Наталья Холмогорова – самый популярный русский националист 2011 по версии одного из недавних интернет-опросов, соратник Наблюдательного Совета Объединения Русских, согласилась дать интервью для НСН.
1. Скажите, вы могли бы стать русской Марин Ле Пен?
По-моему, мы с ней совсем не похожи. Марин вошла в политику с подачи своего знаменитого отца, долгое время оставалась в его тени, и взгляды свои «получила по наследству». Рядом со мной такой отцовской фигуры не было – к националистическим убеждениям я пришла самостоятельно. Марин – именно политический лидер; я – правозащитница и чуждаюсь «чистой политики». Марин – судя по всему, человек резкий и жесткий; я стремлюсь не воевать, а находить общий язык.
Да и зачем кому-то подражать? Пусть лучше какую-нибудь француженку лет через двадцать спросят, может ли она стать французской Натальей Холмогоровой. :-)
2. Как Вам удалось добиться признания и популярности в качестве одного из лидеров националистов, ведь это довольно консервативно и патриархально настроенная аудитория?
Прежде всего, националисты не так уж патриархальны. Действительно, женщин в националистическом сообществе мало, так исторически сложилось (только в последнее время ситуация начинает меняться) – но те, что есть, часто занимают видное положение. Известны даже националистические группы, в т.ч. довольно радикальные, которые возглавляли женщины.
Проблема не в том, что националисты якобы не любят женщин, а в том, что они вообще не очень любят публичных лидеров. Любых. Националистическое сообщество очень индивидуалистично, даже анархично – и любой, кто пытается «командовать» или начинает «говорить за всех», здесь вызывает инстинктивное недоверие и неприязнь… но это отдельная тема.
И мои «признание и популярность» (которые едва ли заслуживают столь громких слов) связаны именно с тем, что я не «лезу в лидеры». Я занимаюсь своим делом, выполняю его честно, стараюсь по возможности делать это хорошо – это вызывает уважение и симпатию. При этом нахожусь в политической тени более ярких и заметных фигур – поэтому не вызываю враждебности.
К «лидерству» я не стремлюсь: мне неприятно бороться за первенство, и власть как таковая меня не интересует. Но, безусловно, я хотела бы увеличить свою узнаваемость и популярность – не ради себя, а потому что, больше узнавая обо мне, люди больше узнают и о тех, кого я защищаю.
3. Вам когда либо приходилось, сталкивается с дискриминацией в политике по половому либо идеологическому признаку?
По половому – как говорится, «бог миловал»; а с дискриминацией по идеологическому признаку националист в России сталкивается на каждом шагу.
Вот последний случай: московское правление общества «Мемориал» заявило публично, что отказывается от участия в Гражданском Совете, поскольку там присутствуют страшные-престрашные фашисты – Константин Крылов, Владимир Тор и я. Что ж, если противник, завидев меня, вскакивает и убегает – такая «дискриминация» мне по душе! :-)
4. В вашей автобиографии практически не освещён вопрос о том, как вы пришли к националистической идеологии, складывается впечатление просто о романтически настроенной девушке, которую <<прибило>> к русскому протестному движению некоей чередой случайностей. Так ли это, и если нет, как было на самом деле?
К национализму я пришла постепенно, через советский патриотизм. Первыми «указателями» на этом пути для меня стали книги Сергея Кара-Мурзы и Вадима Кожинова. Сейчас они могут восприниматься как «старопатриотические», даже враждебные национализму – но в годы моей юности читались совсем иначе. Эти авторы первыми сказали мне, громко и ясно, что русские – есть; что «национальный вопрос» важен и значителен; что любить свой народ, гордиться его достижениями, желать ему блага – совершенно нормально и правильно; что история обошлась с русскими очень несправедливо, и эту несправедливость нужно исправить.
Жизнь тоже подбрасывала впечатлений. Тяжелейшее, сокрушительное впечатление произвел на меня расстрел Белого Дома: невозможно было поверить, что этот кошмар творится наяву в центре Москвы. И все 90-е годы… Нищета, безработица, дикий вал преступности, ощущение какого-то всеобщего развала и распада. «Идеологии» как таковой у меня не было - лишь какое-то глубокое, нутряное чувство: это НЕПРАВИЛЬНО, и я НЕ ХОЧУ, чтобы так поступали с моим народом.
Мой национализм – это, во-первых, чувство солидарности с другими русскими, и во-вторых, острое ощущение творимой несправедливости и желание ее исправить. Вот главное. Все остальное вторично.
Уже много позже, в 2005 году, столкнувшись с частной историей несправедливости – историей русской девушки Саши Иванниковой, которую пытались бросить в тюрьму за то, что она защищалась от насильника – я поняла, что не хочу больше сидеть и возмущаться в интернете. Я могу – и должна – встать и начать действовать… Но это уже другая история.
5. Что для вас Русская Нация?
Русский Народ – это моя семья, сообщество родных мне людей. А Русская Нация – идеальный образ этой семьи. Нацию составляют лучшие из нас – в прошлом, в настоящем, в грядущем.
Часто говорят также о «русской политической нации» - это имеет более узкий смысл: политическая нация – сообщество русских, осознавших свои национальные интересы и «единым фронтом» выступающих в их защиту.
6. Как видите своё участие в сегодняшнем едином Общегражданском Движении?
