедливости, о своем месте в истории и что самое главное для нас — о своем положении относительно других народов.

Назовем один народ гетерономным — он миролюбив, в любой ситуации он готов уступать другим народам и делиться с ними всем, что имеет. Более того, этот народ согласен с мыслью, что сам он не представляет никакой ценности и что его деятельность и даже само существование вполне может служить целям какого-то другого народа, особенно если эти цели облечены в привлекательные идеологические формы: «жертва ради светлого будущего», «жертва ради веры» и т.д.

Другой народ назовем автономным. Он отличается от первого тем, что не признает никаких ценностей, кроме своего собственного существования и благоденствия. Любой другой народ для него лишь инструмент достижения его целей, и никакой ценности сам по себе не представляет. Все понятия, относящиеся к справедливости, чести, доброте такой народ ограничивает самим собой. Внутри этого народа они есть, а за пределами этого народа они обращаются в свою полную противоположность. Что хорошо для своих, то плохо для чужих. И наоборот: например, убить своего плохо, а убить чужого — геройский поступок (это если довести до логического завершения мысль, на деле, конечно, моральная система такого народа несколько сложнее).

И вот теперь два таких народа оказываются на одной территории. Гетерономный народ ищет мира и справедливости в отношениях, а автономный ищет господства. Задачка состоит в том, чтобы догадаться, как бы такой автономный народ стал действовать в попытке желаемое господство заполучить?

Если бы он был сильным, он взялся бы за оружие. Для этого, добавим, он должен быть еще не очень умным, ведь любое действие встречает противодействие. А вот если бы он был хитер, он попытался бы сделать так, чтобы гетерономный народ, который он рассматривает как этнический субстрат, принял бы его господство как должное.

Для этого, в частности, в государстве, в котором сосуществуют эти два народа, должна неизбежна возникнуть система двойной морали. Что позволено автономному народу, то непозволительно гетерономному. Это, впрочем, получается само собой вследствие автономности и гетерономности: один народ считает другой за людей, а другой нет. Сочетание автономности и гетерономности само по себе порождает двойную мораль. Важное свойство этой двойной морали заключается в том, что на принимается не только автономным этносом, но и гетерономным. Последний в конечном счете соглашается на роль вечно униженного и оскорбленного и далее, как говорят, несет свой крест.

Но на первых порах само существование такой двойной морали будет вызывать у гетерономного этноса постоянное раздражение. Оно возникает особенно часто в тот период, когда гетерономный этнос сталкивается с автономным в тесном контакте. Гетерономный этнос при этом, распространяет свои понятия справедливости на другой народ, а в ответ с ним обращаются как со скотинкой. Гетерономный этнос не понимает, в чем причина такого отношения, ведь сам он выполняет свои моральные нормы — ведет себя доброжелательно по отношению к другим, а об автономной морали он попросту не догадывается. У гетерономного этноса нет понятий для осмысления того отношения к чужим, которое характерно для автономного этноса.

Ради этого конфликта, собственно, я и составил эту задачку из области этнологии. Чтобы закрепить свое господство и заставить гетерономный этнос смириться с положением вещей, автономному народу (или народам, если их много), необходимо узаконить двойную мораль.

То есть в буквальном смысле слова сделать так, чтобы закон разрешал то, что выгодно автономному народу и запрещал то, что выгодно гетерономному. Причем, гетерономный народ должен не подозревать о том, что законы не в его пользу.

Как это сделать? Например так: разрешить то, что составляет обычай автономного народа, но запретить то, что характерно для гетерономного, не называя вещи своими именами.

Какое это все имеет отношение к делу Калоева? Самое непосредственное.

Перед нами попытка создать положительное общественное мнение в отношении кровной мести и –шире - в отношении обычаев родо-племенных народов, активно заселяющих Россию.

Поскольку форматирование общественного мнения в масштабах всей страны дело громоздкое, без серьезных причин им не стали бы заниматься. Можно предположить, что вскоре последуют попытки внести поправки в УК и изменить наказание за кровную месть. Это самое простое объяснение развернутой компании по раскрутке образа Калоева. В качестве получателей выгод от этой кампании можно предположить те и только те народы, у которых в обычаях кровная месть (ее более развитые исторические формы, кстати, вовсе не обязательно подразумевают убийство — мстить можно и финансовыми рычагами, например). Подчеркнем, что русские отказались от обычая кровной мести и, стало быть, никаких выгод они от этого не получат.

Можно предположить, что автономные этносы, таким образом, перекраивают пространство общественного мнения под себя, а вскоре, надо полагать, возьмутся и за законодательство.

