В полночь в Исламский центр была брошена зажигательная бомба. Сама мечеть серьезно пострадала, расположенные по соседству школа и конференц-зал были разрушены. Никто не знает, кто это совершил, но список подозреваемых велик.

На восстановление ушло два года. В течение месяца после того, как центр открылся вновь, было совершено еще два нападения. В городе заговорили об атмосфере страха и расколе общества.

Что это - Багдад, Каир или Карачи? Ничего подобного. Это Мальме, порт на южной оконечности Скандинавского полуострова, третий по величине город Швеции. Мальме - город тихий и даже скучноватый, десятилетиями он был убежищем от всех земных бед. И именно это стало проблемой.

Никто в мире не заметил, как изменилась Швеция, а вместе с ней - Мальме, неожиданно ставший одним из самых расколотых в расовом отношении городов Европы. На сегодняшний день 37 процентов жителей города родились за границей или в семьях эмигрантов. Среди детей таковых почти половина.

Эти цифры несколько раздуты в связи с еще одним большим событием в жизни Мальме - открытием семь лет назад моста через узкий пролив Эресунд, соединившего город с Копенгагеном. Многие датчане переехали на эту сторону пролива, привлеченные низкими ценами на недвижимость.

Но все равно Мальме с населением в 278 тысяч - на четверть мусульманский город. И доля мусульман резко растет в силу продолжающейся иммиграции и высокого уровня рождаемости. Власти допускают, что в течение десяти лет большая часть горожан будет нешведского происхождения, а вскоре после этого появится мусульманское большинство. Как и более привычные мультиэтнические города Бирмингем и Роттердам, Мальме может стать городом с 'меньшинством в большинстве'. И это без учета возможного нового катаклизма на Ближнем Востоке (война в Иране? распад Ирака?), который может способствовать новому притоку беженцев.

Местные и столичные политики с трудом адаптируются к быстро меняющимся условиям и отвечают на новые вызовы. Но все чаще признается, что сегодня 'шведская модель' - крайне щедрая социальная политика в сочетании с крайне благожелательным отношением к иммиграции - стала неустойчивой. Она долгое время была основой имиджа Швеции за рубежом и ее внутреннего имиджа. И ее крушение - которое идет очень тихо, очень по-шведски - скорее всего, вызовет травму.

На первый взгляд, Мальме представляет собой все то, чего вы ожидаете от скандинавского города: чистота, красота, велосипедисты, тишина, непомерно высокие цены, скука. Никаких резких движений - даже светофоры переключаются плавно. Я даже подумал, что полицейские машины будут проезжать не с воем сирен, а с вежливым 'Извините!' Но и этого не услышал. Главная опасность для пешеходов - от разгневанных велосипедистов, не пускающих их на свои дорожки. Не чувствуется, что здесь могут быть какие-то проблемы.

Это отчасти связано с тем, что Мальме - один из самых сегрегированных городов Европы. Мигранты сконцентрированы в одном районе - Росенгорд (Rosengard), а новоприбывшие - в квартале Херргорден (Herrgarden), где уровень безработицы среди мужчин составляет 82 процента. Жители других районов упоминают эти названия с содроганием.

Чтобы понять, что вы в Росенгорде, не нужно дорожных указателей. Почти на каждом балконе висит по спутниковой тарелке, некоторые из них настолько массивны, что, кажется, могут использоваться для связи с Альфой Центавра. Все они служат для приема 'родных' телеканалов, как бы далеко ни была родина. Очень редко можно увидеть исключение: балкон с последними, увядающими цветами лета, принадлежащий шведской семье - одной из тех, которые не уехали.