Откровенно говоря, поначалу я не видела для себя возможности активно в нем участвовать – отчасти потому, что гражданский подъем совпал для меня с тяжелым личным кризисом, отчасти и по другим причинам. Кое-что делала, но скорее «по обязанности» и с подачи более активных соратников. Однако последние события вокруг списков политзаключенных убедили меня в том, что необходимо активное участие – как минимум, в том, что является «моей специализацией» и моей зоной ответственности. Борьба за русских политзаключенных и против статьи 282 – это то, за что я могу отвечать, и что будет полезно в любом случае, независимо от того, произойдет ли смена власти через месяц, через год или через десять лет.
7. Основные стратегические и тактические приоритеты для русских националистов сегодня?
Мы выступаем за демократическое государство, в котором русские смогут обрести свой голос и отстаивать свои интересы законными путями. Но к демократии нужно прийти подготовленными. Нам необходима своя партия (или несколько партий, способных сотрудничать), необходимо заметное представительство в местной и региональной общественной жизни. Нужен опыт нормальной политической деятельности. Нужно участвовать в выборах, становиться муниципальными депутатами, входить в различные гражданские структуры. Очень хорошо, что сейчас националисты активно работают на этом направлении.
Вторая важнейшая задача – пропаганда и разъяснение наших позиций. Информационная блокада, в которой националисты находились много лет, сейчас трещит и поддается; наши люди все чаще появляются и в мейнстримовых СМИ, и на телевидении. Отлично! Но есть важная сторона дела, о которой мы часто забываем: это общение с собственными соратниками. По-прежнему не преодолен разрыв между националистическими лидерами/интеллектуалами – и «рядовыми» националистами. По моим ощущениям, он даже усугубляется. Лидеры и «говорящие головы» живут в своем мире – мире интеллектуальных журналов, ученых дискуссий, круглых столов, переговоров; а «массовка» наблюдает за ними с недоумением и не видит для себя места в этой картине. Не всегда лидерам удается внятно объяснить своим сторонникам, что они делают и зачем – в результате они навлекают на себя обвинения в высокомерии или в каких-то тайных сговорах. А тем временем «сурковская пропаганда» не дремлет…
8. Вы верите в революцию в марте?
Нет. Путин явно не готов расставаться с властью – а в оппозиции нет единства, и, похоже, она плохо понимает, что делать дальше. Стратегия, предложенная немцовским Оргокомитетом: «Митинг, и снова митинг, а потом… ну, потом еще раз митинг…» - честно говоря, восторга не вызывает. Кроме того, хотя люди и очень недовольны властью – они явно не дозрели до того «благородного остервенения», которое ведет народ на баррикады.
И потом, революция никогда не происходит тогда, когда ее ждут. Ситуация «раскачивается», но это происходит медленно, неравномерно, и, когда рванет – предсказать невозможно.
9. Как будет выглядеть Россия без Путина?
Как угодно. Это может быть счастливая свободная страна – а может быть кровавый хаос. Или любой вариант между этими двумя крайностями.
Точно можно сказать лишь одно: сейчас за состояние страны отвечает Путин – а, когда он уйдет, ответственность ляжет на всех нас. В том числе на националистов. Какой станет Россия без Путина – зависит от нас с вами.
10. Насколько мне известно, вы достаточно положительно оценивали
диктаторский режим Каддафи. Можете провести краткий сравнительный
анализ диктатуры Кадафи и диктатуры Путина?
Для начала вспомним, что же я на самом деле писала про Каддафи.
http://nataly-hill.livejournal.com/13749
Как видим, положительно я оцениваю не политическую деятельность Каддафи, а его самого, как личность.
О том, хорош или плох был Каддафи для своего народа, должен судить его народ – или, по крайней мере, серьезные специалисты по Ливии и арабскому миру в целом. Можно предположить, что он был не так уж плох, судя по тому, что продержался 42 года – дольше подавляющего большинства современных диктаторов. Столько времени оставаться у власти, «сидя на штыках», невозможно – значит, он сумел завоевать народные симпатии. А глядя на то, что творится там сейчас – думаю, даже революционно настроенные ливийцы сожалеют о Каддафи.
Но рассуждать о политике Каддафи с другого конца света, не зная его страны и народа, на основе поверхностных аналогий – было бы неумно и уподобило бы меня «пикейным жилетам». Поэтому я и писала не о его политике, а о нем самом. О человеке длинной воли, который жил как воин и умер в битве.
Сравнение с Путиным? На мой взгляд, они – полные противоположности.
Каддафи был революционером, победителем предыдущей системы; Путин – плоть от плоти предыдущего ельцинского режима. Каддафи был простым армейским офицером – за Путиным стояли КГБ-ФСБ и всемогущая «семья». Каддафи добился власти сам, с оружием в руках – Путин получил ее по наследству от Ельцина. Каддафи был националистом, он считал себя вождем ливийского народа – для Путина русские националисты «придурки или провокаторы». Каддафи направил доходы от нефтедобычи на благосостояние простых граждан: массово строил современное жилье, боролся с неграмотностью, открывал библиотеки и спортивные клубы, построил ирригационную систему, сильно облегчившую жизнь крестьян. А что делает с нефтяными доходами Путин? Каддафи сочетал авторитарную центральную власть с широким местным самоуправлением, так что простые граждане не чувствовали «давления диктатуры» - они могли достаточно многое решать сами. А что с самоуправлением у нас в России? Каддафи в 1988 году торжественно выпустил на свободу 400 политзаключенных – Путин заявляет, что «политзаключенных у него нет». Каддафи вел независимую и активную (быть может, даже слишком) внешнюю политику; он боролся с мировым порядком не на словах, а на деле. Путин кормит граждан сказками о «противостоянии с НАТО», а сам держит государственные активы в американских банках. Наконец: после революции Каддафи объявил, что будет бороться до конца и предпочтет принять смерть от рук соотечественников. И сдержал свое слово. А Путин? Можно ли даже вообразить, что после изгнания из Кремля он возьмет автомат и уйдет в леса? :-)
11. Что, по-вашему, мнению главное, за, что стоит бороться?
