«”Что есть любовь? Что есть созидание? Что есть страсть? Что есть звезда?”, – так вопрошает последний человек и недоуменно моргает. Земля стала маленькой, и на ней копошится последний человек, который все делает таким же ничтожным, как он сам… Последний человек живет дольше всех. “Счастье найдено нами”, – говорят последние люди, бессмысленно моргая».
Эти пророческие слова Фридриха Ницше как нельзя лучше подходят к современной западной цивилизации, погрязшей в самомнении, что она нашла универсальное счастье для себя и для людей всей планеты и что дальше ей некуда развиваться. Ну, кроме как в сторону еще большей т.н. «толерантности», которая для большинства европейцев означает тупую покорность навязываемым кем-то сверху стандартам мышления и общественного поведения.
То, как представители других культур, оказавшись в контакте с западной цивилизацией, понимают даруемое ею универсальное счастье толерантности, европейцы, особенно французы, могли воочию лицезреть в ноябре 2005 года. Да и в другое время им постоянно дают это почувствовать. Но все это не может поколебать уверенности сытого буржуа в единственной спасительности его образа жизни и той идеологии, которую, как ему кажется, он исповедует по собственному выбору.
Многие наши сограждане, подолгу прожившие в современной Западной Европе, отмечают – как общий порок тамошнего социума – тотальное усреднение личности. Все индивидуальное в общественной жизни стирается, нивелируется, причем не только законодательство, но и господствующее настроение всячески способствуют этой нивелировке. Царит прямо-таки культ послушной и бесталанной посредственности – на работе, в быту, в политике, в научной и духовной деятельности.
В Европе победил «социализм», – считает С. Зубцов, автор популярной книги «Как жить в Западной Европе». Не творческий, инновационный, авангардный социализм, сделавший СССР сверхдержавой, а «социализм застоя» с его сытостью и уравниловкой, доведенный в современной Европе до гротеска. Той старой Европы, которую мы знаем по книгам, нет, предупреждает Зубцов, хотя некоторые пожилые европейцы еще вспоминают о ней.
По мере того, как Западная Европа все больше впадает в маразм дряхлеющей цивилизации, в ней все больше фрагментируются живые силы, жаждущие развития, борьбы, правды, переустройства мира на справедливых началах или хотя бы простора. Антиглобалисты и ультраправые – два полюса одной неудовлетворенности буржуазным благодушием. Есть и другие проявления «бегства от мира сего». Если в 60-70-е годы среди хиппи стало популярным паломничество во всевозможные экзотические страны, считавшиеся неиспорченными буржуазной цивилизацией, то в последние полтора десятилетия среди даже не неформалов, а вполне благопристойной европейской молодежи стали наблюдаться случаи… паломничества в Россию, в самую что ни на есть глубинку, а вовсе не в крупные центры. Причем некоторые остались здесь навсегда.
Европейцу, в котором еще дремлют духовные силы его предков, некогда создавших великую цивилизацию, становится слишком тесно и душно в тех искусственных рамках, которые она задает теперь каждому ее члену. Российский хаос, «беспредел» (во всех смыслах этого нашего емкого слова) манит своей неустроенностью, напоминая западному человеку о молодых годах культуры его мира, что так же приятно, как любому – напоминание о временах его личной молодости.
Еще в конце XIX века наблюдались случаи, когда некоторые иностранные фабриканты, потомственно ведшие какое-то дело в России, понемногу обрусевали. Вообще, ассимиляция выходцев из Западной Европы XVIII–XIX вв. была в России довольно распространенным явлением. Да и раньше множество боярских и потомственных дворянских фамилий Московской Руси были основаны выходцами из разных стран, в том числе и европейских. Между тем, значительная часть иностранцев, особенно немцев, и даже остзейские немцы – подданные Российской империи, подолгу живя среди русских, не интегрировались в русскую культуру. Значит, дело здесь было не в длительности пребывания в России, а в личных качествах самих иностранцев. Происходил своего рода естественный отбор тех, кто внутренне был наиболее расположен к интеграции в русский социум.
Конечно, Россия может стать привлекательным местом для европейских диссидентов и предприимчивых людей только в том случае, если отрешится от слепого следования западному проекту. В последнее время мы часто слышим, что Россия должна ориентироваться на современный «евростандарт». Одним из самых существенных минусов является поощрение иммиграции, что делается, в том числе, и со ссылкой на пример «цивилизованной Европы». Но вот современный же мыслящий европеец тяготится жизнью в окружении многочисленных диаспор. Нет, он не против культурного многообразия, но то, что он видит в любом крупном европейском городе, – это не сосуществование культур, а их всесмешение и деградация, происходящая под пожирание хот-догов и ритмы рэпа на фоне пылающих парижских предместий.
В России же народы разных вер и локальных цивилизаций издавна жили в местах исконного обитания, и это культурное своеобразие, с заимствованиями и взаимопроникновением, но без всесмешения, само по себе является привлекательным для внешнего наблюдателя. Чуть больше ста лет назад это сосуществование различных культур, каждая из которых спокойно и полноценно жила, не мешая другой, восхитило в России одного из самых глубоких писателей Европы – норвежца Кнута Гамсуна («Путешествие в сказочную страну»).
Нынешняя миграция, уничтожая культурную самобытность, создает еще вдобавок почву для межэтнической розни. Люди же, живущие в лоне традиционной культуры, как правило не испытывают никакой неприязни к «чужакам», живущим бок о бок с ними, но своей традиционной жизнью. И это достояние старины России нужно всячески беречь (а там, где его уже нет, – восстанавливать), развивать и подчеркивать, а не пытаться слить сотни народов России в один плавильный котел «общегражданской нации», как это делают в Европе и получают за это время от времени Клиши-су-Буа. Сохранение своеобразия народов и регионов России должно стать органичной частью «русского проекта». И это вполне созвучно старой Европе, где до начала ХХ века сохранялась самостоятельность какого-нибудь Шварцбург-Зондерсхаузена.
Для успеха в общественном мнении современной Европы России следует утверждать свою непохожесть на нее. Нынешние европейские либералы, борцы за «толерантность» никогда не признают Россию подобием демократической Западной Европы, сколько бы Россия ни стремилась подчеркнуть свое соответствие западным рамкам. Адекватного понимания в Европе Россия может ожидать лишь от тех, кто остался за рамками усредняющего консенсуса (не случайно «адвокатами России» выступают лидер правого французского Национального Фронта Ле Пэн и глава немецкой Левой партии Оскар Лафонтен). Но для того, чтобы это понимание переросло в признание, Россия не может становиться «эрзац-Европой», второсортной копией, которая хуже своего невзрачного прототипа.
Чтобы стать понятной европейцам, России нужно вернуться к самой себе, реализовав собственный национальный проект – проект национального возрождения. Этот проект должен быть традиционалистским по духу, воплощению, риторике (что напомнит мыслящему европейцу яркое, самобытное прошлое его цивилизации) и, одновременно, опираться на положительные элементы других доктрин, в первую очередь – социалистической, в духе социальной справедливости, «государства Правды», как оно исстари понималось русским народом (что привлечет также европейских левых нонконформистов).
И тогда можно будет говорить, что центр развития европейской цивилизации, уже исчерпавшей свой творческий потенциал в своем ядре, сместился на ее периферию – в Россию. Точно так же, как наследие античной культуры, отвергнутое в романо-германском мире, было сбережено на восточной окраине Римской империи – в Византии.
Ярослав Бутаков
хорошо