Но если считать Росенгорд трущобами или гетто, то это образцовые трущобы или гетто. Многоквартирные дома - не выше восьмиэтажных - как правило, содержатся хорошо. Мусора не больше, чем в других районах города. Граффити очень мало. И хотя на улицах много мужчин и подростков даже в середине рабочего дня, атмосфера совершенно не угрожающая и даже теплая. (Как сказал наш датский фотограф, в аналогичных районах Копенгагена все совсем не так). Через час после прибытия мы пили кофе с пирожными на кухне одной турецкой семьи. Квартира на седьмом этаже не выглядела богатой, но и не была некомфортабельной. Инстинктивное восточное гостеприимство боролось с северной сдержанностью и объяснимой подозрительностью по отношению к незнакомцу. Но это, выглядело, скорее как бегство от непонятного мира.

Преступность в районе представляет собой проблему. 'Влипнуть легко, - говорит 16-летний Лулли из Косово. - Драки, наркотики, воровство. А выбраться очень трудно'. Однако в других городах здешние проблемы могли бы показаться малозначительными. Люди с ужасом говорили нам о поджогах деревянных строений, используемых для сжигания мусора. Пригороды Парижа и насыщенные оружием районы южного Лондона были бы рады иметь такие проблемы.

В Херргордене дети разных народов общаются друг с другом. Но в школах, состоящих почти исключительно из мигрантов, им бывает трудно почувствовать связь с социумом. 'По паспорту я 'Svensk', но дома - нет, - говорит приятель Лулли турок Нихад. - В Херргордене, если у кого-то проблема, то мы ему помогаем. Шведы, они очень холодные. Они жмут друг другу руки. Мы целуемся. Не как геи, как братья'.

Обозленные на коренных шведов, некоторые из них вечером в пятницу или субботу едут в центра города слегка поколотить, как они говорят, 'свенов'. Полиция считает, что в этом участвует не более 150 юнцов. Эта молодежь, по крайней мере, говорит по-шведски. Их родителям может быть гораздо сложнее. Многие безработные, которых защищает социальная система, но привязывает к дому незнание языка, практически не выходят в город. Мигранты пребывают здесь физически, но мысленно они на родине.

'Живется здесь хорошо, - говорит отец Нихада Сала, который все еще работает в Турции. - Но здесь холодно, и это не родина. А у Нихада шансов побольше'.

Через четыре года после большой волны поджогов Исламский центр ответил на неприятности тем, что стал еще более открытым. 'Сюда могут приходить все: мусульмане, христиане, иудеи', - говорит директор центра Бейзат Бекиров (Bejzat Becirov) (родом из Македонии), предлагая кофе и обед. А в начальной школе центра 11-летние дети выносят свой вердикт тому, что для них значит Швеция. Они, по крайней мере, настроены позитивно. 'У нас есть чистая вода', - говорит Раян из Сомали. 'Конфеты!' - кричит Хусейн, тоже сомалиец. Тогда в разговор вступает Омар из Ливана: 'Красивые машины'.

Обучение 260 детей ведется на шведском языке, и девочки, играя в скакалки, считают по-шведски. Я спросил восьмилетнюю девочку, откуда она родом. 'Ирак', - ответила она. Ее перекричали несколько подружек: 'Швеция!' Все они ходят на уроки ислама, но на двери классной комнаты помещена эмблема в олимпийском стиле, состоящая из переплетающихся символов пяти религий: ислама, христианства, индуизма, буддизма и иудаизма.

И это позитивное настроение передается многим шведам, считающим, что их благотворительные импульсы не прошли бесследно. 'Двадцать лет назад Мальме был очень унылым городом, - говорит Юлия Янец (Julia Janiec), советник социал-демократической мэрии. - У нас почти не было ресторанов, баров, не было театра, университета, молодежи - вообще ничего не было. Теперь у нас динамичный мультикультурный город'.

Посетителю эта динамичность не так уж очевидна. 'В Мальме есть что посмотреть и чем заняться!' - сообщает моя карта. Но третьим номером в списке развлечений числится городская библиотека. Иностранцу скандинавские страны кажутся почти одинаковыми. Однако сами скандинавы считают иначе, а история ХХ века создала новую и четкую линию раскола. За последние сто лет 25 из 27 стран-членов Европейского Союза пережили иностранную оккупацию или отечественную диктатуру. Исключения - Британия и Швеция.