За возможность самим выбирать свою судьбу. Быть хозяевами собственной жизни.
И далеко не только в политике.
12. Законодательство, какой страны на сегодняшний день наиболее соответствует законодательству идеального национального государства?
Чтобы ответить на такой вопрос, надо для начала изучить все мировые законодательства. :-)
Проще начать с того, что «идеального национального государства в вакууме» не существует. Географические и климатические условия, уровень экономического развития, менталитет и традиции, отношения с соседними народами – все это очень различается в разных странах. Вряд ли возможно сочинить такие законы, которые идеально подойдут и шведам, и евреям, и китайцам, и папуасам.
Нам имеет смысл приглядываться к другим странам, интересоваться их опытом, возможно, что-то заимствовать. Мне, например, нравится японское законодательство о трудовой миграции, по которому, иностранному работнику работодатель обязан платить больше, чем отечественному – проблему «толпы мигрантов» это решает сразу. В Германии существуют законы о репатриации этнических немцев – прекрасный пример для России! Почему-то немецкие власти не задаются вопросом о том, есть ли вообще на свете немцы, не мямлят, как наш премьер, что «это вопрос сложный, вот генетики говорят…» Они исходят из того, что есть этнические немцы, есть простые и понятные критерии, позволяющие отличить их от всех прочих – и что немецкая земля должна быть для немцев родным домом. Аналогичный закон принят сейчас и в Польше. Имеет смысл изучать опыт той же Германии и США – в вопросе федеративного устройства страны, скандинавских стран – в социальных вопросах, и так далее. Изучать, что-то перенимать – но не копировать слепо, а создавать для себя законы, которые нас устраивают.
13. Расскажите, пожалуйста, побольше о деле «самарского подрывника», которым вы сейчас занимаетесь?
23-летнего Александра Митюшкина обвиняют в организации двух взрывов. Один из них произошел в сентябре 2011 года, ранним утром, на Кировском вещевом рынке в Самаре; в результате была повреждена одна торговая палатка, и один человек, помощник продавца, получил несколько царапин. Второй – политэтиленовый пакет с самодельной бомбой, подкинутый к зданию полиции в Пензе ранним утром 4 декабря – не взорвался, его обезвредили. Следствие утверждает, что оба взрыва организовал Митюшкин по экстремистским националистическим мотивам. Обвинение, в котором много нестыковок, строится на «признаниях» самого Митюшкина, сделанных сразу после ареста, в новогодние праздники, в отсутствие адвоката.
На наш взгляд, такое дело требует тщательного контроля. Есть серьезная вероятность, что из-за того, что Митюшкин попал в поле зрения Центра «Э» как русский националист (он составлял списки правых узников и помогал им), на него теперь вешают чужие грехи, и что «признание» выбили из него силой. И в любом случае, неоправданна квалификация «терроризм» и потенциальный многолетний срок за действия, от которых никто не пострадал и, судя по всему, серьезно пострадать и не мог.
Поэтому отделение правозащитного центра «РОД» в Самаре взяло это дело под свой контроль. При помощи региональной организации «Русский Набат» мы нашли Александру надежного адвоката, который уже успешно защищал националистов в судах. Родные Митюшкина – мать-инвалид и младшая сестра-студентка, для которых он был единственным кормильцем – не могут оплатить работу адвоката; поэтому мы обратились за помощью к другим русским. И нужные средства удалось собрать удивительно быстро – меньше чем за неделю! Еще раз благодарю всех, кто откликнулся.
Сейчас главное – чтобы сам Александр не пал духом и боролся за себя. Ему можно написать письмо со словами поддержки – пусть он знает, что много людей по всей России неравнодушны к его ситуации и переживают за него. Я уже ему написала – и буду рада, если это сделают и другие.
14. Какой смысл собирать деньги на адвокатов, если процент оправдательных приговоров в России меньше чем при Сталине? По нашим данным, ниже одного процента. От адвоката фактически ничего не зависит. Может, лучше собирать деньги на общественные кампании в поддержки узников, ведь они оказывают определённое давление на суд, либо просто на продовольственные передачки? Почему бы за те деньги, что тратятся на адвокатов, не купить базу сотрудников прокуратуры с адресами и не выложить в интернет данные тех кто занимается делами националистов? Ведь после такого желаний возбуждать новые дела явно будет меньше.
Неверно думать, что от адвоката ничего не зависит. Во-первых, оправдательных приговоров мало – однако они есть. В нашей практике – два оправдания «вчистую» по громким уголовным делам (Иванникова, Гоголевская) и около десятка – по административным. Другие «правые» адвокаты также могут рассказать о своих победах: например, Александр Васильев на процессе Рыно-Скачевского добился оправдания Светланы Аввакумовой. В общей статистике оправданий, быть может, немного; но для отдельного человека его судьба – не 0,1 процента, а все 100 процентов.