Примечательно, что в июле 2007-го года в 105-ую статью об умышленном убийстве УК РФ были внесены изменения, в которых в качестве отдельного мотива выделена кровная месть. До сей поры этот мотив трактуется УК РФ как отягчающее обстоятельство, но интересно вот что: чтобы этот мотив мог быть рассмотрен судом, должно быть установлено, что виновный принадлежит к той группе населения, которая признает обычай кровной мести; потерпевший же может и не относиться к этой группе населения.

Речь, таким образом, в этом пункте 105-ой статьи уже идет исключительно о нерусских. Теперь достаточно изменить наказание за убийства по мотивам кровной мести, чтобы получить УК, отражающий самые настоящие двойные судебные стандарты: один стандарт для русских, другой — для нерусских народов.

Стоит отметить, насколько умело ведется пиар-кампания по раскрутке Калоева в качестве неродного героя. Русских приучили к тому, что на Западе к ним относятся как к людям второго сорта, а к России — как к стране Третьего мира. Вся недолгая история РФ в международной политике это цепь унижений, которые никак не удается скрыть от населения. Вот на этом чувстве растущего протеста по отношению к Западу и построена пиар-кампания Калоева. Его освобождение выдается за победу, а убийство диспетчера раскручивается как реванш за многочисленные национальные унижения русских.

Градус нагрева общественного мнения тут пропорционален не самому событию, а глубине чувства национального унижения, которое испытывают русские. Калоев не вернул вывезенные из России триллионы, не поддержал влияние России в СНГ — если верить суду, он убил датчанина, одного-единственного. Но событие подается как «маленькая, но победа над Западом».

Примем холодный душ, чтобы сбить градус и разобраться чья это победа и над кем.

Если Калоев действительно убил диспетчера, сделал он это, чтобы отомстить за своих родственников. И только. К русским это не имеет никакого отношения. Те русские, которые погибли в ночь на 2-ое июля 2002-го года и по сей день были бы неотомщенными, если бы не решение швейцарского суда от сентября 2007 года, вынесшего обвинительные приговоры в «халатности, повлекшей человеческие жертвы» четырем из восьми сотрудников Skyguide.

Если бы российские власти действительно хотели добиться справедливости, они должны были вести активную кампанию давления на суд, в том числе и в СМИ, чего на деле не было.

Однако машина раскрутки Калоева уже запущена и вскоре можно ожидать, что он будет поучать «россиян» о том, как быть настоящим мужчиной. Неудивительно, если появится книга с условным названием «Как я применял законы гор в Швейцарии и победил», а там, глядишь, снимут и фильм с кинжалами, папахами и прочими атрибутами родо-племенного быта, привнесенного в Россию мигрантами наряду с обычаем кровной мести. Тем, кто сейчас поддерживает Калоева, следует задуматься об этих, очень вероятных, последствиях его раскрутки.

В заключение несколько слов о том, как, по мнению автора, следует вести себя русским в этой ситуации.

Во-первых, не принимать Калоева в качестве национального героя. Такая фигура символизировала бы архаизацию общества и переформатирование моральных, а затем и законодательных норм в пользу мигрантов из Азии и с Кавказа.

Кроме того, героем для русских может быть только русский. Это должно стать аксиомой, не подлежащей пересмотру ни при каких обстоятельствах.

Во-вторых, следует вынести однозначное суждение о кровной мести у азиатов и кавказцев: они вольны жить, как хотят, где-нибудь подальше от нас, но Россия это государство русских. Моральные и законодательные нормы в России должны определять русские. Если русские сочтут, что целесообразно вернуться к обычаю кровной мести, дело другое. Но до тех пор, пока русские не посчитают этот обычай приемлемым, ему не место в России.

В-третьих, вернемся к задачке об автономном и гетерономном народе. Из нее ясно, что ситуации, подобные описываемой, возникают из соотношения автономии и гетерономии. Не сегодня, так завтра, не одним способом, так другим, автономный этнос добьется господства над гетерономным и узаконит такое неравенство.

Натиску автономного народа можно противостоять какое-то время, но рано или поздно автономный этнос подомнет под себя любой гетерономный. Из этого следует простой и очевидный вывод: если русские хотят жить свободно, им с необходимостью следует отказаться от гетерономии.

Для начала нужно перестать искать справедливости в отношениях с другими народами. Ее нет и не может быть, когда речь идет о контактах с автономными этносами. Русским следует перестать думать о других народах и признавать только свои интересы и ничьи другие.

Эта статья — попытка сделать именно так в отношении дела Калоева и его возможных последствий.