Если Норвегия и Дания были захвачены нацистами, то Швеция сохранила нейтралитет, пойдя на негероические компромиссы и уступки. После войны она испытывала некое чувство вины - отчасти вины выжившего, но все же вины. Поэтому она решила стать мировым пастырем - 'моральной сверхдержавой'.

Швеция открыла двери, кошелек и сердце беженцам из самых травмированных мест планеты. Здесь по-прежнему живет немалая когорта чилийских левых, выступавших в 1970-е против режима Пиночета. А список стран, откуда родом многие жители Мальме, - как ретроспектива заголовков мировых новостей: Ирак, Босния, Ливан, Иран, Афганистан, Вьетнам, Сомали, Хорватия.

Жители других скандинавских стран находят шведов довольно скучными: лишенными чувства юмора, педантичными, неукоснительно соблюдающими правила, скуповатыми. (Пытаясь разобраться в языковых различиях, я спросил датчанина, может ли он понять шведский фильм. 'О да, - сказал он. - Но смотреть его я бы не стал'). Также я встретил норвежку, Агнес Домос (Agnes Domaas). 'Эти новоприбывшие сделали Швецию гораздо лучше, - говорит она. - Они так счастливы. Они нужны Швеции'.

Бедные шведы так старались быть любезными в отношении гостей, что критика в их адрес кажется несправедливой. Но здесь применяются более высокие стандарты. Шведы не просили Guardian называть их страну 'самым успешным обществом, известным миру'. Но и они, и весь мир ожидают, что политика их страны будет реально функционировать - так же, как канализация и электричество.

Однако все более распространяется ощущение, даже среди левых, что судьба сочетания социальной и миграционной политики была предрешена. 'Шведская модель', часто воспринимаемая как средний путь между коммунизмом и капитализмом, зародилась в 1930-е годы. Интеллектуальные корни этой политики - в концепции folkhem ('дома народа'); ученые отмечают ее схожесть с появившейся в межвоенный период в Германии идеей Volksgemeinschaft ('народного сообщества). Одна оказалась злокачественной, другая - нет, но они выросли в схожих культурах.

Ник Джонсон (Nick Johnson) из британского Института взаимодействия сообществ (Institute of Community Cohesion) изучает межрасовые отношения в мультикультурных городах. 'И в Швеции и в Дании, - говорит он, - поражало то, что сторонники левых говорили, что никогда не осознавали, насколько тесно их социальная модель связана с сильным чувством национализма. А разнообразие открыло дебаты о том, какого они хотят общества'.

'Некоторые думали, что продолжать оказывать значимую поддержку отдельным гражданам можно лишь при контроле над границами. Теперь они столкнулись с проблемой, над которая Великобритания билась годами: с тем, что один из низших слоев общества имеет этническую окраску'.

Если так начинают думать левые, то правые - тем более. Хотя в Мальме у власти по-прежнему социал-демократы, в 2006 г. страна совершила один из редких в своей истории политических сдвигов и избрала правоцентристскую коалицию под руководством Фредрика Рейнфельдта (Fredrik Reinfeldt).

Но крупнейшее изменение за последние годы связано с политикой не правительства, а судов. В 2006 г. апелляционный суд под вопросам иммиграции постановил, что ситуация в Ираке представляет собой 'трудные обстоятельства', а не 'внутренний вооруженный конфликт'. Да, шведы любят недосказанность.

Теперь беженцам из Ирака приходится преодолевать более серьезные препятствия, чтобы их пустили в страну. Однако в 2006 г. Швеция все-таки приняла почти половину из 22 000 иракцев, направившихся на Запад. Один лишь Седерталье, небольшой городок под Стокгольмом, принял тысячу беженцев - больше, чем вся Америка с начала войны. (Другие шведские города менее гостеприимны - и представители Мальме особенно сердиты на своих соседей из Веллинге, которые вообще отказываются помогать).