Дальше, адвокат не только добивается оправдания. Он может прекратить дело на стадии следствия – тогда суда просто не будет (так было прекращено второе дело против майора Николая Левого – в результате он не попал в тюрьму). Он может добиться переквалификации статьи на более легкую – и вместо многолетнего или пожизненного срока человек отсидит всего несколько лет или получит условный срок. Адвокат не допускает самооговора, следит за тем, чтобы обвиняемого не били и не прессовали в тюрьме, не фальсифицировали показания свидетелей. Не случайно выбивание показаний обычно происходит на самых ранних стадиях, и при этом подозреваемого стараются оградить от всяких контактов с внешним миром. Если у обвиняемого независимый и активный адвокат – следствие опасается «беспредельничать».
Часто адвокат бывает необходим и потерпевшему – чтобы заставить полицейских возбудить дело и вести расследование; чтобы на потерпевшего не повесили всех собак и не превратили его в обвиняемого – такое случается нередко.
Разумеется, узникам необходимы и передачи, и общественные кампании в их защиту. Но одно не исключает другого – здесь нет выбора «или-или». Общественная защита требует не столько денег, сколько грамотных организаторов – и людей, которым не все равно, которые готовы потратить несколько часов на то, чтобы написать письмо, распространить информацию, прийти на суд.
Что касается баз данных и адресов, то это вообще-то противозаконно – а мы незаконными делами сами не занимаемся и других к ним не призываем.
Но у этого деяния есть вполне легальный «аналог», безопасный и не требующий больших капиталовложений. Ведь, даже чтобы разыскивать чьи-то адреса, нужно сначала понять, о ком речь и что эти люди натворили, так? Нужен «черный список», по аналогии со «списком Магницкого» - включающий прокуроров, судей, экспертов, сотрудников полиции, которые преследуют националистов или проявляют поразительную мягкость к этническим преступникам. ФИО, место работы, в каких делах участвовал, какую роль в них сыграл – все это открытая информация: она и денег не стоит, и к ответу за нее не потянут. И при этом – информация очень полезная. Жаль, что это не сделано до сих пор – и надеюсь, что русские правозащитники (это я и к себе обращаюсь :-) ) этим займутся.
15. Международные правозащитные организации признают ли русских узников
совести политзаключёнными? Если нет, то почему и как можно подправить ситуацию?
Увы, нет. И не из какой-то злостной русофобии, а просто потому, что почти ничего не знают и о нас, и о наших узниках. Прямых контактов с ними практически нет: информация о наших проблемах доходит до них сквозь толстый «лево-либеральный» фильтр, если доходит вообще.
Как видите, работы у русской правозащиты – еще непочатый край.
16. Кто из известных правозащитников и политических лидеров оказал на формирование вашего мировоззрения набольшее влияние? Кто для вас пример для подражания?
Мой идеал в истории – Жанна д’Арк: простая крестьянская девушка, которая однажды оставила дом, хозяйство, налаженную жизнь – и отправилась сражаться за свой народ. Потому что поняла, что никто, кроме нее, этого не сделает.
Моими «наставниками» в национализме стали два наших замечательных мыслителя, Александр Севастьянов и Константин Крылов. Постепенно я понимала, что и они не всегда и не во всем правы, что вообще никому не стоит верить безоговорочно… и это, быть может, был самый важный урок.
А мой «живой маяк» - человек, на которого я хочу быть похожей, сама мысль о котором освещает мою жизнь, придает мне сил и поднимает дух в тяжелые минуты – это наш соратник Владимир Тор.
17. У вас есть настольная книга, которую бы вы перечитывали много лет, всегда находя в ней какие-то новые идейные импульсы, помогающие в борьбе?
Да, это книга русского философа Ивана Ильина «О сопротивлении злу силою». Я прочла ее впервые еще в школе и перечитывала много раз; несколько раз она помогала мне принять важные решения в жизни. Особенно близки мне те главы, где Ильин критикует этику «непротивления злу». Он пишет: когда вокруг тебя бушует зло – нельзя забиваться в свою норку и утешаться тем, что сам-то ты, мол, ничего плохого не делаешь, значит, остаешься чистеньким. Есть вещи важнее собственной моральной чистоты и правоты. Лучше вступить в схватку – и рисковать, ошибаться, быть может, проиграть и даже погибнуть; чем остаться в стороне и потом вечно жалеть о несделанном.
18. Чем вы увлекаетесь в свободное от политики и правозащиты время?
Работой. Помимо политики и правозащиты, мне ведь еще нужно что-то кушать. :-)
19. В правом сообществе долго ходили слухи о том, что вы совершенно очаровали Владимира Тора и он ухаживает за Вами. Можете подтвердить или опровергнуть их?
Очень, оч-ч-чень приятно слышать о себе такие лестные слухи! :-)
На самом деле все было строго наоборот. ) Это я была безумно влюблена во Владимира и бегала за ним так, что вспомнить страшно! Но, поскольку он человек семейный, то, увы, мои чувства остались чисто платоническими.
20. Как вы считаете, что нужно, что бы русские люди стали счастливыми?
Свобода. Защищенность. Нормальная благоустроенная жизнь. Уважение к себе и друг к другу.
А все остальное приложится.
1. Скажите, вы могли бы стать русской Марин Ле Пен?По-моему, мы с ней совсем не похожи. Марин вошла в политику с подачи своего знаменитого отца, долгое время оставалась в его тени, и взгляды свои «получила по наследству». Рядом со мной такой отцовской фигуры не было – к националистическим убеждениям я пришла самостоятельно. Марин – именно политический лидер; я – правозащитница и чуждаюсь «чистой политики». Марин – судя по всему, человек резкий и жесткий; я стремлюсь не воевать, а находить общий язык.
Да и зачем кому-то подражать? Пусть лучше какую-нибудь француженку лет через двадцать спросят, может ли она стать французской Натальей Холмогоровой. :-)
2. Как Вам удалось добиться признания и популярности в качестве одного из лидеров националистов, ведь это довольно консервативно и патриархально настроенная аудитория?
Прежде всего, националисты не так уж патриархальны. Действительно, женщин в националистическом сообществе мало, так исторически сложилось (только в последнее время ситуация начинает меняться) – но те, что есть, часто занимают видное положение. Известны даже националистические группы, в т.ч. довольно радикальные, которые возглавляли женщины.
Проблема не в том, что националисты якобы не любят женщин, а в том, что они вообще не очень любят публичных лидеров. Любых. Националистическое сообщество очень индивидуалистично, даже анархично – и любой, кто пытается «командовать» или начинает «говорить за всех», здесь вызывает инстинктивное недоверие и неприязнь… но это отдельная тема.
И мои «признание и популярность» (которые едва ли заслуживают столь громких слов) связаны именно с тем, что я не «лезу в лидеры». Я занимаюсь своим делом, выполняю его честно, стараюсь по возможности делать это хорошо – это вызывает уважение и симпатию. При этом нахожусь в политической тени более ярких и заметных фигур – поэтому не вызываю враждебности.
К «лидерству» я не стремлюсь: мне неприятно бороться за первенство, и власть как таковая меня не интересует. Но, безусловно, я хотела бы увеличить свою узнаваемость и популярность – не ради себя, а потому что, больше узнавая обо мне, люди больше узнают и о тех, кого я защищаю.
3. Вам когда либо приходилось, сталкивается с дискриминацией в политике по половому либо идеологическому признаку?
По половому – как говорится, «бог миловал»; а с дискриминацией по идеологическому признаку националист в России сталкивается на каждом шагу.
Вот последний случай: московское правление общества «Мемориал» заявило публично, что отказывается от участия в Гражданском Совете, поскольку там присутствуют страшные-престрашные фашисты – Константин Крылов, Владимир Тор и я. Что ж, если противник, завидев меня, вскакивает и убегает – такая «дискриминация» мне по душе! :-)
4. В вашей автобиографии практически не освещён вопрос о том, как вы пришли к националистической идеологии, складывается впечатление просто о романтически настроенной девушке, которую <<прибило>> к русскому протестному движению некоей чередой случайностей. Так ли это, и если нет, как было на самом деле?
К национализму я пришла постепенно, через советский патриотизм. Первыми «указателями» на этом пути для меня стали книги Сергея Кара-Мурзы и Вадима Кожинова. Сейчас они могут восприниматься как «старопатриотические», даже враждебные национализму – но в годы моей юности читались совсем иначе. Эти авторы первыми сказали мне, громко и ясно, что русские – есть; что «национальный вопрос» важен и значителен; что любить свой народ, гордиться его достижениями, желать ему блага – совершенно нормально и правильно; что история обошлась с русскими очень несправедливо, и эту несправедливость нужно исправить.
Жизнь тоже подбрасывала впечатлений. Тяжелейшее, сокрушительное впечатление произвел на меня расстрел Белого Дома: невозможно было поверить, что этот кошмар творится наяву в центре Москвы. И все 90-е годы… Нищета, безработица, дикий вал преступности, ощущение какого-то всеобщего развала и распада. «Идеологии» как таковой у меня не было - лишь какое-то глубокое, нутряное чувство: это НЕПРАВИЛЬНО, и я НЕ ХОЧУ, чтобы так поступали с моим народом.
Мой национализм – это, во-первых, чувство солидарности с другими русскими, и во-вторых, острое ощущение творимой несправедливости и желание ее исправить. Вот главное. Все остальное вторично.
Уже много позже, в 2005 году, столкнувшись с частной историей несправедливости – историей русской девушки Саши Иванниковой, которую пытались бросить в тюрьму за то, что она защищалась от насильника – я поняла, что не хочу больше сидеть и возмущаться в интернете. Я могу – и должна – встать и начать действовать… Но это уже другая история.
5. Что для вас Русская Нация?
Русский Народ – это моя семья, сообщество родных мне людей. А Русская Нация – идеальный образ этой семьи. Нацию составляют лучшие из нас – в прошлом, в настоящем, в грядущем.
Часто говорят также о «русской политической нации» - это имеет более узкий смысл: политическая нация – сообщество русских, осознавших свои национальные интересы и «единым фронтом» выступающих в их защиту.
6. Как видите своё участие в сегодняшнем едином Общегражданском Движении?