Новая антиимигрантская партия - 'Шведские демократы' - хочет повторить успех правых групп в других странах северной Европы, в том числе, в соседней Дании. Но даже крайне правые далеки от радикализма. Ожидается, что на парламентских выборах 2010 г. 'Шведские демократы' преодолеют 4-процентный барьер, а, по данным одного опроса, проведенного в Мальме, они получат более 11 процентов. Однако лидер местного отделения Стен Андерссон (Sten Andersson) подчеркивает, что он не хочет препятствовать допуску настоящих беженцев или членов семей иммигрантов, уже живущих в стране. 'Нельзя сказать 'стоп', - говорит он. - Но мы не можем найти рабочие места для стольких людей, и не можем найти для всех жилье'.

Конечно, есть и истории успеха: в Росенгорде вырос Златан Ибрахимович (Zlatan Ibrahimovic) из миланского 'Интера'; отец еще одного шведского футболиста Хенрика Ларссона (Henrik Larsson) - родом из Кабо-Верде. Бескомпромиссная бурундийка Ньямко Сабуни (Nyamko Sabuni) занимает пост министра интеграции ('самое крепкое рукопожатие в правительстве', как сказал мне один журналист). Но чувствуется, что путешествие сюда было настолько утомительным, что у многих мигрантов первого поколения тяга к приключениям исчезла по пути. Никто из новоприбывших не говорит по-шведски. Правительство организует уроки языка, но этот процесс травматичен сам по себе. Лишь после этого они могут задуматься о поисках работы. А это непросто.

Мне рассказывали об электрике из Косово - на которого, теоретически, должен быть большой спрос - семь лет искавшем работу, потому что его профессиональные навыки считались не соответствующими стандартам, а переучивание было обставлено множеством бюрократических препятствий. Заместитель мэра Мальме социал-демократ Кент Андерсон (Kent Andersson) (не родственник Стена из 'Шведских демократов') считает, что это, скорее всего, правда, но подчеркивает, что власти напряженно работают над упрощением процедур.

Но кому-то уже все равно. 52-летний Мохаммад Джаббар (Mohammad Jabbar) бежал из Ирака пять лет назад. На родине он был архитектором и инженером: в Мальме у него магазинчик подарков. 'Здесь лучше, - говорит он. - Не мне, моим малышам'.

Можно было бы заявить, что, на самом деле, Швеция не помогла ни миру, ни иммигрантам, ни себе самой. Кент Андерсон только что вернулся с мельбурнской конференции International Metropolis, где с изумлением слушал, как мэры Торонто и Мельбурна жалуются на недостаточный приток мигрантов.

Отличие в том, что Канада и Австралия - страны, созданные благодаря иммиграции - обычно берут тех иммигрантов, которые им нужны. Швеция берет тех, которые приезжают. Основной критерий допуска - сам факт прибытия в Швецию. Для многих дорога сюда была мучительной, но надежда, освещавшая им путь, была радостнее прибытия. Они не нашли здесь 'плавильного котла' по американскому образцу, а 'шведскость' оказалась сомнительной наградой.

Это не единственная европейская страна, где импульсы гуманизма привели к проблемам с иммигрантами. Слишком долго политики мейнстрима считали обсуждение этой темы незаконным, опасным и по сущности расистским. Но в Швеции альтруизм глубже, а переживание неудачи - острее.

Теперь шведские политики, которые относятся к инициативам Брюсселя так же недоверчиво, как британские, считают, что предлагаемая Европейским Союзом система 'голубых карт' для мигрантов, потенциально востребованных рынком, может стать достойным решением дилеммы. Но вывоз наиболее квалифицированных работников из слаборазвитых стран - не акт доброты. Это серьезно подорвет шансы 'третьего мира' на улучшение своего положения.

Но, по крайней мере, в Швеции и других странах начались дебаты. Я спросил Кента Андерссона, не считает ли он, что Швеция навредила себе слишком либеральной политикой в отношении мигрантов. 'Нет', - сказал он. Но допустил, что 'мы не можем дать им такую жизнь, какую хотим им дать'. А перед 'нет' была очень длинная, очень шведская пауза.