Откровенно говоря, поначалу я не видела для себя возможности активно в нем участвовать – отчасти потому, что гражданский подъем совпал для меня с тяжелым личным кризисом, отчасти и по другим причинам. Кое-что делала, но скорее «по обязанности» и с подачи более активных соратников. Однако последние события вокруг списков политзаключенных убедили меня в том, что необходимо активное участие – как минимум, в том, что является «моей специализацией» и моей зоной ответственности. Борьба за русских политзаключенных и против статьи 282 – это то, за что я могу отвечать, и что будет полезно в любом случае, независимо от того, произойдет ли смена власти через месяц, через год или через десять лет.
7. Основные стратегические и тактические приоритеты для русских националистов сегодня?
Мы выступаем за демократическое государство, в котором русские смогут обрести свой голос и отстаивать свои интересы законными путями. Но к демократии нужно прийти подготовленными. Нам необходима своя партия (или несколько партий, способных сотрудничать), необходимо заметное представительство в местной и региональной общественной жизни. Нужен опыт нормальной политической деятельности. Нужно участвовать в выборах, становиться муниципальными депутатами, входить в различные гражданские структуры. Очень хорошо, что сейчас националисты активно работают на этом направлении.
Вторая важнейшая задача – пропаганда и разъяснение наших позиций. Информационная блокада, в которой националисты находились много лет, сейчас трещит и поддается; наши люди все чаще появляются и в мейнстримовых СМИ, и на телевидении. Отлично! Но есть важная сторона дела, о которой мы часто забываем: это общение с собственными соратниками. По-прежнему не преодолен разрыв между националистическими лидерами/интеллектуалами – и «рядовыми» националистами. По моим ощущениям, он даже усугубляется. Лидеры и «говорящие головы» живут в своем мире – мире интеллектуальных журналов, ученых дискуссий, круглых столов, переговоров; а «массовка» наблюдает за ними с недоумением и не видит для себя места в этой картине. Не всегда лидерам удается внятно объяснить своим сторонникам, что они делают и зачем – в результате они навлекают на себя обвинения в высокомерии или в каких-то тайных сговорах. А тем временем «сурковская пропаганда» не дремлет…
8. Вы верите в революцию в марте?
Нет. Путин явно не готов расставаться с властью – а в оппозиции нет единства, и, похоже, она плохо понимает, что делать дальше. Стратегия, предложенная немцовским Оргокомитетом: «Митинг, и снова митинг, а потом… ну, потом еще раз митинг…» - честно говоря, восторга не вызывает. Кроме того, хотя люди и очень недовольны властью – они явно не дозрели до того «благородного остервенения», которое ведет народ на баррикады.
И потом, революция никогда не происходит тогда, когда ее ждут. Ситуация «раскачивается», но это происходит медленно, неравномерно, и, когда рванет – предсказать невозможно.
9. Как будет выглядеть Россия без Путина?
Как угодно. Это может быть счастливая свободная страна – а может быть кровавый хаос. Или любой вариант между этими двумя крайностями.
Точно можно сказать лишь одно: сейчас за состояние страны отвечает Путин – а, когда он уйдет, ответственность ляжет на всех нас. В том числе на националистов. Какой станет Россия без Путина – зависит от нас с вами.
10. Насколько мне известно, вы достаточно положительно оценивали
диктаторский режим Каддафи. Можете провести краткий сравнительный
анализ диктатуры Кадафи и диктатуры Путина?
Для начала вспомним, что же я на самом деле писала про Каддафи.
http://nataly-hill.livejournal.com/13749
Как видим, положительно я оцениваю не политическую деятельность Каддафи, а его самого, как личность.
О том, хорош или плох был Каддафи для своего народа, должен судить его народ – или, по крайней мере, серьезные специалисты по Ливии и арабскому миру в целом. Можно предположить, что он был не так уж плох, судя по тому, что продержался 42 года – дольше подавляющего большинства современных диктаторов. Столько времени оставаться у власти, «сидя на штыках», невозможно – значит, он сумел завоевать народные симпатии. А глядя на то, что творится там сейчас – думаю, даже революционно настроенные ливийцы сожалеют о Каддафи.
Но рассуждать о политике Каддафи с другого конца света, не зная его страны и народа, на основе поверхностных аналогий – было бы неумно и уподобило бы меня «пикейным жилетам». Поэтому я и писала не о его политике, а о нем самом. О человеке длинной воли, который жил как воин и умер в битве.
Сравнение с Путиным? На мой взгляд, они – полные противоположности.
Каддафи был революционером, победителем предыдущей системы; Путин – плоть от плоти предыдущего ельцинского режима. Каддафи был простым армейским офицером – за Путиным стояли КГБ-ФСБ и всемогущая «семья». Каддафи добился власти сам, с оружием в руках – Путин получил ее по наследству от Ельцина. Каддафи был националистом, он считал себя вождем ливийского народа – для Путина русские националисты «придурки или провокаторы». Каддафи направил доходы от нефтедобычи на благосостояние простых граждан: массово строил современное жилье, боролся с неграмотностью, открывал библиотеки и спортивные клубы, построил ирригационную систему, сильно облегчившую жизнь крестьян. А что делает с нефтяными доходами Путин? Каддафи сочетал авторитарную центральную власть с широким местным самоуправлением, так что простые граждане не чувствовали «давления диктатуры» - они могли достаточно многое решать сами. А что с самоуправлением у нас в России? Каддафи в 1988 году торжественно выпустил на свободу 400 политзаключенных – Путин заявляет, что «политзаключенных у него нет». Каддафи вел независимую и активную (быть может, даже слишком) внешнюю политику; он боролся с мировым порядком не на словах, а на деле. Путин кормит граждан сказками о «противостоянии с НАТО», а сам держит государственные активы в американских банках. Наконец: после революции Каддафи объявил, что будет бороться до конца и предпочтет принять смерть от рук соотечественников. И сдержал свое слово. А Путин? Можно ли даже вообразить, что после изгнания из Кремля он возьмет автомат и уйдет в леса? :-)
11. Что, по-вашему, мнению главное, за, что стоит бороться?
За возможность самим выбирать свою судьбу. Быть хозяевами собственной жизни.
И далеко не только в политике.
12. Законодательство, какой страны на сегодняшний день наиболее соответствует законодательству идеального национального государства?
Чтобы ответить на такой вопрос, надо для начала изучить все мировые законодательства. :-)
Проще начать с того, что «идеального национального государства в вакууме» не существует. Географические и климатические условия, уровень экономического развития, менталитет и традиции, отношения с соседними народами – все это очень различается в разных странах. Вряд ли возможно сочинить такие законы, которые идеально подойдут и шведам, и евреям, и китайцам, и папуасам.
Нам имеет смысл приглядываться к другим странам, интересоваться их опытом, возможно, что-то заимствовать. Мне, например, нравится японское законодательство о трудовой миграции, по которому, иностранному работнику работодатель обязан платить больше, чем отечественному – проблему «толпы мигрантов» это решает сразу. В Германии существуют законы о репатриации этнических немцев – прекрасный пример для России! Почему-то немецкие власти не задаются вопросом о том, есть ли вообще на свете немцы, не мямлят, как наш премьер, что «это вопрос сложный, вот генетики говорят…» Они исходят из того, что есть этнические немцы, есть простые и понятные критерии, позволяющие отличить их от всех прочих – и что немецкая земля должна быть для немцев родным домом. Аналогичный закон принят сейчас и в Польше. Имеет смысл изучать опыт той же Германии и США – в вопросе федеративного устройства страны, скандинавских стран – в социальных вопросах, и так далее. Изучать, что-то перенимать – но не копировать слепо, а создавать для себя законы, которые нас устраивают.
13. Расскажите, пожалуйста, побольше о деле «самарского подрывника», которым вы сейчас занимаетесь?
23-летнего Александра Митюшкина обвиняют в организации двух взрывов. Один из них произошел в сентябре 2011 года, ранним утром, на Кировском вещевом рынке в Самаре; в результате была повреждена одна торговая палатка, и один человек, помощник продавца, получил несколько царапин. Второй – политэтиленовый пакет с самодельной бомбой, подкинутый к зданию полиции в Пензе ранним утром 4 декабря – не взорвался, его обезвредили. Следствие утверждает, что оба взрыва организовал Митюшкин по экстремистским националистическим мотивам. Обвинение, в котором много нестыковок, строится на «признаниях» самого Митюшкина, сделанных сразу после ареста, в новогодние праздники, в отсутствие адвоката.
На наш взгляд, такое дело требует тщательного контроля. Есть серьезная вероятность, что из-за того, что Митюшкин попал в поле зрения Центра «Э» как русский националист (он составлял списки правых узников и помогал им), на него теперь вешают чужие грехи, и что «признание» выбили из него силой. И в любом случае, неоправданна квалификация «терроризм» и потенциальный многолетний срок за действия, от которых никто не пострадал и, судя по всему, серьезно пострадать и не мог.
Поэтому отделение правозащитного центра «РОД» в Самаре взяло это дело под свой контроль. При помощи региональной организации «Русский Набат» мы нашли Александру надежного адвоката, который уже успешно защищал националистов в судах. Родные Митюшкина – мать-инвалид и младшая сестра-студентка, для которых он был единственным кормильцем – не могут оплатить работу адвоката; поэтому мы обратились за помощью к другим русским. И нужные средства удалось собрать удивительно быстро – меньше чем за неделю! Еще раз благодарю всех, кто откликнулся.
Сейчас главное – чтобы сам Александр не пал духом и боролся за себя. Ему можно написать письмо со словами поддержки – пусть он знает, что много людей по всей России неравнодушны к его ситуации и переживают за него. Я уже ему написала – и буду рада, если это сделают и другие.
14. Какой смысл собирать деньги на адвокатов, если процент оправдательных приговоров в России меньше чем при Сталине? По нашим данным, ниже одного процента. От адвоката фактически ничего не зависит. Может, лучше собирать деньги на общественные кампании в поддержки узников, ведь они оказывают определённое давление на суд, либо просто на продовольственные передачки? Почему бы за те деньги, что тратятся на адвокатов, не купить базу сотрудников прокуратуры с адресами и не выложить в интернет данные тех кто занимается делами националистов? Ведь после такого желаний возбуждать новые дела явно будет меньше.
Неверно думать, что от адвоката ничего не зависит. Во-первых, оправдательных приговоров мало – однако они есть. В нашей практике – два оправдания «вчистую» по громким уголовным делам (Иванникова, Гоголевская) и около десятка – по административным. Другие «правые» адвокаты также могут рассказать о своих победах: например, Александр Васильев на процессе Рыно-Скачевского добился оправдания Светланы Аввакумовой. В общей статистике оправданий, быть может, немного; но для отдельного человека его судьба – не 0,1 процента, а все 100 процентов.
Дальше, адвокат не только добивается оправдания. Он может прекратить дело на стадии следствия – тогда суда просто не будет (так было прекращено второе дело против майора Николая Левого – в результате он не попал в тюрьму). Он может добиться переквалификации статьи на более легкую – и вместо многолетнего или пожизненного срока человек отсидит всего несколько лет или получит условный срок. Адвокат не допускает самооговора, следит за тем, чтобы обвиняемого не били и не прессовали в тюрьме, не фальсифицировали показания свидетелей. Не случайно выбивание показаний обычно происходит на самых ранних стадиях, и при этом подозреваемого стараются оградить от всяких контактов с внешним миром. Если у обвиняемого независимый и активный адвокат – следствие опасается «беспредельничать».
Часто адвокат бывает необходим и потерпевшему – чтобы заставить полицейских возбудить дело и вести расследование; чтобы на потерпевшего не повесили всех собак и не превратили его в обвиняемого – такое случается нередко.
Разумеется, узникам необходимы и передачи, и общественные кампании в их защиту. Но одно не исключает другого – здесь нет выбора «или-или». Общественная защита требует не столько денег, сколько грамотных организаторов – и людей, которым не все равно, которые готовы потратить несколько часов на то, чтобы написать письмо, распространить информацию, прийти на суд.
Что касается баз данных и адресов, то это вообще-то противозаконно – а мы незаконными делами сами не занимаемся и других к ним не призываем.
Но у этого деяния есть вполне легальный «аналог», безопасный и не требующий больших капиталовложений. Ведь, даже чтобы разыскивать чьи-то адреса, нужно сначала понять, о ком речь и что эти люди натворили, так? Нужен «черный список», по аналогии со «списком Магницкого» - включающий прокуроров, судей, экспертов, сотрудников полиции, которые преследуют националистов или проявляют поразительную мягкость к этническим преступникам. ФИО, место работы, в каких делах участвовал, какую роль в них сыграл – все это открытая информация: она и денег не стоит, и к ответу за нее не потянут. И при этом – информация очень полезная. Жаль, что это не сделано до сих пор – и надеюсь, что русские правозащитники (это я и к себе обращаюсь :-) ) этим займутся.
15. Международные правозащитные организации признают ли русских узников
совести политзаключёнными? Если нет, то почему и как можно подправить ситуацию?
Увы, нет. И не из какой-то злостной русофобии, а просто потому, что почти ничего не знают и о нас, и о наших узниках. Прямых контактов с ними практически нет: информация о наших проблемах доходит до них сквозь толстый «лево-либеральный» фильтр, если доходит вообще.
Как видите, работы у русской правозащиты – еще непочатый край.
16. Кто из известных правозащитников и политических лидеров оказал на формирование вашего мировоззрения набольшее влияние? Кто для вас пример для подражания?
Мой идеал в истории – Жанна д’Арк: простая крестьянская девушка, которая однажды оставила дом, хозяйство, налаженную жизнь – и отправилась сражаться за свой народ. Потому что поняла, что никто, кроме нее, этого не сделает.
Моими «наставниками» в национализме стали два наших замечательных мыслителя, Александр Севастьянов и Константин Крылов. Постепенно я понимала, что и они не всегда и не во всем правы, что вообще никому не стоит верить безоговорочно… и это, быть может, был самый важный урок.
А мой «живой маяк» - человек, на которого я хочу быть похожей, сама мысль о котором освещает мою жизнь, придает мне сил и поднимает дух в тяжелые минуты – это наш соратник Владимир Тор.
17. У вас есть настольная книга, которую бы вы перечитывали много лет, всегда находя в ней какие-то новые идейные импульсы, помогающие в борьбе?
Да, это книга русского философа Ивана Ильина «О сопротивлении злу силою». Я прочла ее впервые еще в школе и перечитывала много раз; несколько раз она помогала мне принять важные решения в жизни. Особенно близки мне те главы, где Ильин критикует этику «непротивления злу». Он пишет: когда вокруг тебя бушует зло – нельзя забиваться в свою норку и утешаться тем, что сам-то ты, мол, ничего плохого не делаешь, значит, остаешься чистеньким. Есть вещи важнее собственной моральной чистоты и правоты. Лучше вступить в схватку – и рисковать, ошибаться, быть может, проиграть и даже погибнуть; чем остаться в стороне и потом вечно жалеть о несделанном.
18. Чем вы увлекаетесь в свободное от политики и правозащиты время?
Работой. Помимо политики и правозащиты, мне ведь еще нужно что-то кушать. :-)
19. В правом сообществе долго ходили слухи о том, что вы совершенно очаровали Владимира Тора и он ухаживает за Вами. Можете подтвердить или опровергнуть их?
Очень, оч-ч-чень приятно слышать о себе такие лестные слухи! :-)
На самом деле все было строго наоборот. ) Это я была безумно влюблена во Владимира и бегала за ним так, что вспомнить страшно! Но, поскольку он человек семейный, то, увы, мои чувства остались чисто платоническими.
20. Как вы считаете, что нужно, что бы русские люди стали счастливыми?
Свобода. Защищенность. Нормальная благоустроенная жизнь. Уважение к себе и друг к другу.
А все остальное приложится.
хорошо
